Игра в классики на незнакомых планетах

— Пожалуйста, могла бы я поговорить с ней сама?

Он знаком подозвал Сабин; глядел, как напряженно она слушает гудки в трубке; видел ее испуганное лицо, когда на том конце ответили.

Он понял, что очень скучает по дому. И хочет свою чашку эспрессо с желтой пенкой. И даже не против выйти с утра на работу — в маленькое незаметное бюро недалеко от Отель-де-Вилль. Главное, чтоб забастовка кончилась...

— Я говорила с ней, — пробормотала Сабин. — С тетей Верочкой... И она сказала, чтоб я уезжала... как можно скорее. Пока не поздно. И чтоб... И чтоб я ни о чем не сожалела.

Она поежилась:

— Как же здесь... холодно.

Жозеф оглядывался по сторонам, ничего не узнавая; те нити, что соединяли его с городом, будто разом оборвались. Потемнело — кажется, погасли и без того нечастые фонари.

— Слышите? — вдруг сказала девушка. — Слышите, музыка?

Недалеко кто-то играл на гитаре.

В небеса упираются рельсы — две ленты безбожные,Мы проехали все — все селения, все города.По столбам и минутам мои вычисленья несложныеГоворят: через час или два мы прибудем туда.

— Быстрее, — скомандовал Жозеф, но Сабин сама уже направилась на звуки песни. Настоящий город вывалился из небытия им навстречу, полоснул по глазам огнями.

— Мы уж думали, вы там совсем застряли, — сказал Линдир. Они стояли у памятника Пушкину — очень странному, полуголому. — Какая-то дрянь с городом творится в последнее время.

— Это уже не первый раз так, — шепотом, каким рассказывают страшилки, говорила Артано.

— Город реагирует. Все эти разговоры о величии Отечества, весь этот надсадный патриотизм... Помните, что было, когда Сталин созывал домой эмигрантов?

— Эй, там маршрутка пришла! Надо попробовать уехать! Вам же в аэропорт?

— В аэропорт...

— А вещи из гостиницы забирать не надо? — спросил кто-то из эльфов.

И Жозеф едва не засмеялся, вспомнив, что его багаж так и не прилетел.

— Нет, — сказал он. — У меня здесь ничего не осталось.

Примечание автора

Этот рассказ я написала, когда переезжала во Францию и зимой возвращалась ненадолго в Россию забирать и раздавать оставшиеся вещи. И вот между расхламлением шкафов и встречами с друзьями родился «Город Е». В России городское фэнтези пишется обычно о двух городах: Москве и Питере. Поэтому писала я отчасти из чувства противоречия: Екатеринбург заслуживает собственной повести никак не меньше. Мистическое пространство в нем свое, не такое монументальное, как в Москве, не такое глубокое, как в Париже. Оно мрачное и холодное, как камни Уральских гор, и не у всех есть к нему доступ, но городские легенды, которые оно порождает, не менее интересны, чем московские или питерские.

А еще этот рассказ — про то, как мы уезжаем; и про то, что подчас тянет нас назад.

Клиника доктора Х

Осенний дождь начался неожиданно. С неба падали крупные капли, почти неестественные посреди жары, задержавшейся с августа, шелестели по асфальту сухо, как листья. Капли неприятно клеились к лицу, к одежде, но не увлажняли горячий воздух. Но наконец в небе что-то прорвало, подул ветер; рекламные щиты дрогнули и поплыли, становясь похожими на витражи.

Старший инспектор Управления охраны речи сложил зонтик и нырнул в приоткрытую дверь участка. В предбаннике его обдало густым сигаретным дымом. Из дыма раздался голос:

— Дантес, рапорт по «делу о запятых» когда сдашь?

— Сейчас, сейчас, — пробормотал он, пробираясь в коридор. Как оказалось, его уже ждали. Заглянув в кабинет, Дантес увидел у стола пригорюнившуюся старушку. День, начинающийся со старушки, вряд ли мог оказаться удачным. С другой стороны, серьезных дел у таких не бывает. Наверняка невестка переписала по-своему рецепт борща, и «теперь мы все отравимся». Или мальчишки намалевали неприличное на стене, а оно возьми и материализуйся...

— Ой, товарищ корректор, у меня горе! — взвыла бабка, стоило Дантесу появиться на пороге. — Горе, я прямо вся не могу! Сыночек мой пропал!

— Простите меня, гражданка...

— Нестерова. Наина Ивановна...

— ...гражданка Нестерова, но пропажей людей наше бюро не занимается, мы ведь Охрана речи. Вам нужно обратиться в милицию, сейчас я дам вам телефон...

— Так ведь пропал-то он по вашей части! — Старушка свирепо зыркнула на Дантеса. — Вот, поглядите!

Из огромной черной сумки, судя по виду — немецкой трофейной, она достала сложенный вдвое рекламный буклет и протянула Дантесу.

— Ох, это ведь я виновата. Я насоветовала. А что же было делать? Мы ведь уже все перепробовали, и метод Щербы, и кодирование, и к бабке я его водила... А он все — по матушке, да паразитами сыплет, бывает, придет с работы после получки, ни одного правильного слова, хоть уши затыкай. Невестка из дому ушла, не выдержала. Вот я ему, грешная, бумажку эту окаянную и дала...

Валентин развернул буклет.

«Девушка снова послала тебя читать Розенталя? Не можешь найти работу из-за неграмотного резюме? Охрана речи штрафует тебя каждый день? Делаешь четыре ошибки в слове “еще”? Измени свою жизнь! Эффективная методика очистки речи и полного восстановления грамотности доктора Х уже дала свои результаты. Стопроцентная грамотность — это не миф!»

Дантес осуждающе глянул на бабку поверх буклета. Без словаря ясно, что это жулики.

— Сначала все было хорошо, — сказала та, будто услышав его мысль. — Сходил туда мой Миша в первый раз, вернулся — любо-дорого глядеть, говорит лучше, чем по телевизору, ни одного бранного слова. Точно, думаю, полное очищение речи, не врут. Письмо написал в домоуправление — хоть бы одна ошибка. Жена к нему вернулась... Только вот на работе задерживаться долго стал... А позавчера вечером звонит мне — мол, надо в клинику по делу, рано не ждите... И пропал. Так и нет его с тех пор, я уж все обзвонила...

Не их это было дело. Такими лавочками занимался обычно Второй отдел. Но Дантес забрал у старушки буклет, расспросил ее о сыне и заверил, что позвонит, как только что-нибудь станет ясно.

***

Шеф, когда Валентин явился к нему с рапортом, сидел с мрачным видом, уставившись в газету.

— Кофе, — обронил он, не поднимая взгляда.

— Со сливками? — уточнил Дантес.

— Оно, мое, — сказал шеф. Валентин уронил руки.

— Не может быть, — ответил он тихо. Ему швырнули через стол газету.

«Поправка относительно рода слова “кофе” была принята парламентом в первом чтении, что вызвало бурную реакцию со стороны поборников правильности речи. Многочисленные акции протеста прошли на улицах столицы...»

Дантес бросил газету, словно обжегшись.

— Чередовать вашу гласную! Куда же мы катимся?

— Это ты мне скажи. Что будет дальше? Они узаконят «ложить» и «звонить»? Я вообще не понимаю, как парламент мог пропустить такое. Может, Совет на него надавил?