Игрушка Двуликого
Шрифт:
Речь получилась чуть выспреннее, чем рассчитывал Ансельм, но Рон даже не поморщился – склонил голову в знак согласия и «сокрушенно» вздохнул:
– Я понимаю, ваше преподобие: если бы я был предусмотрительнее и послал с метателями еще три-четыре десятка братьев-клинков, то приспешник Двуликого, препятствующий нам принести Свет в Вейнар, уже отправился бы в Небытие…
– Именно! – улыбнулся глава Ордена и осенил иерарха знаком животворящего круга. – Поэтому твой уход в Аверон – не наказание, а знак моего высочайшего доверия…
– Благодарю! – искренне воскликнул брат Рон. – Разрешите идти?
В чем, в чем, а в искренней благодарности своей правой руки Ансельм не сомневался – «знак высочайшего доверия» был очень неплохой альтернативой смерти на эшафоте. Поэтому еще раз улыбнулся
– Приведи брата Кладия. И желательно побыстрее…
…Когда брат Кладий, один из двух братьев-надзирателей, которые заняли место Годрима, понял суть приказа чуть ли не со второго предложения и унесся в казармы, Ансельм устало откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и попытался понять, все ли он сделал для того, чтобы удержать Рона от глупостей.
«То, что я обязательно отправлю с ним какое-то количество закладок [213] , он понимает. Значит, попытается выяснить их имена. Поняв, что их не двое-трое, а десять, он сначала взбесится, а потом размелется в муку [214] , но узнает суть вложенного в них задания. Ломать всех он побоится. Да и не успеет при всем желании. Значит, прикажет брату Люку прочесть парочку первых и последних, а затем успокоится: приказы, полученные шестью из десяти братьев, слово в слово повторяют мое обещание…»
213
«Закладка» – человек, обработанный братьями-надзирателями. Иначе говоря, запрограммированный на определенное действие.
214
Размелется в муку – аналог нашего «разобьется в лепешку».
На самом деле рамки, поставленные Ансельмом своей правой руке, были намного уже, чем мог представить себе иерарх, – закладки четырех братьев-клинков приказывали им убрать Рона не только при бездействии, недостаточном усердии или попытке скрыться, но и при любой угрозе того, что его знания об Ордене станут достоянием третьих лиц. И это было правильно: ставить под удар себя и свои планы Ансельм не собирался.
«Уберет Латирдана – вернет себе и должность, и все, что с ней связано, – подытожил он. – Не уберет – заплатит сразу за все свои ошибки…»
Мысли о том, с чем связана должность Рона, сначала скользнувшие по краю сознания, вскоре вернулись. И ударили не в голову, а в чресла: Ансельм, до этого мгновения упивавшийся ненавистью к Латирдану и к недоумкам, не сумевшим его убрать, неожиданно для себя оказался на ногах и, торопливо обежав стол, вылетел в коридор…
…Над навыками брата Кладия надо было работать и работать: в самой глубине голубых глаз послушницы Тиараны клубился страх.
Нет, раздевалась она сама. И на ложе забиралась тоже. Но вместо привычных Ансельму радости, ожидания и похоти в ее движениях чувствовались неуверенность, непонимание и даже тень нежелания!
Почувствовав все это, глава Ордена сначала разозлился и почти решил выставить девицу вон, но потом вспомнил ощущения во время близости с сестрой Одалией [215] и хрипло выдохнул:
– Убери руки и разведи колени…
Предплечье, прикрывающее грудь, дрогнуло и опустилось на живот. А ладошка, пытающаяся не дать Ансельму увидеть девичье лоно, так и осталась на месте!
– Убери руку и разведи колени… – пожирая взглядом темные волоски, выбивающиеся между белоснежными пальчиками послушницы, рыкнул он и мысленно взмолился всем Богам сразу, чтобы она этого не делала.
215
Описано во второй книге.
Боги смотрели на него – услышав в его голосе нотки приближающегося безумия, девица испуганно вытаращила глаза, уперлась свободной
рукой в ложе и начала медленно отползать к изголовью!!!Сутана оказалась на полу сама собой. Нижняя рубашка, поддетая под нее вместо власяницы, – тоже. Колено уперлось в край ложа, пальцы рук сомкнулись на щиколотках и рванули легонькое тело девицы на себя:
– Ку-уда?!
– Н-не надо!!! – ломая наложенные «рамки», пролепетала послушница, уперлась обеими руками в грудь нависшего над ней Ансельма и попробовала его оттолкнуть.
Ха!!! Безумная волна желания, поднявшаяся из чресел, ударила в голову и на мгновение остановила время – за один-единственный миг глава Ордена Вседержителя увидел крошечный шрамик на левой брови Тиараны, тоненькую «паутину» [216] на чересчур полной для нее груди, родинку чуть ниже пупка, две царапинки на левом бедре и пару отдающих желтизной синяков на правой голени.
– Будешь трепыхаться – сделаю больно… – донеслось откуда-то со стороны, затем алые губки послушницы метнулись в лицо, и Ансельм с наслаждением принюхался к их аромату.
216
Паутина – местное название растяжек.
Запаха мяты [217] не чувствовалось. Аромата жухлой травы – тоже: от послушницы веяло дорогими притираниями, медом и чистой, здоровой кожей.
«Не несушка…» – подумал он и мысленно усмехнулся, ощутив, что думает об этом с сожалением.
– Н-не надо! Я очень прошу!!! – словно дождавшись этого момента, выдохнула девица, попробовала выскользнуть из-под Ансельма и тем самым стронула с места остановившуюся было лавину безумия…
…Черные простыни. Белое тело. Алые пятна крови на разбитых губах, подбородке, животе, лоне и бедрах. Запахи той же крови, пота, страсти и ненароком пролитого вина. Слезы, катящиеся по щекам Тиараны. Ее стоны и вскрики. Хриплое дыхание самого Ансельма, доносящееся словно издалека, – все это, вместе взятое, пьянило сильнее любого белогорского [218] . И дарило больше желания, чем полный кувшин отвара страстоцвета! [219]
217
Мятой пахнет один из самых опасных местных ядов – Поцелуй Черной Вдовы. Жухлой травой – еще парочка.
218
Белогорское вино – любимый напиток брата Ансельма.
219
Страстоцвет – местное растение, отвар которого является средством для повышения потенции. Нормальная доза – десять капель на треть кубка вина.
– Скажи «нет»! – изредка просил он. И, дождавшись полного муки выдоха, ощущал себя Зверем. Таким же могучим и неудержимым, как кобель аталора, охраняющий ворота Обители.
– Скажи «не надо»! – требовал он, вглядывался в движения окровавленных губ и с новыми силами врывался в пылающее огнем лоно.
– Скажи «я больше не могу»! – рычал он, вслушивался в истошный крик, вырывающийся из груди девицы, и содрогался от совершенно безумных по остроте Касаний Эйдилии.
Время… времени не было. Вообще: был он и она. А еще Страсть. Жаркая, как солнце в середине травника.
Видимо, поэтому, почувствовав прикосновение пальцев к шее, он зажмурился от наслаждения, с силой подал таз вперед и почувствовал, что снова возносится в чертоги к Богине Любви.
– О-о-о!!! – хрипло взвыл он, приоткрыл веки и… вытаращил глаза: его ложе и распластанная на нем Тиарана на самом деле удалялись. Но не вниз, а куда-то в сторону!
Страшный удар по спине и затылку, на мгновение выбивший из него дух, вернул способность соображать. И словно вырвал из полумрака две рослые фигуры в чем-то, похожем на хейсарское ара’д’ори.