Икосаэдр 2.0

Он хватает ножницы, придавливает локтём мою шею к коленям и выстригает чип из мочки уха. Я еле сдерживаю крик, прокусывая губу.

Затем он хватает кусок моего уха и несёт в мясной отдел. Там бросает в контейнер отбросов и разбрызгивает кровь по отделу, после чего нажимает на слив. Мой чип, перемешанный с кровавой биомассой, несётся вниз, в гипокауст. Возвращается с пачкой биоклея и говорит.

— Скажу проверяющим, что ты пытался бежать, но мы столкнули тебя в мясорубку! Завтра в большой коробке мы отправим тебя на кожевенную фабрику, исправить лицо. А пока не высовывайся, ведь камеры видят всё, что за линией вот от тех ящиков.

Если в моём положении может быть какое-то счастье, то я счастлив. Я всё ещё в одном шаге от бездны, но то самое «завтра», которого я так боялся, кажется куда более соответствующим плану.

В душе остаётся тревога. Я не знаю, как дела у Михаила, и выжил ли он вообще.

* * *

За сутки, что меня, подобно дорогому товару, прячут по тёмным закоулках заводского сектора, со мной происходит разное: мне шьют новое лицо и заплату на ухо, перепрошивают на меня липовые документы и чип парня-беженца откуда-то с запада, который пропал без вести. Дают шмотки. Чёрный рынок беглых порушенных крышуется кем-то из охранников, и после продажи они получат солидные откаты за то, чтобы сокрыть моё истинное происхождение.

На рынок рабов я попадаю вечером второго дня. Рынок устроен в мужском сортире. Я голоден и еле стою на ногах, за весь день мне едва удаётся напиться воды. Нас трое. Двое других — проштрафившиеся рабочие из других цехов. Они выглядят куда здоровее и крепче меня, семнадцатилетнего мальчика. При этом страх на их лицах говорит о многом.

— Вот, это тот самый, о котором я говорил, — говорит мой продавец одному из пафосно одетых гостей. — Смышленый парень. Он из Македополиса. Он сможет мыть вам полы.

— Скажи, что ты умеешь, — худой мужчина лет тридцати, бородатый, с длинным хвостом и в цветной футболке, смотрит на меня.

— Грузовые работы, мытьё полов, изготовление еды… — я стараюсь говорить с акцентом.

— Это всё не то, — хмурится покупатель.

Я мысленно молюсь о том, чтобы моим покупателем не оказался извращенец. Даже не потому, что это мерзко — просто тогда план будет намного сложнее выполнить.

— Электрика, пайка, сантехника…

— Уже интереснее, — кивает бородач. — Ты выглядишь неглупым. Разбираешься в электронике?

— Немного. В детстве увлекался, — вру я.

— Беру, — кивает моему продавцу мужчина. — Завтра жду тебя на углу двадцать третьего южного проспекта и тринадцатой улицы. Фронт работ обозначу на месте. Одежду купите заранее, включаю в предоплату…

В тот момент я ещё не знал, что стал рабом у программистов.

* * *

На четвёртый день я еду на человеческом лифте наверх. Мне немного страшно — всё же, я беглый преступник, скрывающийся в самом центре полиса. Чем ближе я к цели, тем сильнее страх, что не получится.

Вместе с шумом городских улиц на меня обрушивается глубокие, смутные воспоминания из детства.

Моего хозяина зовут Атанас. Он начальник небольшой группы инженеров, занимающихся обеспечением большого инжинирингового центра. За полсотни лет существования его отдела на складах накопился с десяток тонн устаревшего «железа», которое давно списано и подлежало утилизации, но почему-то остаётся лежать без дела.

Меня трудоустраивают уборщиком в их отдел. По утрам и вечерам я мою пол и вытираю пыль под длинными стеллажами склада и тайком от камер развинчиваю старые модули, тащу комплектующие в пакет.

Этот пакет я потом отвожу на вокзал дилеру. Старое железо доставляется в сельские районы, где они стоят в десять раз дороже. Вырученную криптовалюту я хитрым образом меняю на товары и услуги для моего нового хозяина. Моя зарплата также целиком перенаправляется на его кошелёк или кошелёк его друзей. Раз в неделю он позволяет оставить жалкие копейки на еду.

Так я живу несколько недель.

В свободное время я изучаю город. Я читаю карты, навожу связи, пытаюсь разговориться со стариками. Тщетно. Поднимаюсь на самый верхний уровень, который может быть доступен для «беженца». Смотрю через толщину метрового стекла на синее море у горизонта и горько усмехаюсь.

План начинает проваливаться, причём на том самом месте, когда ты меньше всего этого ждёшь. Ведь я ищу не свободу, я ищу совсем другое. И я понимаю, что найти желаемое в гигантском муравейнике мне не под силу. Все эти годы мне казалось, что узнать нужный квартал не составит труда, но нет — это намного сложнее. Мне было всего шесть лет, когда умер отец, и детская память, как не пытайся её пересохранить в своём мозгу, не вечна.

Моё спасение приходит ко мне с мимолётным взглядом в толпе, когда я выхожу с пакетом из коридора на внутреннюю улицу. Яркая, светлая девушка в лёгком платье долго глядит на меня голубыми глазами, и я, замирая от волнения, стою и смотрю на неё.

В следующее мгновение она бежит ко мне, вырвавшись из группы спутниц.

Это Тина. Одна из трёх моих названных сестёр. Бывшая сестра.

Она хватает меня за руку. Я роняю пакет, железки вываливаются на пластик мостовой.

— Туда! — говорю я ей.

У меня есть ключи от склада. Она ведёт меня вперёд, затем, когда мы останавливаемся у дверей, тихо шепчет:

— Я знала, что ты найдёшь меня.

Когда дверь открыта, мы целуемся. Падаем на острые корпуса древних серверов. Я срываю с неё одежду и раздеваюсь сам, жадно целую грудь, шею, глажу изгибы, наслаждаясь телом. У меня нет опыта, но я слышал и знаю, как это делается. Мы любим друг друга быстро, жадно и горячо.

— Я всё забыл, — признаюсь я. — Я последний, кто выжил. Может, ещё Михаил. Но за те три недели, что я здесь, я так и не смог найти пульт.

И тогда Тина говорит, что побоялась и не смогла проникнуть в нужную точку сама. Но она была старше, когда война закончилась и запомнила всё лучше меня.

Тина говорит мне точный адрес. Говорит, что осталась последней из трёх сестёр. Роксану убили при попытке бегства, Элисса покончила с собой месяц назад.

Я зову её с собой. Она говорит, что очень хочет быть рядом со мной в миг, когда всё случится, но знает, что её, скорее всего, убьют раньше. Местонахождение отслеживают по чипу сатрапы топ-менеджера, которому она служит. Если она пойдёт со мной, это будет опаснее для плана, чем если я пойду один.

Говорит, что больше не нужна, но план для неё важнее жизни. А финальные минуты счастья со мной важнее всего, что она перенесла.

Я не знаю, что случилось с ней дальше.

* * *

Слежка уже началась, и времени почти не осталось.

На следующий день я поворачиваю из обеденной харчевни налево и спускаюсь в заводской отсек.

Иду десятком коридоров мимо грязных заброшенных цехов к самой границе города. Там, где цилиндрическая стена переходит в купол, есть эвакуационные тоннели. Здесь тускло, горит аварийное освещение, а в воздухе висит тревожная тишина.