Игры во Вселенную

По крайней мере, взрослые старались как можно реже встречать взгляд эмиссара - рассудком они понимали, с какою силой имеют дело, но всякий раз нелегко оказывалось объяснять это себе снова и снова, тем более, что и Гил, и Корн уже прошли через отцовство и полагали, что знают, каким может быть десятилетний ребёнок, а каким - нет.

– Командор, - сказал (сказала?) Элле, закончив расспрашивать о том, как погиб Святой.
– Признаюсь, мне непонятно, для чего вы так поспешно начали этот странный проект, этот Орден Храма, структура и рыцари которого копируют одиозных храмовников древности, а цели до того эфемерны, что заставляют меня насторожиться. Вы вроде как декларируете единство во взглядах на мир с Алдарионом (хотя, могу смело утверждать, вы их очень поверхностно себе представляете), но ведь ничего другого, кроме войны, ваши люди вести не умеют...

– Сир, смею напомнить, - вступил лорд Гил.
– Что Эвелон, принимавший жезл Тьмы, тоже часто использовал радикальные средства.

– Ну вот! Ну, послушайте, вы же так мало знаете об Эвелоне, люди! Вам никогда этого не повторить, понимаете, никогда!

* * *

...Встречать вышел сам Император. Мартэл был в простой одежде; старик, как видно, устал от церемоний и символов власти, но встречая двух великих магов Алдариона, набросил на плечи ярко-алый плащ.

Максим и сопровождавший его в полёте Владик оставили "Кисточку" на краю оврага - она была сломана безнадёжно - по крайней мере, Максим не знал, как её починить. Яхта уже не потребуется, но всё равно жалко - особенно Владику - ведь он летал первый раз.

Он даже предложил Максиму:

– Может, попросим Императора, чтобы починили "Кисточку"?

Но Максим объяснил, что сейчас они попали совсем в другое место, и летающие корабли здесь делать не умеют.

Императора известили - и Тони, и Максим добирались в Авалон спешно, и на пути их ждали, чтобы остановить, поэтому Император захотел узнать, успели ли они?

– Раз мы здесь, значит - успели.

* * *

Димка проснулся. Утро купалось в голосах, и солнечные пятнышки стайкой жёлтых цыплят взобрались на стену, подрагивая, перемигиваясь - и от них в комнате было празднично.

Мама во дворе скликала кур. Шелестел ветер, качал ветку яблони, из-за неё и плясали солнечные пятнышки. Хоть бы не было дождя!

И Димка вдруг вспомнил - как много дел сегодня!

А чемодан?!

Димка спрыгнул с дивана, босиком побежал смотреть. Ну конечно, одежду мама уже сложила! Место осталось только для пакета с едой - его приготовят в последнюю минуту. А надо книжку положить - в поезде обязательно захочется почитать, да и потом...

Был июнь, вторая неделя каникул. В конце мая их класс возили в областной центр, в цирк. Цирк Димку очаровал - и даже не столько само представление. Очаровала, опьянила, закружила голову атмосфера праздника, которым, казалось, было пропитано абсолютно всё внутри этого волшебного здания. Афиши; люди, все радостные; глаза детей, как никогда большие; свет - много света, и того особенного света прожекторов, разрезающего тьму... И запахи - эти запахи нигде в мире больше не повторить - ароматы лакомств, парфюмерии, запах арены. Взволнованные голоса. Ожидание. Какая-то особенная свежесть - как будто от наэлектризованного грозой сквозняка.

И когда всё кончается, когда гаснет последняя нота оркестра, когда вдруг оказываешься на улице - сумрачно-безразличной, среди людей, идущих мимо, даже не догадывающихся о том празднике, что окончился только сейчас... Да нет, он не кончился! Эта грусть была бы безысходной, если бы Димка не знал - праздник живёт! Он просто уснул. Дороги - его и Димкина - пока разошлись. Но теперь Димка будет помнить - он есть, этот праздник. В него можно вернуться! И не раз, не два - много! И, наверно, есть ещё, другие, Димка о них ещё не узнал.

Это открытие - что мир может вмещать в себя бесчисленное множество неизвестных ещё Радостей - ошеломило Димку. Как замечательно жить! Как удивительно и славно - жить, понимая, что есть вещи, для которых ты даже не знаешь названий; не знаешь, где их спрятал таинственный волшебник, придумавший жизнь; не знаешь тех чувств, которые они в тебе разбудят... нет, не разбудят даже - подарят, ты ведь их тоже не знал.

И началась сказка! Словно в подтверждение Димкиному открытию, на него в тот же день свалилось новое чудо.

Школьники уже садились в автобус.

Какое-то замешательство, учительница с кем-то говорит. Ой, да ведь о нём же говорят, о Димке! А он стоит с раскрытым ртом и хлопает глазами. Он почти ничего не слышал - музыка праздника всё ещё звучала...

– Дима, Дима, да очнись! Ассистент режиссёра хочет, чтобы тебя попробовали на роль... Ох, Дима...

Даже отъезд на час отложили. Для сельской школы такое событие. А ещё говорят - семеро одного не ждут... Ждут, и не семеро, а двадцать пять.

И они куда-то поехали на такси - киношник, учительница (вторая осталась "пасти" детей до Димкиного возвращения).

Сперва хотели, чтобы Димка прочитал стишок. Ну, отвратительно, конечно, получилось. Димка понимал, понимал, что мог бы прочитать лучше, если бы ему дали прийти в себя. Но - не намного лучше. Нет, не был Димка актёром. Совсем.

Потом ещё как-то испытывали. Предлагали испугаться, обрадоваться, сделать вид, что больно...

Димка пробовал. Очень старался, но...

Киношники совещались. Димка опустил глаза и ни что уже не рассчитывал - ну, что поделаешь, обидно, но кого винить? Учительница тоже всё понимала. Она бодро взъерошила Димке волосы:

– Не переживай. Подумаешь...

Подошёл молодой человек с острым, жёстким даже взглядом.

– Все понимают, что ты не артист. Но фокус в том, что в этой роли именно тебе изображать кого-то другого не надо. Будешь такой, как есть. Мне не найти лучше. Народного артиста я тебе не обещаю, но один фильм мы сделаем.

Уже в автобусе Димка узнал, что с ним разговаривал Дарнон, автор сценария и продюсер фильма. И писатель. Книг его не было в школьной библиотеке - однажды Димка услышал, что педагоги боялись их. Но Димка читал одну. Он после неё долго не мог уснуть.

* * *

Скала называлась Солнечная скала. Раньше она была Змеиной - ящерицы и Безногий народ обжал теплый камень и покой. Так было при троллях, но потом тролли ушли - на равнины или в пещеры - это неизвестно - и на скалах, кроме голошеих злых птиц никто не жил. Херф любил тепло и одиночество, а ещё больше он любил чувствовать дыхание высоты, как он это называл, но Есх считал, что дядьке просто хорошо от того, что весь Запад расстилается у него под ногами, и он подменяет в грезах чувство власти чувством высоты.

Есх не любил, когда кто-то мечтает и мечтает, а делать совсем ничего не делает. Такие, как его дядька Херф - они просто болтуны. Когда лесовики забросили в небо Аротову Цепь, дядька вопил, брызжа слюнями, что, вот, мол, всё - Путь неодолимо загорожен. И что сделали эти, на лодочке? Да они пронырнули с каким-то фокусом в ЗВЕНО цепи... Никто ведь не думал, что корабль проклятых Скитальцев умеет делаться крошечным - или притворяться им, какая разница? Эту Цепь нельзя было ни порвать, ни пролететь мимо...