Игры мажоров. Хочу играть в тебя
Шрифт:
Все тело бьет мелкая дрожь. Потребность в истерике уже улетучилась, чувствую себя полностью опустошенной. Как будто меня выпотрошили, вымыли и вывернули наизнанку.
Ничего не осталось, никаких чувств вообще. Разве что еще немного жаль торт.
Сколько я так сижу, не знаю. Или проваливаюсь в забытье, или сплю, потому что телефонный звонок выдергивает меня из другой реальности.
Это мама. Я не могу не взять, мы созваниваемся почти каждый вечер. Если я не отвечу, она позвонит Оливке, а этого я не могу допустить.
Ползу по стене
— Доченька, ты почему так долго не отвечаешь? Я уже начала волноваться.
— Все хорошо, мамочка, — стараюсь не шмыгнуть носом, — я просто уснула.
— Ты устаешь, не высыпаешься, — заводит мама старую пластинку. — Девочка моя, прошу тебя, забери документы или возьми академотпуск. Летом Андрей рассчитается по кредиту, и мы сможем оплатить обучение. Будешь учиться как все студенты.
— Мама, я и так учусь как все студенты, — закрываю микрофон и все-таки шмыгаю носом. — Все хорошо, не переживай.
— Включи камеру, Машенька, — просит мама, и я лихорадочно приглаживаю волосы. Вытираю глаза и заготавливаю улыбку.
Включаю. Вижу на экране маму и Андрея. Они сидят на кухне за празднично накрытым столом. В груди шевелится нехорошее предчувствие, но я стараюсь его прогнать.
— Привет, Машуня, — машет мне Андрей и хмурит брови. — Ты точно в порядке? Не заболела?
— Нет, — усердно мотаю головой, — вы просто меня разбудили.
— У Сергея все хорошо, — сообщает он. — Через две недели еще одна операция, потом его выведут из медикаментозного сна. И мы с тобой сразу к нему полетим.
Кусаю губы, чтобы не разреветься, и киваю. Это хорошая новость, и я рада. Правда.
— А где Максик? — увожу разговор от себя и своего внешнего вида.
— Спит, — кивает мама в сторону детской, — а мы с Андреем празднуем.
— Что? — предчувствие уже не просто шевелится, оно завывает сиреной. — Что сегодня за праздник?
— Моему сыну сегодня исполнилось двадцать лет, — хрипло отвечает Андрей, и я вижу, как на его руке вздуваются вены. Он с силой сжимает высокий бокал, и только толщина стекла не дает бокалу треснуть в руке старшего Топольского. — И мне пиз... звездец как больно, что я не могу быть с ним рядом, Машунь.
Ноги подгибаются, и я с размаху сажусь на пол. Кожа на щеках пылает так, что я даже слышу запах паленого мяса.
Господи, какая же я... Почему у слова подонок нет женского рода?
Хочется выть от боли, которая затаилась в глубине потемневших до синевы глаз, пугающе похожих на глаза Никиты.
Хочется заткнуть уши, чтобы не слышать горечь, которая сквозит в каждом слове его отца.
Ну почему я повела себя как сука?
Как я могла забыть?
У него сегодня день рождения, и он хотел отметить его вместе со мной. А я...
Из динамика доносится детский плач, мама исчезает с экрана, а Андрей наклоняется к самой камере.
— Маш, я сегодня случайно узнал, что Никита перевелся
в твой университет. Ты его видела? — спрашивает он с надеждой, и у меня не хватает духу соврать.— Да, — шепчу еле слышно.
— Между вами все по-прежнему?
Вместо ответа молча киваю.
— Маш, я могу тебя попросить? — Андрей растирает руками лицо. — Если вдруг он с тобой заговорит, ты скажи ему... Скажи, что я все равно его люблю. Что он мой единственный старший сын, мой первый. И что бы ни случилось, он всегда может на меня рассчитывать. Всегда.
Губы дрожат, слезы безудержно текут по щекам, но я уже не прячусь, потому что глаза Андрея тоже красноречиво блестят.
— Хорошо, — киваю, и на экран летят соленые капли, — я обязательно ему скажу.
— Спасибо тебе, детка, — ровно начинает Андрей и съезжает на хриплый шепот, — ты не представляешь, как я по нему скучаю. Как мне его не хватает. Просто не представляешь. Мы с твоей мамой любим нашу мелочь, но вас он нам не заменит, понимаешь? Ни тебя, ни его.
— Я знаю, Андрей, — шепчу, сглатывая застрявший в горле ком, — и Никита знает.
— Думаешь? — у Топольского на шее дергается кадык. Он тоже сглатывает.
Хочется сказать, что уверена, но обмануть Андрея не хватает духу.
— Да, я так думаю, — все, что могу сказать. Всхлипываю, вытираю глаза и слышу, как за спиной тихо закрывается дверь.
Глава 28
Маша
Торопливо прощаюсь, вскакиваю и выбегаю из комнаты. Внизу хлопает входная дверь, и я беспомощно опираюсь о стенку.
Он все слышал? Или, как только увидел, что я говорю с его отцом, сразу ушел?
Иду в гостиную, там все та же картина разгрома. Где у Никиты уборочный инвентарь, я не знаю, он нам с Оливкой так и не показал. Соберу пока, что можно.
Сажусь на корточки, чтобы выбрать осколки покрупнее, как вдруг слышу грозный окрик:
— Не трогай!
Поднимаю голову. На пороге стоит Никита, спрятав руки в карманах, и смотрит на меня хмурым взглядом.
— Я сейчас все уберу, Ник, — бормочу примирительно, — ты только скажи, где у тебя пылесос, влажные салфетки и совок...
— Не лезь, — обрывает Никита, — завтра клининг придет, уберет.
— Зачем ждать клининг, — пробую спорить, — если я сама могу?
— Я сказал, не лезь, — в его голосе прорываются нотки раздражения, и я покорно встаю.
— Я думала, ты ушел, — кладу обратно осколки и теперь не знаю, куда деть руки. — Там дверь входная хлопнула...
— Это был курьер супермаркета, привез продукты. Я заказал доставку.
— Никит, — собираюсь с духом и смотрю ему в глаза, — прости, я повела себя ужасно. Я совсем забыла, что у тебя день рождения. Мне так жаль, правда! Я хотела...