Игры престолов. Хроники Империи
Шрифт:
– Подобная работа может плохо сказаться на вашей красоте, мистресс.
Чего ему стоили слова, сказанные самым обычным тоном? Хаашима раздирали противоречивые желания и он не знал, чего хочет сильнее – убить Хельгу или, повалив на пол, насладиться её телом, с удовольствием вслушиваясь в ответные стоны запретной страсти.
– Ты считаешь меня привлекательной, Хаашим?
Фальшивое имя звучит слишком сладко в её устах так, будто она не притворяясь, хочет знать его мнение. Невольно поддавшись очарованию, прошептал:
– Разве можно в этом усомниться?
Замер, удивлённо вскинув глаза на её заплаканное лицо, а Хельга отвернулась, тихо всхлипнув. Что он сделал не так? Почему она плачет?
– Хелгхаа, – он не имел права называть имя госпожи. Это правило жестокой болью вбили в его сознание люди в чёрной униформе, но сейчас Хаашим
Он думал потом, идя по коридору в свой чулан, что ходит по лезвию бритвы и следовало соблюдать величайшую осторожность, чтобы не погибнуть, влюбившись в эту женщину по-настоящему. Сердце всё ещё колотилось где-то в горле, в ладонях остался призрак её тепла и это её имени. Если бы она знала, какой он на самом деле, смогла бы так же улыбаться ему, сквозь светлые слёзы, вверяя ему новые, ещё не окрепшие мечты и желания? Если бы только знала, какое зло поселилось в его душе, ломая и коверкая, изменяя гордого Йахшим-хааза, превращая в раба по имени Хаашим, для которого не было ничего святого – ни любви, ни верности, ни чести.
…Укутавшись в одеяло, Хельга Гэлли засыпала со слабой улыбкой на губах. Выплакавшись и почувствовав странное облегчение, она казалась сама себе обновлённой, готовой для чего-то нового и чудесного, ещё не зная, что в будущем в её жизни будет немало слёз – горьких и сладких. Только то, что это будущее связано с Хаашимом, Хельга понимала так ясно, как ещё никогда в жизни.
+++
Их «свидания» в ночных архивах помогали Хельге терпеть многое, в том числе настойчивые попытки Матери устроить её личную жизнь в соответствии со своими предпочтениями. Стычки с Джерр раз за разом становились всё напряжённее и агрессивнее. Мать, и в прошлом не блиставшая спокойным покладистым нравом, с недавних пор раздражалась и взрывалась в приступах гнева просто стремительно, встречая со стороны обычно покорной дочери не свойственное ей сопротивление. В один из таких дней терпение несчастной лопнуло и она выбежала из комнаты в слезах, чтобы весь день провести, запершись в своей вотчине среди книг и бесконечных архивных стеллажей. Язвительные упрёки Матери ранили как никогда больно. Ей припомнили всё: и неспособность родить ребёнка, и внезапную увлечённость «этим безобразным выродком-хсаши»… Джерриа знала все слабые места дочери и не замедлила воспользоваться шансом хорошенько пройтись по ним, ввергнув и без того удручённую не сложившейся жизнью Хельгу в пучины горького отчаяния.
Сидя за своим столом, глядя на разложенные в образцовом порядке письменные принадлежности, Хельга до сих пор слышала отдающиеся эхом в сознании слова Матери: неудачница, слабачка, пустоцвет.
Сжав гудящую голову руками, она пыталась хотя бы теперь, перед собой, оправдаться, найти опровержение этим словам… и не могла. Мать сказала чистую правду, не стоит на это обижаться. И всё же… Скорбь переполняла измученное сердце, непослушные слёзы не хотели останавливаться, и Хельга сердито вытирала их уголком шали. Как-то раз она, задремав над каким-то реестром, проснулась оттого, что Хаашим укрывает её плечи тёплой тканью. С тех пор она редко расставалась с этой накидкой. Воспоминание о Хаашиме и его доброте неожиданным теплом и светом окутало Хельгу и она подумала, что уж он-то точно никогда не станет обвинять её в чём-то, никогда не заговорит с нею грубо, упрекая в неудачах…
Когда же она привыкла так думать? Когда именно этот искалеченный в бою, угрюмый и мрачный мужчина стал ей ближе семьи, дороже любого на Аглоре? Когда же она успела влюбиться в него так глупо и безнадёжно? Т е шрамы, что Гретта и подобные ей считали уродством, были для Хельги символами мужества. Хаашим получил их в бою, как истинный воин и участь слуги принял далеко не сразу. Неукротимый, сильный – рядом с ним она чувствовала себя слабой и женственной, забывая, что среди родных сестёр получила обидное прозвище «верзила».
Хаашим… Всегда оставался сдержанным, словно боялся сблизится с ней хоть на шажок и здесь, в архиве, где она впервые почувствовала на плечах его тяжёлые ладони, Хельга могла найти утешение в собственных мечтах.
Всегда-то у неё всё не так, как у других!
– Что случилось, мистресс? Вы не вышли к ужину.
Хельга торопливо вытерла слёзы, досадуя на то, что Хаашим увидит её такой жалкой, с красным носом и опухшими глазами.
– Я… мне слегка нездоровится, –
сообщила она нейтральным тоном, старательно отводя взгляд.Хаашим вдруг взял её лицо в ладони, ласково сказал:
– Вы не обязаны лгать мне. Я всего лишь ваш слуга.
– Не говори так. – Хельга зачарованно смотрела в его тёмно-зелёные глаза, в которых вспыхивали и гасли золотые искры. Так прекрасно, так таинственно… и ей не было дела до того, что огрубевший шрам стягивает бронзовую кожу, заставляя хсаши щуриться почти насмешливо.
– Просто мне стало очень холодно.
– Могу ли я помочь?
Сколько смысла было вложено в этот простой вопрос! Сколько надежды и страха перед отказом! И Хельга не смогла устоять перед соблазном. Она притянула его ближе и коснулась тонких губ мужчины своими губами. Змеиные зрачки медленно расширились, дыхание сбилось, а в следующий миг Хаашим подхватил её на руки, заставив испуганно вскрикнуть, и исступлённо впился глубоким поцелуем в согласно приоткрытые губы.
…Их путь до огромной кровати в хозяйской спальне можно было проследить по разбросанной в нетерпении одежде. Хельга, смущённо краснея, прикрывала одной рукой упругую грудь, а второй пыталась удержать на бёдрах кружевные трусики. Хаашим понял, что слишком торопится и, нависнув над женщиной, принялся с упоением целовать её мягкие, податливые губы, словно давал обещание, что всё будет хорошо и он не причинит ей боли. Ему нравилось вторгаться в её рот жадным языком, исследовать, ловить юркий язычок Хельги и, настигая, сплетаться с ним в изумительной ласке. Эсса Хайат никогда не позволяла себе подобной «распущенности», так что поцелуи жениха и невесты были сколь возможно целомудренными, даже робкими, тогда как Хельга отвечала на ласки Хаашима со страстностью, какую сложно было заподозрить в обычно сдержанной и строгой женщине.
– Хелгхаа… – прошептал он. – Пока ещё есть время одуматься. Остановится.
Кому это говорил Хаашим? Действительно ли боялся за последствия их безумства для Хельги или же уговаривал себя? Но она лишь хрипло рассмеялась:
– Почему все так стремятся мне указывать? Я хочу этого, Хаашим. Хочу тебя, а что будет дальше – уже не важно. Ты же помнишь мой герб, верно? Я кошка, что гуляет сама по себе.
– Но эта милая кошечка могла бы выбрать любого другого… – Слова, острые, словно осколки зеркала, отражающего его истинную суть, ранят изнутри, их очень сложно произнести, но он уже пьян этими запретными поцелуями, запахом трав, исходящим от её кожи, мягкостью светлых волос, струящихся сквозь пальцы… и продолжал упрямо, словно хотел разрушить этот хрустальный замок из лжи и подлости:
– Не такого уродливого раба, как я.
Серые глаза гневно сверкнули и Хаашиму показалось, что перед ним не слабая человеческая женщина, но гордая, сильная эсса.
– Я выбрала того мужчину, которого считаю достойным.
Голова закружилась, сердце совершило невозможный кульбит, подпрыгнув к самому горлу, а в следующий момент Хаашим с глухим стоном опрокинул Хельгу на мягкие подушки, жадно целуя. Его ладони исследовали плавные изгибы её тела, каждое прикосновение к жемчужно-белой коже заставляло огонь, бушующий внутри, разгораться всё ярче. Горячее дыхание хсаши согрело шею Хельги, изящную и тонкую, чтобы миг спустя его жёсткие губы запечатлели на ней свою печать. Хельга дрожала от вожделения и нетерпения, комкая в пальцах тонкие простыни, и наслаждалась этими изысканными ласками. Никогда прежде она не представляла, что близость с мужчиной может быть столь упоительной, чем-то большим, нежели те механические действия, что совершали они с супругом в постели!
Хаашим покрывал мелкими, торопливыми поцелуями её плечи, лизнув ямочку ключиц, чтобы потом нырнуть в ложбинку между грудей женщины, отчего она сладко вздохнула. Играя, дразня чувствительные соски языком и губами, Хаашим осторожно отвёл руку Хельги и сквозь тонкое бельё погладил её лоно, вызвав новую волну дрожи и тихий стон. Под его настойчивыми пальцами очень скоро стало горячо и влажно, Хельга металась, словно в бреду, желая либо прекратить эту сладкую пытку, либо покориться ей полностью, утратив контроль. Хаашим с трудом сдерживался, чтобы не взять её прямо сейчас, так, как хотелось – грубо, резко… но нет. Он должен помнить, что от этой ночи, от того, как хорошо он сможет удовлетворить хозяйку, зависит его дальнейший статус. Однако думать об этом становилось всё сложнее – она была такой мягкой, отзывчивой, беззащитной в его руках! И несчастный Хаашим окончательно потерялся в своих чувствах.