Икар из Пичугино тож

— Алеша, ты разобрал ту фразу, которую на углехождении часто повторяли ученики Жанны?

— Конечно! Джей гуру дев!

— Джей гуру дев, — повторила Елена Федоровна вслед за внуком. — Как красиво! А что это означает, ты не знаешь?

— Знаю… Это означает что-то вроде: «Победа Величия в тебе!» Кажется, так.

Елена Федоровна поцеловала внука и погасила свет. Спать ей не хотелось. Она вышла на веранду. Фонарь висел над козырьком из поликарбоната, поэтому свет внизу был приглушенный, как от желтого фонарного столба, какие бывают в городах. Елена Федоровна села на диванчик, уединившись со своими мыслями, которые хоть были немного хаотичны, но все же приятны. В какой-то момент ее губы тронула улыбка. Это она снова почувствовала приятное тепло в ступнях своих ног. Вытащив блокнот из кармана, женщина принялась что-то записывать.

Глава 12 ТРУДЫ И ДНИ НА «ЗЕЛЕНОЙ ЛИСТВЕ»

Содержать сдвоенный участок было непростым делом в первую очередь из-за сорняков. Так уж устроена трава, что ее не надо сажать, но она все равно будет расти. Она единственная, в чьем «урожае» не приходится сомневаться. Трава росла здесь как сумасшедшая вплоть до середины июля. И это был настоящий сизифов труд — война с ней, совершенно изводившая Сергея Ивановича и Елену Федоровну, которые так любили порядок. Вырвав траву в одном месте, они переходили к другому, затем к третьему, но уже через несколько дней нужно было начинать все сначала.

«Ну и пусть растет, — ругала родителей Марина. — Это же, в конце концов, всего лишь дача. Пусть будет все естественным. Дача должна приносить удовольствие, а вы — не ее рабы». И родители находили все это справедливым и даже соглашались, но уже в следующий свой приезд Марина видела, как, согнувшись в три погибели, Сергей Иванович и Елена Федоровна не жалея себя вновь освобождали свою землю от зеленых завоевателей.

Несмотря на то что сдвоенный участок доставлял большие хлопоты, жители дачного поселка страшно завидовали Шестнадцатой улице, ведь все остальные дачи в основном ограничивались шестью сотками. Слишком близко, слишком тесно, отчего время от времени там бывали склоки между соседями. Иное дело, когда один дом от другого отделяло расстояние, позволяющее рассчитывать на определенную приватность. Тогда ничто и никто не давил и дышалось так, как и должно было дышаться в этих местах.

Проблему с травой на Шестнадцатой решали по-разному. Молодость Воротынских позволяла им достаточно легко справляться с ней. Их неуемной энергии хватало на многое, в том числе на то, чтобы методично уничтожать сорняки. В этом смысле их дача была самой чистой на улице. У них не было компостной кучи, и потому каждую неделю за бетонку они вывозили приличную кучу травы. Они напоминали кроликов, только если те постоянно что-то жевали, то Воротынские непрестанно выщипывали лишнюю растительность. Во всяком случае, так могло показаться на первый взгляд.

Григорий Данилович Пасечник решал проблему травы по-своему, разбив на своем участке небольшую березовую рощу. Это было очень уместным, учитывая, что его дача находилась последней по левой стороне улицы, за которой начиналась подошва утеса. Казалось, что рощица эта — природного происхождения. Шесть деревьев повлияли не только на дачную флору Пасечника, но и на весь проезд. Особенно это ощущалось в начале лета, когда свившие на одной из берез гнездо соловьи устраивали свои ночные концерты.

Логиновы решали проблему сорняков при помощи денег. Хозяйский дом, гостевой дом, баня, бассейн, теплица, площадка для машин, а самое главное, выложенные плиткой дорожки — для сорняков здесь просто не было места. А для той травы, какая все же пробивалась, были руки двух сельчан, что раз в неделю приезжали сюда подработать.

Для Жанны вопрос травы не стоял вообще. Для этого были Евгений и те, кто приезжали к ней на семинары. На даче «У горы Меру» со временем сформировалась «традиция благодарности», в соответствии с которой гости не только подносили к алтарю цветок и фрукт, но еще занимались и трудом.

Тяжелее всего приходилось Плакущевой. Ей одной было очень сложно содержать такой большой участок, хоть она и всячески пыталась хорохориться. Если бы не подруги, Вере Афанасьевне пришлось бы особенно худо. Впрочем, ее удивительный врожденный оптимизм позволял не замечать сорной травы, а если вдруг женщина и обращала внимание, то не расстраивалась.

Сергей Иванович и Елена Федоровна не любили праздность. Их невозможно было представить бездействующими в смысле физического труда. Сергей Иванович мог позволить себе поработать в библиотеке лишь в полуденную жару или поздним вечером, когда на участке нельзя было находиться по объективным причинам. То же самое относилось и к Елене Федоровне. В свободное от дачных дел время ей нужно было успеть приготовить обед или ужин, убраться в доме, навести порядок в кладовой и еще выполнить тысячу разных мелких дел. На сериалы, книги и разговоры с соседками выпадали редкие минуты утром или вечером, причем не каждого дня. С возрастом Елену Федоровну стала сильно раздражать деятельная пустота, именно поэтому в ее жизни теперь оказалось больше дачного труда и меньше телевизора и необязательных встреч. Вообще, в последние годы их круг общения с Сергеем Ивановичем заметно сузился. Мир Глебовых-самых-старших свернулся до семьи, до утеса, до дачи «Зеленая листва». Все остальное отныне не являлось необходимым. Празднование золотой свадьбы, собравшее многих действительно близких людей, обернулось настоящим бременем. «Мы с тобой совсем одичали», — признавалась мужу Елена Федоровна. «Это правда, — соглашался Сергей Иванович. — Но мне сейчас так нравится больше».

Дача была их необитаемым островом. Здесь находилось все самое ценное, самое важное для их жизни. Они все предусмотрели. Как Робинзон Крузо с корабля, так и они из огромного мира смогли перевезти сюда самые нужные вещи. И теперь можно было смело обитать на своем острове в этом бесконечном океане, ничего не страшась и не переживая о том, что что-то оказалось в спешке забыто на материке. Давным-давно они посмотрели «Дикаря» с Ивом Монтаном и Катрин Денев. Простенький фильм, легкий, но это так хорошо легло на их тогдашнее настроение, что непременно захотелось иметь свой необитаемый остров. Сергей Иванович даже подумал, что именно в поисках его он ездил по всем этим африкам и америкам, но только под конец жизни осознал, что Пичугино тож для них и есть тот самый остров, а другого и не нужно.

Что оставалось делать на острове? Только трудиться. Труд в «Зеленой листве» обрел статус настоящей религии, предельно точно отвечающей на вопрос «зачем?». Он отсек от будней все лишнее, фальшивое, умертвив на корню всяческие спекуляции про смыслы. Он вдохнул в действия подлинную осмысленность и настоящую свободу (а вовсе не рабство, как это могло показаться), подчинил жизнь природности, ее ясной логике и ритму. Он заставлял «возделывать свой сад», и тут, на даче, от буквальности этого императива бегали мурашки по коже, а еще от того, что благодарный сад приносил за это плоды.

Сергей Иванович и Елена Федоровна трудились на даче самоотверженно. И это нельзя было назвать иначе, как служением. Этот труд являлся заботой о земле в таком же точно смысле, что забота о внуках и детях, друг о друге. Глебовы прекрасно понимали, что без чего-то одного из этого круга все мгновенно утратит смысл, рухнет, рассыплется, а их остров уйдет на дно. Все держалось на этом труде. Вот поэтому они не переставали работать при любой погоде, и когда было лень, и когда невмочь — всегда!

Конечно, ухаживать за двенадцатью сотками в пожилом возрасте весьма непросто.

Марина и Вадим бывали здесь наездами. Их помощь приходилась весьма кстати, но на весь дачный сезон ее было ничтожно мало. Марина уговаривала родителей нанять помощников из близлежащей деревни, но те категорически отказывались от присутствия чужаков. Как умели, помогали внуки. Но много ли они могли?..

Сергей Иванович и Елена Федоровна безумно уставали. Уставали так, что не чувствовали ни ног, ни рук, ни спины. Непосвященному это все могло напомнить мазохово удовольствие или неотвратимую зависимость, в которую сначала кидаются без оглядки, а после — страдают от последствий. Было в этом даже нечто немного жуткое, по крайней мере, точно опасное. Как будто земля имела такое воздействие на человека, что по мере его старения тянула к себе все сильнее и сильнее, мол, «давай, наклонись ко мне поближе, а то ты стал уже подслеповат и глуховат, ведь я хочу кое-что шепнуть тебе на ушко». Такое притяжение вызывало подозрение. Оно заставляло быть настороже от того, что могло в любую минуту вдруг взять и навсегда утащить за собой вниз.