Игрушка

Семён Семёнович медленно распечатал следующий шкалик и медленно налил по четверть стакана. Положив кружок колбасы на хлеб, подал Каретникову. Назойливая муха уселась на остатки колбасы и Петров, пытаясь её поймать, так махнул рукой, что тарелка с колбасой улетела в дальний угол кухни и с грохотом разбилась на мелкие кусочки.

"Еб... ... мать, - выругался Петров.
– Откуда столько мух?!"

"Да соседка наша кошек кормит, а остатки их жратвы гниют в подвале. Вот и мухи", - как-то задумчиво, отрешённо произнёс Каретников. Ножом отрезал половину бутерброда, сделанного для него Семёнычем, положил рядом с его стаканом. Поднял свой.

"Давай, Семёныч, выпьем за то, чтобы КИП помог нашим людям вылезти, наконец, из того дерьма в котором они сидят и мы с ними по чужой воле, и в которое залезли по своей".

"Давай!" - весело вскричал Петров и стаканы со звоном встретились над столом.

__________________________

96 Институт, в котором вот уже пять лет работал Каретников (по распределению он попал в психбольницу на набережной реки Пряжки и все три года честно там оттрубил; потом перевёлся в Институт) находился в трёх километрах от его дома. Главное здание Института, построенное в начале шестидесятых, в эпоху бума хрущёвского строительства, возводилось по новым тогда технологиям - из стекла и бетона. Двенадцатиэтажное - оно казалось высотным среди блочных пятиэтажек спального района.

Маршрут от дома Каретникова до работы пролегал через обширную парковую зону и в редкие питерские погожие дни Каретников преодолевал это расстояние пешком. Вот и сегодня, рано утром, выглянув из окна своей спальни, он определил, что погода хорошая - можно до работы прогуляться.

Тихое утро, густая зелень парка и запахи разноцветья располагали к размышлениям. Каретников не спеша шёл по узкой тропке и домысливал вчерашнюю гипотезу, родившуюся у него в голове после тех фантастических картинок о нападении на него крыс; домысливал идею, объясняющую почему один только вид этих тварей вызывает у него сильнейший аффект. Как человек, Олег Павлович ощущал насколько глубоко сидит в нём эта рефлекторная антипатия, как учёный-психолог он не мог оставить этот феномен собственной душевной сферы без объяснений. И вот вчера вечером у него родилась гипотеза, казавшаяся ему сейчас убедительной.

"Почему Дарвин считал, что человечество произошло именно от обезьян?
– размышлял Каретников.
– А обезьяны тогда от кого произошли? На этот вопрос дарвинизм ответа не даёт; или даёт, но только туманный, мол, "все мы вышли из воды". Почему иногда два человека при первом знакомстве испытывают друг к другу стойкую антипатию? Друг 97друга не знают абсолютно - в первый раз встретились, а перекинулись парой слов, взглянули друг другу в глаза, может быть обоюдно ощутили исходящие от незнакомца запахи и всё - чуть ли ни враги. Почему?! Ответ может быть только один - антипатия на генетическом уровне".

Каретников остановился около одинокой скамейки, с удивлением отметил, что сидение не испачкано и можно сесть. Сел, оглянулся по сторонам, вздохнул полной грудью и только сейчас услышал разноголосый гомон птиц.

"Как в лесу", - произнёс он вслух и ещё раз вздохнул полной грудью через нос, пытаясь уловить все запахи рукотворного леса. Так вдыхать он разрешал себе только в тех местах, где точно знал - в лёгкие никакая зараза-гадость не попадёт: ни выхлопы от автомобильных моторов, ни табачный дым, ни углекислый газ из лёгких другого человека. Мысль продолжала развиваться.

"Пусть так, хорошо, - мне генетически неприятен этот конкретный человек, но он же Человек и я Человек, а разум мне подсказывает, что чувства часто обманывают нас. Опусти метровую палку наполовину в прозрачную воду и увидишь её сломанной. Тебя обманывает твой основной орган чувств - зрение. В психологии это называется иллюзия восприятия. Не отвлекаться!
– мысленно скомандовал себе Каретников.
– Ты пытаешься объяснить себе феномен генетической антипатии, её генезис. А что если люди произошли не от обезьян или не только от обезьян, а от всех живых существ, которые были в истории нашей планеты. Ведь есть же люди, которым симпатичны крысы. Они даже некоторые их виды (белых, например) держат у себя в 98качестве домашних животных. А вот и объяснение - пусть гипотетическое - в моём геноме кошачье наследие, а у другого - крысиное. Мой предок когда-то спарился с кошкой, а предок того человека - с крысой. Тогда естественно, что я ощущаю симпатию к кошкам, ибо это мои родственники и антипатию - к мышам, ибо они мои генетические противники".

Каретников резко поднялся со скамейки, перепрыгнул через лужу и весело зашагал по тропинке. Через полчаса он уже сидел за своим рабочим столом. Из ящика стола он достал 5-й том из полного собрания сочинений Ленина и открыл его на закладке. Прочёл девяносто первую страницу, перевернул лист, прочёл ещё полстраницы и задумался.

"Вот ведь что говорил гений в 1901 году - нельзя ограничивать людей в свободе передвижения иначе - азиатчина, иначе начинается создание класса азиатских сатрапов. А у нас что творилось при Сталине: крестьяне были крепостными, а сейчас - прописка - это же азиатчина".

Неожиданно зазвонивший телефон, заставил Каретникова вздрогнуть. В трубке зазвучал женский голос. "Как будто лесная пташка чирикает", - отметил себе Каретников.

"Олег Палыч, Михаил Ёсич вас ждёт у себя через тридцать минут", - прочирикала пташка и, прежде чем Каретников успел что-то ответить, - трубка выдала гудок отбоя.

"Шустрая пташка, - отметил Каретников.
– И чего же это я Ёське понадобился?"

Заместитель директора по научной работе Левит Михаил Иосифович был чистокровным евреем. Чёрные вьющиеся волосы, но без перхоти, 99выпуклые глаза, греческий, но не худой, а полноватый нос. Роста среднего не худощавый и не толстый - нормальный. Он своё еврейство не скрывал. Понимая, что выше зам. директора ему уже не подняться, он и не стремился вверх по карьерной лестнице.

Всегда с неизменной улыбкой на лице, Левит встретил Каретникова доброжелательно. Вышел из-за своего стола, пожал руку и галантно предложил присаживаться за маленький столик, поставленный в торец его большого чиновничьего стола с несколькими телефонами, старинным чернильным прибором с двумя чернильницами и бронзовым орлом над ними; в одной чернильнице лежали маленькие скрепки, в другой - большие.

Усевшись напротив Каретникова, Левит уставился на него своими большими умными, карими глазами и довольно долго молчал.

"Чем занимается сейчас ваша лаборатория?"- наконец последовал его вопрос.

"Михаил Иосифович, я каждый квартал представляю отчёты. Мне непонятно почему возникают подобные вопросы", - с обидой в голосе сказал Каретников.

"Да, да, конечно, Олег Павлович, отчёты я читаю, - солгал Левит, - но, всё-таки, прошу ответить на мой прямой вопрос именно вас - заведующего лабораторией. И делаю я это по просьбе директора".

"Дифференциальная психология - по этой теме мы работаем. Количество тестов, интервью и диагностических интервью, места их проведения точно по памяти я сейчас назвать не могу. Если позволите - 100схожу за отчётами к себе и доложу тогда более обстоятельно".

"Нет, нет не нужно. Все ваши отчёты у меня есть", - торопливо заговорил Левит.
– А вот выглядите вы плохо. Сколько лет в отпуске

не были?"

Каретников задумался:

"Формально - каждый ежегодный отпуск я использую, а фактически не отдыхал уже года три", - наконец сказал он.

"Вот, вот, Олег Павлович, - как-то особо ласково заговорил зам.директора, - берите свой ежегодный и напишите заявленьеце на отпуск за свой счёт. В профкоме, кажется, есть хорошие путёвки для руководящего состава Института. Берите путёвочку и вперёд - на рыбалку, шашлыки, танцы-шманцы".