Игры Немезиды

«Четземока» висела под ними — вращающаяся черная точка на фоне ошеломительно белого солнца. Наоми ловила его отблески на полу за краем экрана. Кроме того, Алекс приказал системе «Бритвы» отмечать положение конвоя ООН и — синим цветом — «Росинанта».

— Так, — сказал Алекс. — Старпом, ты… э… тут. Не ожидал.

— И я не думала, что с тобой увижусь, — ответила Наоми.

Кровь по жилам текла непривычно — медлительно и в тоже время ярко. И трудно было фокусировать взгляд. Хотя отек с рук почти сошел. Пожалуй, часы работы между обшивками разогнали кровь. Что–то в этом роде. Боль чувствовалась во всем теле, и тошнота засела глубоко, сходила слоями, выползая невесть откуда. От двадцатисекундного солнечного ожога при прыжке с «Пеллы» кожа воспалилась и стала чувствительной, но пузырями не пошла. Когда подживет, будет шелушиться. Попав на «Бритву», Наоми выпила литр воды из груши и до сих пор не чувствовала потребности слить. Зато головная боль отошла — обезвоживание больше не грозило. Бобби предлагала болеутоляющие, но что–то в Наоми противилось мысли ставить новые опыты над телом, пока она не попадет в медотсек. Она заметила, что отключалась, только когда очнулась. Бобби обсуждала с премьер–министром ресторан в окрестностях Лондрес–Новы — говорили, что там хорошо готовят лапшу.

Густой воздух пропах телами. Наоми вспотела в своем неисправном скафандре. Синяя точка — «Росинант» — отрастила гало: корабль развернулся к ним дюзами, тормозя для уравнивания скоростей. На краю зрения мигнула и пропала темнота.

— Алекс, — начала Наоми и закашлялась столь сильно и надолго, что Бобби пришлось ее поддержать. — Алекс, ты не мог бы потратить пару торпед?

— Смотря на что, старпом, — отозвался пилот. — Что с ними делать?

— Убить тот корабль, — сказала Наоми.

— Да ладно, — протянул Алекс, — мы всех предупредили, что он заминирован. Никто к нему не…

— Не затем. Просто пора ему уйти.

«Потому что я хотела подарить его сыну вместо детства. Потому что я потратила на него свои деньги, а он превратился в ловушку для меня и людей, которых я люблю. Потому что этот корабль — сплошная ошибка».

— Ага… Он вроде бы зарегистрирован в каком–то Кооперативе Эдвардса. Этот Эдвардс не будет возражать, если мы подстрелим его птичку?

— Обойдется, — сказала Наоми.

Премьер–министр поднял палец.

— На мой взгляд…

— Торпеды пошли, — сообщил Алекс и виновато улыбнулся. — Ты глава моего правительства, Нат, а она надо мной старпом.

— Нат? — повторила Наоми. — Вы уже на «ты»?

— Не ревнуй. — Алекс увеличил изображение на панели.

На фоне солнца корабль был мелочью, крошечной точкой, кружащей, как мошка, далеко внизу. А потом он совсем исчез.

«Прости, Филип», — подумала Наоми.

И перевела взгляд на «Росинант». Он стал ближе.

Глава 48 Холден

Умей медотсек поднимать брови и осуждающе цокать языком, он бы так и сделал. Вместо этого табло выбросило список янтарных предупреждений — такой длинный, что первые скрылись за краем экрана раньше, чем Холден успел их прочитать. Наоми крякнула, когда игла вошла ей в вену и начала вливать обычный коктейль. Холден сидел рядом и держал ее за другую руку.

Переход с «Бритвы» прошел без осложнений. Уравняли курсы, Алекс приткнул шлюпку к шлюзу, и все четверо переместились с одного корабля на другой. Холден ждал, еще не смея поверить, что они в самом деле вернулись. Появился и Фред Джонсон, наряженный, как для приема высоких гостей. Странно было видеть, как Фред на глазах переходит из роли в роль, перестраивая выражение лица так ловко и основательно, что, казалось, меняется даже форма черепа. Холден задумался, насколько повадка Фреда в отношениях с ним самим — тоже подходящая к ситуации роль. Скорее всего, этого он никогда не узнает.

Когда открылась внутренняя дверь, он забыл и о Фреде, и о премьер–министре, забыл о гибели Земли и вообще обо всем, кроме Наоми. Она была пепельно–бледной — кроме тех мест, где кожа вспухла и воспалилась от солнечных ожогов. Глаза, простреленные красными сосудиками, помутнели от изнеможения. Ничего прекраснее он много лет не видывал. Теперь, когда она была рядом, Холдену казалось — это он вернулся домой. Наоми, увидев его, улыбнулась, и он улыбнулся в ответ. Где–то — в нескольких футах или в нескольких милях — Фред Джонсон с Натаном Смитом обменивались официальными приветствиями. Холдена, это совершенно не трогало.

— Привет, — сказал он.

— Привет. Ты хорошо присматривал за «Роси» в мое отсутствие?

— Были сложности с подрядчиком, но, думаю, мы это уладим, — начал Холден, но тут Бобби взяла его за плечо широкой сильной ладонью и приказала:

— В медотсек.

И Наоми, опираясь на руку Алекса, направилась к лифту. Она выглядела раненой, истощенной, полуживой. Но она увидела его, она улыбнулась, и сердце у Холдена оборвалось.

Прозвучал гудок предупреждения, пошел отсчет, и вернулась сила тяжести. Наоми закашляла. Кашель был влажный, болезненный, но систему медотсека он, видимо, не заботил. Машина не годится на роль доброго доктора.

— Как ты думаешь, может, стоит вызвать медика? — спросил Холден. — Наверное, тут нужен врач.

— Прямо сейчас? — усмехнулась Наоми.

— Или попозже. На твой день рождения. Или еще когда… — Слова сыпались с языка, не задевая мозга, и Холден не пытался их удержать.

Наоми вернулась. Она здесь. Огромный страх, которого он изо всех сил не замечал прежде, затопил его и стал рассасываться. «Вот так и она себя чувствовала, — подумал Холден. — Когда я был на „Агата Кинг“, и когда летел к станции в Медленной Зоне. И когда спускался на Илос». Каждый раз, когда он думал, что защищает ее от опасности, он проделывал с ней именно такое.

— Ох, — сказал он, — ну и гад же я.

Наоми открыла щелочки глаз и слабо улыбнулась.

— Я что–то пропустила?

— Пожалуй. Просто я на минуту отлучился, но теперь снова здесь. И ты тоже, и это очень, очень хорошо.

— Дома славно.

— Но пока ты была… то есть пока мы были… Слушай, там, на Тихо, я говорил с Моникой. В смысле, я говорил с Фредом о тебе, и о нас с тобой, и о том, что я вправе знать и почему я так думаю. А Моника сказала о том, почему я лгу, и о том, что ее работа дает власть, и об этике и ответственности в ее применении. И я подумал…

Наоми подняла ладонь, наморщила лоб.

— Если ты собрался признаться, что завел роман с Моникой Стюарт, сейчас не самое подходящее время.

— Что? Нет, нет, конечно.

— Хорошо.

— Я просто думал. О многом и разном, правда. И хочу, чтобы ты знала: у тебя есть дела, в которых ты предпочитаешь не давать мне места? Так ты и не обязана рассказывать, если не желаешь. Мне любопытно, мне действительно хочется знать. Но как бы то ни было — это только меня касается, если ты не хочешь, чтобы это касалось тебя.

— Хорошо, — сказала она и снова закрыла глаза.

Холден погладил ее по руке. Костяшки были сбиты, на запястье темнел синяк.

— Твое «хорошо» значит…

— Что я тоже соскучилась и рада, что вернулась, но не мог бы ты добыть мне грушу зеленого чая или хоть что–нибудь попить?

— Да, — растерялся Холден, — да, мог бы.

— Не спеши, — сказала она, — я, наверное, посплю немножко.

Холден задержался у люка, оглянулся. Наоми смотрела на него. Взгляд был усталым, тело бессильно вытянулось, но все-таки она чуть улыбалась. И улыбка помогала увидеть, как она рада возвращению.