Игра в классики на незнакомых планетах

— Давай, дорогой, сделай мне больно, — сказал Горацио без энтузиазма.

— Не курил я ни хрена. Ты слушай меня. Я его видел — вот как тебя сейчас... ну чего ты крестишься, верующий, что ли? Пришел и говорит — твоя мать с дядей меня взяли и замочили.

— Не, — сказал Горацио. — Не пойдет. В жизни он с тобой не разговаривал, а после смерти проперло?

— А чего, — обиделся Гамлет. Подумал: — Может, ему после смерти вообще делать нечего.

— Может, он над тобой прикололся.

— Он же мертвый! Чего ему прикалываться.

Этот аргумент озадачил Горацио. Итальянец замолчал, сделал особо глубокую затяжку, тихонько произнес «у-у» и на какое-то время стал вещью в себе. Когда его вынесло на поверхность реки забвения, он раздумчиво сказал:

— Вообще твоя мамаша… она кого хочешь замочит.

— Ты мою мать не трогай, — разозлился Гамлет.

— А я трогаю, что ли? — мерзковато захихикал Горацио. — Ее твой дядя трогает. Вовсю.

Гамлет засветил ему в челюсть. Итальянец слетел со скамейки. Всхлипнул:

— Фильо ди путтана!

Гамлету сразу стало его жалко. Горацио казался совсем маленьким и щуплым — особенно по сравнению с ним, датчанином. К тому же он был его лучшим другом.

Друг посидел на асфальте, выплюнул зуб и сказал:

— Ну допустим. Ну убили. А тебе-то что?

— В каком смысле — что? Они подложили ему крысиный яд. В пиво. Вот что он мне сказал. Представляешь?

— Баварское пиво? — спросил Горацио тоном следователя.

— Датское, — вздохнул Гамлет.

— И так и так гадость, — меланхолично сказал Горацио, затушил бычок и зашарил во внутреннем кармане кожаной куртки. — А ты б, может, сам его пришил. Попозже.

— Слушай, ты их рожаешь, что ли? — изумился Гамлет, увидев, что Горацио снова затягивается.

Тот удовлетворенно кивнул и отдал косяк. Гамлет лег спиной на скамейку и выпустил дым в темнеющее небо. Он думал о том, что наверняка убил бы отца — когда-нибудь.

— Старый череп меня достал, — сообщил он Горацио. — Когда я был маленьким, он меня порол ремнем. С пряжкой. Что это за дрянь?

— «Шива».

Гамлет снова сел.

— Ты это... Если увидишь Фортинбраса — дурь выкидывай. Сразу.

— Ага, — сказал Горацио, который понятия не имел, кто такой Фортинбрас. — Ой... по-моему, у меня растет третий глаз.

— Зато он платил за университет. А дядя Клавдий хрен мне даст денег. Он все тратит на виагру.

— Да ну тебя! — вскочил Горацио. — Ты же здесь не останешься! Тут со скуки помереть можно. Поехали обратно в Сорбонну, а?

Он повернулся к Гамлету затылком, пытаясь разглядеть друга третьим глазом. Пока изображение оставалось мутным.

— Вот я и говорю, — очень спокойно продолжил Гамлет. — Дядя Клавдий убил моего отца и пошлет меня работать на бензозаправку. Поэтому я ему отомщу.

Горацио не ответил. Он молчал, уставившись на что-то. Гамлет повернулся, проследив за его взглядом. По улице шла девушка в короткой юбке, длинном черном плаще и с сине-розовыми волосами. Дойдя до них, она замедлила шаг

— Какие люди в датском королевстве!

— Панк не умер, — вздохнул Гамлет. — Привет, Офелия.

— Офелия, — повторил Горацио. — Офелия.

— И чего вы здесь забыли?

— Мы приехали на похороны, — скорбно сказал Гамлет.

— В смысле, на свадьбу, — влез Горацио.

— Классные были похороны. Веселые. У вас чего-нибудь есть, ребята?

Горацио торопливо полез в карман за самокруткой.

— А если Фортинбрас появится?

— Сплюнь, — скривилась Офелия и вытащила зажигалку. Какое-то время все трое дымили в тишине.

— Знаешь, Офелия, — сказал Гамлет, — моего отца убили.

— Это весь Эльсинор знает, — фыркнула Офелия. — Он всем рассказывает. Каждую ночь выходит на стену Кронборга. Слоняется и стонет. Твой дядя подсыпал ему мышьяк в коньяк... или что-то в этом роде.

— Крысиный яд. В пиво.

— Извини.

У Гамлета зазвонил мобильник.

— Это мама. Спрашивает, где меня носит. Зайду-ка я домой.

— Ага. Прихвати чего-нибудь. Может, пивка...

— Только с крысиным ядом не бери, — сказала Офелия, и оба расхохотались.

Гамлет грустно поднялся со скамейки и ушел, подволакивая ноги.

***

— Застегни, пожалуйста, — попросила Гертруда.

Гамлет подошел к ней и не без труда застегнул на «молнию» ее лицо. Гертруда тряхнула волосами, прикрывая застежку на затылке. С лица сыпалась пудра цвета загара. Из-за густо наложенных под глазами черных теней казалось, что ее взгляд несется на двух вороньих крыльях.

Она была красива.

— Зачем ты это носишь мама? — спросил Гамлет. — Боишься, что люди увидят тебя настоящую? Боишься, что они могут подумать?

— Какое мне дело до того, что подумают люди? — раздраженно отозвалась Гертруда. — Я боюсь, что увижу саму себя. Когда я снимаю лицо на ночь, мне приходится закрывать зеркала. Господи, я стара. Слишком стара для всего этого.

— И вовсе нет, — сказал Гамлет, садясь у ее ног.

— Милый мой, хороший мой сынок, — заулыбалась Гертруда и погладила его по волосам. — Знаешь, в роддоме мне сказали, что у тебя врожденный Эдипов комплекс. Они не хотели, чтоб я забирала тебя домой. Но разве я могла оставить моего мальчика?

— Мама, — сказал Гамлет, — зачем вы убили отца?

Гертруда нахмурилась.

— Ты опять под кайфом?

— Он рассказал мне. Он всем рассказывает. Там, в замке, по ночам...

— Вот трепло. — Гертруда в расстройстве мазнула лаком по пальцу. — Теперь весь Эльсинор будет знать!

— Эльсинор — дыра...

— Посмотри мне в глаза. Опять под кайфом. Гамлет, если ты не прекратишь это, то угодишь в тюрьму.

— Дания — тюрьма, — пожал он плечами.

— Господи, поверить не могу! Этот козел расхаживает по Кронборгу и разбалтывает все о нашей личной жизни! Даже после смерти он не даст мне покоя! Но тебя-то зачем туда понесло?

— Кронборг — единственное место на этом острове, где не слышно, как вы с дядей Клавдием скрипите кроватью...

— Дядя Клавдий — необходимость. — Гертруда закончила красить ногти в рубиновый цвет и подула на них. — Ты мужчина, ты не знаешь, что значит необходимость.

— Бренность, имя тебе — женщина! Мой отец...

— Твой отец хотел, чтоб я оставила тебя в роддоме.

— Но ведь крысиный яд — это ужасно! — с пылом воскликнул Гамлет. Он вскочил и заходил по комнате.

— На самом деле это был отбеливатель, — сообщила Гертруда, роясь в комоде в поисках помады. — Твой отец загнулся от обычного отбеливателя для белья. Ха-ха! Я пошутила, сынок.