Игры престолов. Хроники Империи

Детёныши хсаши рождались очень слабыми, привыкшие к защите скорлупы, они нуждались в особом уходе и поддержании искусственного климата в первые месяцы жизни, когда все силы юных организмов были направлены на рост. Любое, даже случайное переохлаждение, могло закончиться трагедией.

Решив заодно проверить остальных, Гюссхе поправила одеяльце Хессета, убрала под защиту тепла ручки Тессы, вгляделась в спящих близнецов Хсана и Шейна… Может, они и были похожи на Феридэ, отцовство Араши прослеживалось в детёнышах особенно ярко. Маленькая Юсла во сне плаксиво надула губки – спящий рядом Ходжи доставал сестру весь день, так что Гюссхе приходилось разнимать драчунов раза три или четыре.

Сначала Гюссхе была недовольна свалившимися на неё обязанностями, не забывая по сто раз на дню посылать горячие проклятья причине всех своих несчастий, но в какой-то из бесконечной череды заполненных заботами и тревогами дней женщина вдруг поняла, что уже любит этих крох, словно на самом деле являлась им матерью. Может, Хъярра сжалилась над ней и странным образом смягчила сердце дочери Гнезда Гъёлл, может, дело было в могучих инстинктах, заложенных в каждой женщине, к какой бы расе она не принадлежала… но Гюссхе смирилась со своим новым статусом и только смутная тоска по Хаффи отравляла её дни. Ей хотелось вновь увидеть его улыбку, услышать, как он назовёт её хэйной, а она снова высокомерно оттолкнёт протянутую руку. Воспоминания об их поцелуе в чужом мире, когда она неосмотрительно поддалась его чарам, позволив лишнее, раскалённым железом жгли душу, и стыд боролся с вожделением, отнимая последние крохи здравомыслия.

Когда же он вернётся? Её мучитель, её палач, её возлюбленный…

Каждое утро Гюссхе и Хельга выходили в город, чтобы в главном храме Ал-Хиссы помолиться Изначальным о благе для своих мужчин. Леди из Дома Кошки молилась истово, самозабвенно, наизусть затвердив сложные ритуальные тексты, она приносила богатые дары Ххссийну, моля Отца Битв пощадить Хаашима, всякий раз с надеждой вглядываясь в суровый облик Драконида. Гюссхе же ставила на алтарь Хъярры столько свечей, сколько дней провела в разлуке со Змееглазым, каждый день добавляя ещё одну. Она надеялась, что милостивая богиня поможет ей обуздать собственную гордыню и встретить будущего мужа так, как пристало доброй эссе. Просила, чтобы любовь Араши оказалась истинной, чтобы он вернулся домой победителем и навсегда остался с Гюссхе…

После молебна женщины возвращались во Дворец неприметными путями, чтобы не привлекать внимания выходящих на улицы просыпающегося города простых хсаши. Хельга шла, тяжело переваливаясь, им приходилось часто останавливаться, чтобы леди Гэлли могла перевести дух.

– Я похожа на гусыню, – с грустным смешком сказала однажды Хельга. – Толстую, неуклюжую гусыню с безобразно раздутым животом!

– Скоро дитя покинет тебя, – Гюссхе приложила ладонь к животу подруги, ощущая сквозь тонкую ткань, как лягается малыш в своей кожаной скорлупе. – Осталось совсем немного.

Из рассказов Хельги Гюссхе поняла, что детёныши хсаши растут гораздо быстрее, чем детёныши хсауров. Едва вылупившись из яйца, они уже умели ползать, а ходить учились в течении следующих дней. Уже через месяц после рождения Льехе сказал своё первое слово, и было оно таким же, как у всех младенцев во всех мирах – «мама». Гюссхе тогда испытала страшное смятение чувств, что, впрочем, не помешало ей едва не затискать малыша, прижав к груди. Ей было немного обидно, что Араши не видит этого триумфа, и ещё – хотелось плакать от счастья и восторга, от надежды, что это маленькое существо в её руках уже любит её сильно-сильно! Совсем как сама Гюссхе любит своих малышей.

И вот, в один из дней весеннего месяца Шейнор пришло долгожданное известие – Хаффи возвращается с победой. Всеобщее ликование охватило Ал-Хиссу, столица Империи готовилась к приезду своего Повелителя так тщательно, словно невеста, прихорашивающаяся для любимого жениха! Улицы украсились пёстрыми флагами и лентами, Храм Изначальных сверкал в тусклых лучах старого солнца подобно огранённому алмазу, Дворец сиял праздничными огнями, а когда Хаффи ступил на землю столицы, воздух гудел и вибрировал от звона колоколов!

Праздничное шествие, сопровождавшее Владыку ко дворцу, было пышным, красочным, фееричным и пёстрым, словно перья птицы зейх, отливающие радужными бликами. Хсаши возносили хвалу святым Драконидам за их мудрость и справедливость, гремели салюты, под радостные возгласы рассыпаясь в нежно-салатовом небе лиловыми, рубиновыми и сапфировыми искрами…

Араши благосклонно улыбался подданным, хотя плечи ломило от тяжести парадного доспеха и закреплённого на них бронзовыми фибулами роскошного плаща с безумно дорогой опушкой – подарок столицы Победителю, который ему вручили прямо на посадочной площадке. Стоящий рядом на гравитационной платформе С’хленн тяжело вздохнул, явно сожалея, что их транспорт так медленно движется по главной улице столицы, до отказа заполненной торжествующими хсаши. Он успел утомиться от огромного стечения народа, приветственных, восхваляющих криков и пафосных речей священнослужителей. Хьон ободряюще взъерошил тёмные кудри сына, тепло улыбнулся, шепнув:

– Скоро будем дома, хафес.

В глазах отца было радостное предвкушение, казалось, будь у него крылья, он уже сорвался бы в полёт. Таким счастливым С’хленн его ещё не видел, хотя догадывался, как сильно болят помятые в последнем бою рёбра Хаффи, а повязку вокруг головы он снял, несмотря на запреты целителей лишь для того, чтобы не выглядеть слабым в глазах подчинённых.

С’хленн ещё плохо умел скрывать свои чувства, но он напомнил себе, что является сильным, взрослым воином, ятаган которого украшают целых пять зарубок – символы отнятых жизней. Поэтому и только поэтому он смог загнать свою тревогу подальше и безмятежно кивнуть, вернув светлую улыбку отцу. Он ни за что и никогда не покажет, как сильно боится встречи Хаффи с его настоящими детьми.

Мальчик сжал поручни платформы, устремив взгляд туда, где уже показались величественные шпили и ажурные башни дворца. Совсем скоро, как и предсказывала сестра Гюссхе, он станет не нужен хьону, однако понимая это, С’хленн намеревался запечатлеть глубоко в душе те последние мгновения, когда он был единственным и любимым сыном Хаффи.

Всю церемонию, организованную царедворцами для Воплощения Великого Дракона, С’хленн скромно простоял в стороне, а когда Гюссхе, просто светящаяся гордостью, с помощью верной подруги официально представила будущему супругу испуганных, ревущих малышей, мальчик осторожно и тихо протиснулся к краю толпы и, убедившись, что на него никто не смотрит, совершенно неподобающим прославленному в боях хафесу образом рванул прочь, ощущая внутри ужасающую, звенящую пустоту. Ему хотелось остаться наедине со своими горестями и не вспоминать, каким неимоверным счастьем и благодарностью осветилось лицо хьона при виде неуклюжих детёнышей.

Непрошенные слёзы вскипали в глазах, жгли, точно раскалённое железо и солнечные лучи дробились радугой на мокрых ресницах, многоцветным сиянием затмевая дорогу. С’хленн остановился в уединённом дворике с чашей фонтана в центре. Из скульптурной композиции, изображающей некое мифологическое чудище, изливалась тонкими струйками прозрачная вода. Мелодичное журчание и хрустальный звон разбивающихся о водную гладь капель должно было успокоить, принести покой измученной сомнениями душе, но легче почему-то не стало. Мальчик вгляделся в своё отражение, то и дело покрываемое зыбкой рябью. Конечно, он знал, что рано или поздно это случится. В конце концов, родная кровь дороже. Знал и не осуждал хьона, даже нашёл в себе силы порадоваться за него совершенно искренне, хоть и с долей горечи.

Воины не должны плакать, даже когда рушатся самые сокровенные мечты и надежды. Ревность – недостойное чувство. С’хленн должен победить её и отнестись к детёнышам хьона как к родным братьям и сёстрам. Это именно то, чего отец желал бы от него. Попытаться полюбить их, найти в защите маленьких жизней новый смысл своего существования…

Тяжёлые мысли настолько завладели мальчиком, что он даже не услышал, как кто-то вошёл следом за ним во дворик.

– Почему ты покинул меня, шохей? Мне не хватало твоего присутствия.