Игра в классики на незнакомых планетах
Шрифт:
— Я могу поинтересоваться у доктора. Кажется, я у него на хорошем счету. Делаю успехи в лечении. — Шульц разлил принесенное по бутылкам. — Не слишком быстро, иначе доктор догадается, что казачок засланный...
— А о Нестерове?
— Ничего. Как в воду канул. Не слышали, не видели. Валь, ты у меня ночуешь?
Дантес поглядел на безрадостные сумерки за окном и кивнул.
Ночью он лежал на старой советской раскладушке, слушал дальний грохот ночных поездов и разглядывал тени на потолке.
...
...кофе — он, кофе — мой!
...лечение прошло весьма успешно... как видите.
Дантес растолкал напарника.
— Ы? — спросил тот.
— Скажи мне еще раз, что тот доктор говорил насчет страха?
Шульц потер кулаками глаза:
— Сколько времени, твою грамматику? Говорил, что страх... страх — это главное, что мешает человеку писать. У тебя что — есть идеи?
— Идеи, — повторил Дантес. — Как по-твоему, могли доктора Х раньше звать Хлебников?
Шульц встретился с доктором в коридоре несколько дней спустя. Тот любезно поинтересовался, как идет лечение, и экс-корректор изобразил, что смущается:
— А скажите, доктор, правда, у вас лечился Андрей Бельский?
Тот заулыбался:
— Правда, правда, только еще в то время, когда клиника была полностью экспериментальной... и он не любит это афишировать, вы понимаете? Хотя, разумеется, такой знаменитый автор сделал бы нам честь...
— Но как так получается, — Шульц запнулся, — чтоб сначала неграмотный, как я, а потом — стать писателем? У вас в клинике это делают?
Тот улыбнулся еще добрее:
— Без сомнения, в вас есть потенциал. Я вам советую дождаться творческих упражнений, они у вас начнутся на следующей неделе. Вам должно понравиться.
— Не может быть, — сказал Дантес на следующий день. Они стояли за высоким круглым столиком дешевого кафе. Располагалось оно недалеко от КОР, но корректоры сюда обычно не ходили. — Получается, все это лечение безграмотности — всего лишь прикрытие? А на деле там маленький филиал Совета?
— Еще хуже, Валя. Эти упражнения — их дают всем. Всем пациентам, понимаешь? Я вчера пролез в стол секретарши, где она хранит программы. Посмотрел я там на творческие упражнения — «развейте тему», «закончите рассказ», «напишите текст без глаголов»... Тебе это ничего не напоминает?
Дантесу это очень сильно напоминало литературный. И пять лет, проведенные за одной партой с Бельским, который к тому времени уже вылечился от речевого недуга.
— Это невозможно. Они не могут учить всех. Чтоб стать писателем, нужен талант. Совет-то не резиновый...
— Нейролингвистика, — пробормотал Шульц. — Передовые методы. А если они способны... давать человеку такой талант? А вообще, если подумать... Многие ведь до сих пор считают, что автору прежде всего нужна грамотность. А остальное приложится...
— Чередовать вашу гласную! Это что же получается? Куча дрянных писателей, бывших зэков, которые теперь способны менять мир?
— И заседать в парламенте, —
подытожил Шульц. — Этих же никто не регистрирует...Пришлось заказать водки.
Подтаявший, в серых потеках город затаился в ожидании первого утреннего звонка — диверсии, когда город подорвет миллион трещащих, бьющих по ушам, гудящих сиреной будильников. Окна были еще темны и занавешены; но за какими-то шторами чьи-то неутомимые пальцы стучали по клавиатуре, хотя песнь соловья давно уже сменилась бы трелью жаворонка — если б такие птицы в городе были. Дантесу снилась орда писателей, кидающихся на него с перьями наперевес, и разбудившему его телефонному звонку инспектор обрадовался.
На том конце трубки оказался шапочно знакомый младред.
— Это вы нам отправляли описание пропавшего Нестерова М.? Тут у нас в больницу поступил человек со стертой памятью, по описанию совпадает...
Визит в больницу ничего не дал. Михаил сидел на кровати, хлопал глазами и ничего не помнил о клинике. Правда, говорил грамотно, без паразитов и мата. Действительно, хмуро подумал Дантес, стопроцентное восстановление грамотности...
— Чем стирали память, установлено?
— Доктор говорит, не «Штрихом» и не «Ластиком». Скорее всего, беднягу заказали кому-то из писателей...
— Инспектор Дантес? Что вы здесь делаете, позвольте поинтересоваться?
Валентин обернулся и увидел человека в штатском, с уверенным лоснящимся лицом.
— Пришел навестить старого друга, — сказал он.
Кажется, Дантеса решили серьезно взять в оборот. Отвели под белы рученьки обратно в участок, но не на родной этаж, а выше — во Второй отдел. Там его допрашивали до обеда — почему не передал дело о пропаже в редактуру сразу, для чего он по собственной инициативе поехал к «бабке Арине», а главное — зачем ему понадобилось общество неблагонадежного элемента, отставного корректора Шульца.
— У вас на него что-нибудь есть? — поинтересовался Дантес.
У них, разумеется, ничего не было на Шульца; но общаться с преступником, без двух минут — писателем, ему, Дантесу...
— А ему не впервой, — сказал нависший над Валентином старший редактор. — С подследственным Бельским они тоже дружили...
— Подследственным? — Валентин вскинул глаза. — Вы арестовали Бельского? За что?
— Мы бы попросили вас умерить любопытство. Особенно в том, что касается дел редактуры.
Когда Дантеса наконец отпустили на свет божий, он первым делом набрал номер Шульца. Но попал на автоответчик.
Шульц редко использовал свое писательское умение. Он еще не устал удивляться тому, что оно вообще у него есть. А уподобляться авторам не позволяли выработанные за много лет корректорские привычки.
Но теперь он вытащил на свет блокнот и ручку и в нерешительности встал перед сейфом. За пару недель занятий он высмотрел, куда доктор Х складывает документы, и во время обеда пробрался в его кабинет.
«Шульц увидел сейф, — написал он в блокноте. — Код сейфа был...»