Их любимая злодейка

Вероятно, красивые ухаживания всё-таки не входили в обязательную программу брачной охоты. Он что… собрался спариваться? Со мной? В таком виде?

Я против!

Глава 36

Я хотела закричать, выпустить когти, но не могла этого сделать — остолбенела. А большая киса ласкалась, осторожно тёрлась об меня головой, вылизывала лицо и шею, мурлыкала. Если бы я не понимала его намерений, это было бы даже мило. Но одно внушительное «намерение» ощущалось слишком отчётливо.

Я отвернула голову, попытавшись избежать прикосновений шершавого языка, и увидела в тумане что-то странное. К нам приближался рой зелёных крохотных огоньков — тех самых, что преследовали скрывшуюся в лесу пару: девушку и оборотня. Мне казалось или они стремились к нам целенаправленно? Туча разумных навязчивых светлячков.

Киса опустилась на меня полностью, почти придавив мощным телом. Дышать стало тяжеловато. Физические неудобства даже отодвинули страх на второй план.

Киса, хорошая, привстань, я же сейчас задохнусь. Ты же не хочешь, чтобы я тут под тобой испустила душу? Умная зверушка, послушалась. Приподнялась на лапах.

А это что?

Два зелёных огонька спикировали на острые кошачьи уши, на самые кончики, повисли на них как серёжки. Ещё несколько зарылись в чёрную шерсть, заставили её переливаться изумрудными бликами. Подняв взгляд, я обнаружила, что мы окружены мерцающим облаком насекомых, полностью под ним скрыты. Махонькими, с детский ноготок бабочками.

Невероятно!

С их трепетавших крылышек на лицо осыпалось бриллиантовое крошево, и меня охватило томление. Кожа запылала от жажды прикосновений. Я так хотела чего-то, так жаждала. Чего?

Одежда стала мешать, раздражать до злости. Мягкий шёлк вдруг превратился в наждачку, царапал разгорячённую кожу. Дротовы тряпки! Как броня, как доспехи! Жали, давили, ненужные, лишние. Избавиться от них, избавиться! Сейчас! Немедленно!

Будто услышав мои мольбы, киса подцепила зубами шуршащую ткань и разорвала платье прямо на мне, да так аккуратно, будто практиковалась в этом не один год. Раз — и я облегчённо вздохнула освобождённой грудью. Благодарная, подняла руку и нежно почесала урчащего котика за ушком.

Какая мягкая шерсть! Как приятно запускать в неё пальцы, слушать это довольное тарахтение.

Страх ушёл окончательно. Я начинала понимать, почему мельтешащие в тумане зелёные точки называли дурман-огнями: мысли путались, голова казалась пустой и тяжёлой как после нескольких бокалов шампанского.

Пьяная, какая же я была пьяная! Лесными запахами, этим зелёным сумраком, жгучим желанием, растекающимся по венам.

А что с моим зрением? Киса надо мной словно поддёрнулся рябью, замерцал и…

Широкие мужские ладони обхватили моё лицо. Твёрдые, мозолистые подушечки пальцев аккуратно погладили по скулам.

Вместо огромного сумеречного кота надо мной нависал, опираясь на локти, Теон. Сам лесной Владыка. Полностью обнажённый. А я продолжала на автомате чесать его за ушком, теперь уже человеческим — не кошачьим.

Вскрикнув от неожиданности, я отдёрнула руку. Чужое горячее возбуждение упёрлось мне в живот.

— Вла… дыка?

— Миалэ. Любимая.

Глава 37

Так и знала, что эта «любимая» мне аукнется.

— Теон, что ты тут делаешь? Что я тут делаю? Что, Бездна дери, происходит? — я судорожно попыталась натянуть на голую грудь остатки платья. Тщетно. Когти у кисы оказались острые и порвали одежду на тонкие лоскуты.

Владыка оскалился хищно и нежно одновременно.

— Миалэ…

Сдалась ему эта Миалэ, но теперь поздно просить называть меня Мхил Дракар. Дрот, и надо было такое ляпнуть. В следующий раз, когда ко мне явится с визитом владыка чего-нибудь — леса, болота, пряничного домика, — я притворюсь глухонемой. Слепоглухонемой злодейкой.

— Миалэ, — повторил Теон.

Как получилось, что он устроился между моими ногами? Когда успел? Обнажённой кожей я ощущала крепость его грудных мышц, мускулистого живота и… того, что, хвала богам, немного потеряло в размерах после обращения кисы в человека.

— Тогда, на Хароне, ты позволила называть тебя любимой.

Позволила на свою голову. Теперь разгребала последствия.

— И я понял, что могу пригласить тебя на брачную охоту не в качестве наблюдателя, а — полноценного участника.

То есть, говоря простыми словами, я сама себе вырыла яму, так?

— Ведь не стала бы свирепая Мхил Дракар разбрасываться словами.

Стала бы! Ещё как стала бы! Я только этим последнее время и занималась.

Теон зарылся пальцами в мои волосы, наклонился, чтобы мы соприкоснулись носами. Вечер перед праздником я потратила на то, чтобы разобраться с кошачьими традициями и не попасть в просак, снова. К сожалению, ни одна книжка по истории народов, ни один внушительный фолиант и длинный пергаментный свиток из библиотеки Кхалэ не поведали о том, что представляет из себя охота дурман-огней, зато я узнала много нового. Например, эта целомудренная ласка — потирание носами — выражала высшую степень привязанности, была фактически признанием в любви.

— Ты бы не позволила мне такой дерзости — называть тебя любимой, если бы не хотела объединить наши правящие дома. Если бы я тебя не привлекал.

У меня дёрнулся глаз. Что я могла ответить на это заявление? В тот день у меня временно помутился рассудок? Я женщина и бываю непостоянна: сегодня разрешила, завтра забрала слова обратно? Говорить что-либо было поздно: мы, голые, лежали на земле в недвусмысленной позе и Теон, судя по толстой штуковине, упирающейся мне в живот, готов был начать объединять наши дома незамедлительно. Какая нетерпеливая киса.

— Если бы я не был уверен в твоей симпатии, то ни за что бы не погнался за тобой.

Да-да, я уже поняла, как легко наломать дров одним неосторожным словом. Можешь не продолжать, не травить душу.

— Но смотри, — он кивнул на мерцающий купол из бабочек, полностью заслонивший нас от внешнего мира. — Дурман-огни благословили наш союз. Если бы мы не подходили друг другу, волшебства бы не случилось.

Какого волшебства?

Теон наклонился и захватил мои губы в плен. И сначала я хотела его оттолкнуть, даже упёрлась ладонями в сильные плечи — такие приятные на ощупь! Собиралась заявить, что не готова к стремительному развитию отношений. Что в Хароне так не принято. Что мы, в конце концов, знакомы всего второй день и даже ни разу нормально не поговорили. Что земля подо мной холодная, твёрдая и полна камешков. Что веточки, колючки врезаются в спину.

Всё это крутилось в голове первые секунды. Рвалось наружу, желая быть озвученным, но поцелуй длился и длился, и земля уже не казалась такой раздражающе крепкой. Горячие ладони согревали озябшие плечи, выбивали из разума мысли. Снова и снова губы доказывали, что я не права, что события разворачиваются не так уж быстро, что светящимся бабочкам виднее, когда и при каких обстоятельствах надо поддаться безумию — броситься с головой в омут.

Кожа горела. Какой я стала чувствительной! Невероятно чувствительной. Любое прикосновение отдавалось дрожью, стоном, заставляло выгибаться навстречу дивным, самым умелым рукам. И я ластилась к ним, как кошка. К этим широким, но красивым ладоням. Раздвигала ноги, чтобы полнее, ярче ощущать давление чужой страсти — волнующую пульсацию и мощь. Эту страсть, эту мощь хотелось принять в себя, сдаться настоящему мужскому напору. Почувствовать себя податливой глиной.