Игры Эн Ро Гримм

– Ширла О’Тули. Так меня зовут.

– Что ж, Ширла, я услышал твои слова; надеюсь, ты меня не обманешь… – он ещё не договорил, как с её плеч соскользнула куртка, а дурацкая куцая пижама, затрещав, вдруг вытянулась, поменяла цвет и превратилась в удобный чёрный комбинезон точно по фигуре. Ширла ойкнула, затем гневно взглянула на Неблагого. – Не пищи, это сделал не я, – махнул он рукой. – Его благодари.

Айвор отсалютовал ей бутылкой вина – и отвернулся, точно потеряв интерес.

А на чёрном комбинезоне проступила небольшая аккуратная вышивка, веточка тиса с красной ягодой.

Точно над сердцем.

Ширла, растерянная, шагнула в сторону прячась за спинами других игроков; Неблагой дёрнул, словно хотел последовать за ней, и взгляд у него на секунду стал задумчивым. По всему было видно, что та загадочная Морин, которая сумела сбежать с прошлых Игр, оставила в его памяти глубокий след.

«Или в сердце, – подумал Джек. И тут же осадил себя: – Да ну, ерунда какая-то, нечего себе надумывать».

Следующему игроку не повезло. Старика, мечтавшего об «уютном семейном гнёздышке, о второй молодости и регулярном доходе», Неблагой под всеобщий гогот обратил перепуганной гусыней, несущей золотые яйца.

То, что осчастливленный таким образом старик закончит жизнь в клетке, самое лучшее, было ясно уже сейчас.

Не одарённых ещё игроков оставалось всё меньше. Спохватившись, Джек понял, что скоро его черёд, и задумался о том, как лучше себя повести, чтобы не получить какой-нибудь унизительный, вредный или попросту опасный дар… Как ни крути, выходило, что лучше прикинуться дураком и отказаться от милостей хозяина вовсе. В конце концов, там, в человеческом мире, Джек научился выживать самостоятельно – без помощи семьи, без дома, без медицинской страховки, без постоянного дохода и даже без документов.

«Справлюсь как-нибудь и без колдовства».

…а потом сердце ёкнуло, в горле пересохло. Джек сначала понял, как тихо стало вокруг, затем отметил, что игроки – и одарённые, и пока ожидающие своей очереди – расступились. И лишь потом увидел, кто стоял в центре образовавшегося круга.

Это был тот самый мальчишка-скрипач.

Сейчас, в свете колдовского пламени, он казался даже ещё красивее, чем прежде. Вот только красота его, прежде хрупкая, юная, стала болезненной и тёмной. Он выглядел так, словно несколько дней не спал… или, скорее, заснул в неправильном месте, наполненном колдовским дурманом. Злость, которой скрипач прежде маскировал растерянность и страх, окрепла, разрослась, словно ядовитая лоза, всюду пустила корни, развернула шипы. Глаза – светлые, зеленовато-серые – казались почти чёрными из-за расширенных зрачков. Он весь болезненно вытянулся, напрягся, точно струна, которая вот-вот порвётся, и будто бы слышался даже тонкий, тревожный, пронзительный звон…

Дурацкой Джековой шапки видно не было.

«Надеюсь, он тогда со злости не выкинул бумажный пакет вместе с деньгами, – пронеслось в голове. – Было бы обидно… Впрочем, какая теперь разница».

– Охо, – произнёс хозяин, выгнув брови, и разве что не облизнулся, как при виде лакомого куска. Новый игрок явно пришёлся ему по нраву. – Да у нас тут скрипач! Всегда хотел украсть себе человеческого скрипача, ха! И чего же ты ищешь, дружок? Чего ты желаешь настолько страстно, что забрался даже в неблагие земли Эн Ро Гримм?

Скрипач не ответил. Вместо этого он, не смущаясь от чужих взглядов, скинул коротенькое пальто, оставшись в тонкой водолазке, потом раскрыл футляр и достал скрипку. Приладил её к плечу, затем плавно повёл смычком…

Первый звук был, откровенно сказать, неприятный.

Визгливый; резкий, тревожный.

Да и второй, признаться, не лучше.

Но вскоре Джек поймал себя на том, что стоит, приподнявшись на мысках, напряжённый, измученный – и слушает так, словно пьёт ледяную воду в жаркий полдень. Не оторваться, хотя зубы и ломит, а в висках стучит пульс…

Это, пожалуй, было похоже на чары.

Смычок двигался необычайно быстро и легко; разум никак не мог согласовать звуки, которые он извлекал из струн, с движениями – чудилось, что звучит разом два, нет, три или четыре инструмента. Что грохочет гром; что кто-то изрыгает проклятия; что дует ветер, и лопаются со звонким дребезжанием стёкла, и кто-то плачет, отчаянно, взахлёб… А потом гроза отгремела, обернулась зыбкой моросью, серым туманом, и гнев померк, как меркнет вечером свет. Остался только плач; плач стал птичьей песней, а потом утих и он.

Тишина казалась оглушительной.

На трибунах не было никого, кто остался бы сидеть смирно. Кто-то подскочил; кто-то наклонился, жутковато вытянулся вперёд, к арене; кто-то стоял, зябко обнимая себя – и у всех, у всех было одинаковое жадное выражение. Даже у милосердной Белой Госпожи; даже у насмешника Айвора.

Эйлахан, лисий чародей, впрочем, глядел в сторону, задумчиво и мирно.

– Дружочек скрипач, как тебя зовут? – хрипло спросил Неблагой, нарушая молчание.

Глаза у него полыхали, точно уголья, а полы одежды шевелились беспрестанно, как живые.

– Сирил Айленд, – упрямо вскинул подбородок скрипач. Под глазами у него залегли глубокие тени, и выглядел он откровенно истощённым. – И даже не думай украсть это имя у меня, как воровал у других. Думал, никто не заметит?

Джек думал, что Неблагой рассердится, но он только кивнул – и сделал несколько шагов, маленьких, заискивающих будто.

– Не стану. Оставь себе, – улыбнулся он. И добавил внезапно: – Дружочек Сирил… Сыграй-ка ещё.

Сирил Айленд прикрыл глаза, глубоко вздохнул – и скрипка снова запела.

На сей раз она была нежной, робкой. Как первый поцелуй; как летний дождь в сумерках. Над ареной – над всем этим чадом, и жаром, и прелыми листьями, и кислой землёй – поплыл вдруг аромат медовой травы, и луговых цветов, и юной кожи, обласканной солнцем. Скрипка обещала любовь, она заманивала, звала, смеялась и трепетала, а когда умолкла, то стало грустно и светло. Неблагой меланхолично притих, становясь, пожалуй, капельку человечней; он словно бы не решался заговорить первым – или был слишком глубоко погружён в воспоминания.

Зато заговорил скрипач.

– Я пришёл сюда ради одного человека, – произнёс он чисто и ясно, широко распахнув глаза. – Он… он очень сильно меня оскорбил. И всё, чего я сейчас хочу – заполучить его… его голову, растоптать, уничтожить, унизить так же, как он унизил меня. Вот этот человек, прячется за чужими спинами.

Подняв руку, он указал на Джека.

И в следующее мгновение все взгляды были устремлены только на них двоих.

«Я попал, – понял Джек с ошеломляющей ясностью. Он не понимал, чем умудрился так задеть этого Сирила своей непрошеной милостыней и советами, как можно оскорбить бургером… да и что вообще происходит, тоже уже не понимал. – Я попал, он с меня шкуру снимет, к гадалке не ходи».