Игра в классики на незнакомых планетах

— Интересно, — сказал он мне в воротник, — как это... быть нечистью.

— Думаю, не слишком весело...

Я пронес его мимо отблесков костров и приземлил на ступеньки корпуса. Тут горел фонарь, но его жидкий огонек ни в какое сравнение не шел с озарившим все, как днем, лунным светом.

— Что это ты все про нечисть? Никак князя Белту забыть не можешь?

Он сел на ступеньки, обхватил руками колени. Заявил безапелляционно:

— Он испугался.

— Вроде он был не робкого десятка...

— А вы откуда знаете?

— А я все знаю.

Мальчишка облизнул губы и сказал упрямо:

— Испугался. Что попадет во тьму, когда умрет. Только он мог же не умирать...

— Знаешь, — я примостился рядом на ступеньке, — я сам не очень верующий. Но вроде, если душа добровольно уйдет во тьму, она уже не вернется к свету.

— Одна душа! — звонко сказал Белта. — А от него... на нем все княжество было.

— Нечистью быть неприятно. Чтоб жить, придется убивать других. Все время. Думаю, князю этого не хотелось...

Мальчишка пожал плечами:

— Все убивают.

— Ты бы, значит, не испугался...

Он поглядел на меня и помотал головой. Лицо его все еще было серебряно-бледным, словно луна оставила на нем свой отпечаток. На далекой церкви — на полпути от нас к деревне — глухо пробили часы. Отбой.

***

На следующее утро Лина и девочки, вернувшись с рынка, сказали, что видели в деревне «ту машину» и знакомую медсестру; велели ждать их в гости.

Марыля, вертевшаяся неподалеку, обрадовалась и побежала к девчачьему корпусу.

Больница в городе — единственная на всю округу. Туда свозят раненых после рейдов по лесам. Крови у них часто не хватает, вот и ездят к нам. Дети у меня давно уже разучились бояться иглы, радуются, когда их оттуда навещают, — оттого что после процедуры получают булки, сахар и даже конфеты, невидаль этакую.

— Кровь брать! — разнеслось по территории. — Кровь брать едут!

— Это их имели в виду ваши крестьяне, когда говорили о вампирах? — поинтересовался Радевич.

Я обернулся и поглядел на него. Прямо.

— Господин учитель. Я понимаю, что вы пытаетесь шутить. И понимаю, что сам слегка... либерален и, возможно, создал у вас неверное впечатление. Но я вас попрошу воздержаться при мне от таких высказываний. Во избежание.

Он, кажется, устыдился.

— Простите, господин директор.

Я послал его собрать младших и умыть, чтоб они хоть отдаленно напоминали человеческих существ.

Приехали они часа через два — две медсестры, приставленная к ним дама из попечительского совета и могучий шофер. Медсестры уже привычно разложили инструменты в медицинском кабинете. Я оставил Радевича наблюдать и увел высокую гостью потчевать к Лине. Если честно, не люблю я созерцать эти процедуры.

Белта, который от сдачи крови был освобожден, занял Марылин наблюдательный пункт, хотя вряд ли мог увидеть или услышать что-то необычное. С дамой-попечительницей разговор у нас всегда одинаковый. Она умиляется деткам, хвалит наш огород, воздух, речку и Линины кулинарные таланты. Я пытаюсь донести до Совета, что детям нужна одежда, учебники и какая-то еда, кроме выращенной на огороде. В ответ мне снова начинают хвалить лес и речку.

— Если б не моя работа, — говорила дама, — я б сама с таким удовольствием сюда переехала! Ну посудите сами, разве можно это сравнить с го...

В этот момент до нас донесся крик. Отчаянный, ненавистный, во все легкие; так кричат люди, доведенные до предела.

— Мало вам? Еще надо, гады? Не хватило? На, берите, вот вам, упейтесь! Пейте, упыри, когда вам уже достанет! Вот вам, пся крев!

Голоса я сначала не узнал — у Домбровского не в привычках было кричать, как истеричная девица. Когда я добежал до кабинета, Радевич уже скрутил его, заломив руку за спину, прихлопнул рот.

Но было поздно, в хор вступил Антич. Теперь он схватил скальпель и не глядя колотил себя лезвием по запястью. На тоскливо-желтый, выскобленный пол кабинета летели яркие капли.

— Вот, берите, залейтесь, курвы, чтоб вы с этой кровью сгнили, чтоб вы...

Этого я сам обезвредил, только искра уже пошла: кто-то тут же подхватил, малышня запищала, девчонки завыли, кто-то еще попытался цапнуть скальпель. Сестричка помладше испуганно вжалась в стену, белая косынка съехала набок. Старшая деловито сгребала со стола пробирки, чтоб не попали под горячую руку.

— Тихо! Тихо, сказал!

Лина в дверях отпихивала прибежавшего на помощь шофера.

— Молчать! Спокойно, я сказал! А ну!

Через пару минут все стихло. Домбровский перестал вырываться, обмяк и уставился в стену. Антича я тоже отпустил. Лина утешала расплакавшуюся малышню. Сестричка отлепилась наконец от стены, но и у нее глаза были на мокром месте. Из-за водительского локтя в дверь протиснулся Белта и стоял молча.

— Да что здесь произошло?

— Мальчик, — испуганный взгляд на Домбровского, — у него вена исколота, брать неудобно... ну я у него попросила... может, другую руку... а он...

— Ну тише, тише. — Мне хотелось поправить косынку на ее светлых волосах. Стой; не до этого сейчас.

Мальчишек заперли. Дама-попечитель тут же прекратила восторгаться и стала мне выговаривать:

— Вы должны понимать, попечительский совет долгое время закрывал глаза на... некоторые нарушения. Скажем, отсутствие охраны здесь выглядит просто вопиющим. Не мне же вам рассказывать о врагах Державы.

— Действительно, — сказал я. — Не вам.

Она поджала губы:

— Мы сносили это, потому что ваш интернат казался нам образцовым. Но после сегодняшнего инцидента... не стану скрывать, вы меня огорчили. Если такое повторится, мы должны будем принять меры...

Я наконец усадил ее в машину, а сестры все еще возились в медпункте. Я собрался было идти за ними, но тут старшая выбежала сама.

— Час от часу не легче, — сказала она, поравнявшись со мной. — У меня две пробирки с кровью пропали! Мы с Анной обыскались, по сто раз все пересчитали. Как я отчитываться буду, господин директор? Ну я понимаю, сережки у меня увели в прошлый раз, но кровь-то им зачем?

***

Вот жара поднялась. Душно, и нигде не укрыться. Задернул занавески, а солнце настырно лезет в окно. Сияет, слепит, даже мошкара попряталась. Хорошая погода, так ее...