Иллюстрированная история эротического искусства. Часть первая
Шрифт:
Пан и нимфа. Немецкая иллюстрация «Мифологическому кабинету». Ок. 1845.
Как ни хаотична на первый взгляд каждая художественная эпоха, хаос этот на самом деле лишь мнимый; мы не можем разобраться в нем лишь до тех пор, пока не знаем основных законов искусства. С того же момента, как законы эти раскрываются перед нами, мы всюду тотчас же начинаем различать характерные типичные линии. Случайное предстает перед нами в качестве естественно необходимого, и внутреннее единство бросается в глаза повсюду.
Так как такое единообразие культуры, свойственное каждой отдельной эпохе, есть и в общем комплексе культурного развития, то определенной фазе общественного бытия всегда соответствуют определенные тенденции в художественном «как и что». Например, в периоды победоносного наступления нового времени всегда господствует смелость в изображении эротического, дерзкое, беззастенчивое опрокидывание всех унаследованных традиций; в такие периоды эротический элемент всегда носит некоторый героический оттенок. Он предстает перед нами в образе всевластной естественной силы, в качестве
Столь же единообразно и дальнейшее развитие, по крайней мере в своей принципиальной тенденции. В конце, на исходе господства определенного класса, мы постоянно наблюдаем наличие более возвышенных мотивов в искусстве. Однако в эти фазы развития сила и величие уже исчезают, и поэтому произведения эротического искусства, возникающие в эти эпохи, хотя и вызывают нередко наиглубочайшее преклонение перед тонкостью художественного выполнения, но зато совершенно не способны импонировать в лучшем смысле этого слова и вселять в нас благоговейное чувство. Вспомним хотя бы Буше или Бердслея.
Прежде чем перейти к историческому рассмотрению различных форм эротического элемента в серьезном искусстве и к выяснению роли и значения этого элемента в общей цепи развития искусства, мы должны сделать несколько предварительных замечаний относительно объема и характера имеющегося материала.
Доказать исторически жизненный закон искусства, как таковой, не представляет никаких трудностей; ибо для этой цели богатейший материал можно найти в любой картинной галерее, и наблюдателю остается только из избытка материала избрать наиболее характерное и существенное. То, что мы в своем изложении прежде всего должны опираться на крупных мастеров и на общепризнанные произведения искусства, едва ли требует дальнейших пояснений. Другое дело, однако, ссылка на художественные произведения чисто эротического характера. Здесь стоящая перед нами задача гораздо более сложна уже хотя бы потому, что имеющийся материал несравненно менее обилен и прежде всего малодоступен. Мы никогда не должны упускать из виду того обстоятельства, что лицемерная мораль и ханжество хотя и царили неограниченно во всех без исключения духовных областях наследия наших предков, но нигде власть их не проявлялась с такой фанатической силой, как именно в области художественного воплощения эротики. Каждое эротическое изображение, извлекавшееся из старых запыленных папок или шкафов, подвергалось опасности тотчас же при своем появлении на свет быть уничтоженным или спрятанным окончательно под спуд. Обладатели таких произведений полагали, что они их только компрометируют; наследники опасались за свое доброе имя и за память по усопшим; особенно считались с предрассудками публичные собрания и категорически отклоняли всякое предложение приобрести такого рода произведения. Если же в их шкафах и находились неожиданно вещи, чересчур противоречившие господствующей общественной нравственности, то в большинстве случаев они бережно прятались и скрывались от взоров зрителей. В частных и общественных художественных собраниях и галереях то и дело производилась моральная «чистка». Вполне понятным результатом такого отношения и было то, что лучшие и наиболее важные для нас произведения безвозвратно погибли.
Энгр. Большая одалиска.
Чтобы дать приблизительное представление об этом вандализме, приведем несколько характерных примеров того, как хозяйничали моральные контролеры. Из шестнадцати известных эротических картин, которые в 1520 году Джулио Романо написал по заказу Льва X, до нас не дошло ни одной; столь же безвозвратно утеряны и гравюры, сделанные с них Раймонди. В марбургском архиве сохраняется, по-видимому, один экземпляр этих гравюр, но он и теперь еще недоступен даже для чиновников музея. Дворец Фонтенбло был полон при Медичи сверху донизу всевозможными эротическими картинами, скульптурами, фресками, барельефами и т. п.; эротические изображения были на мебели, на досках столов, на посуде, на занавесях и даже на дверных замках и садовой решетке. Но тщетно будете вы искать сейчас каких-либо мало-мальски заметных следов этой эротической оргии, которая неистовствовала там, начиная с глубокого подвала вплоть до верхушки крыши. Мы знаем только несколько эскизов и набросков, которые носят специальное название «искусства Фонтенбло» и характеризуются своеобразным эротическим жанром. Уничтожению подверглась далее знаменитая серия эротических картин, которые написал Буше по приказанию Людовика XV для будуара маркизы Помпадур: развитие любовной интриги с различными пикантными приключениями, нежными прелюдиями, интимными дуэтами, бурными часами упоения и т. п. Эта интереснейшая серия картин погибла после того, как выдержала все бури революции, наполеоновских войн, словом, пережила почти все XIX столетие. Последний владелец этих картин, один английский коллекционер, продал их в Америку; но таможенные власти воспротивились пропуску столь «гнусных» вещей, и посылка была отправлена обратно в Англию. Но и моральный Альбион не нашел мужества пропустить нечто подобное в свои пределы, и картины были конфискованы; в результате их постигла та же участь, которая выпадает на долю всех конфискуемых «товаров»: они были сожжены. Кое-какие следы их до нас все-таки дошли: несколько фотографических снимков, к счастью, попавших в руки коллекционеров. О некотором, хотя и весьма слабом, уважении к искусству, — быть может, вернее, к его денежной стоимости — свидетельствует уничтожение не всего эротического произведения, а только его наиболее «греховной» части. Классическим примером этого служит дивная картина Паоло Веронезе «Влюбленная парочка», которая в настоящее время сохраняется в мюнхенской Пинакотеке. Эта картина в ее нынешнем виде представляет собою только часть большой картины; отрезана нижняя «греховная» половина, изображавшая нежные любовные игры пылкого фавна и влюбленной нимфы. К счастью, в данном случае в виде исключения, на основании сохранившейся копии картины, можно установить, какой вид она имела первоначально. Но, повторяем,
это лишь счастливое исключение, — в большинстве же случаев приходится с грустью констатировать, что какая-то часть срезана, — что же именно было изображено на ней, об этом приходится уже только догадываться.Этими воплями можно было бы заполнить множество страниц, — и, что особенно характерно, большинство случаев позорного вандализма относится к настоящему времени. Неудивительно поэтому, что материал для суждения о том, до какой смелости доходили отдельные эпохи в художественном воплощении чисто эротических мотивов, отличается чрезвычайной скудостью.
Это обстоятельство не должно упускаться из виду при исследовании места, занимаемого эротикой в серьезном искусстве; полное отсутствие характерных образцов в публичных собраниях не должно побуждать нас к ошибочным выводам, — мы должны использовать главным образом частные коллекции. Если бы некоторым преувеличением было утверждать, что благодаря частным коллекциям мы имеем вполне достаточное количество материала для обоснования чрезвычайно важных и ценных положений, то во всяком случае следует заметить, что то, что имеется сейчас в частных руках, может помочь нам все же составить общее представление.
Каким образом вышеохарактеризованные факторы обусловливают собою положение эротического элемента в искусстве, мы постараемся показать наглядно на примере некоторых важнейших этапов развития искусства: античной древности, Ренессанса и рококо.
Классическая древность. Классическая древность представляет для истории эротического искусства уже потому неисчерпаемую область, что тут вследствие различных обстоятельств все художественное творчество является непрерывной цепью доказательств, что искусство есть чувственность. Напомним хотя бы о том, что в древности, как известно, искусство и нагота были синонимами.
Казанова. Леда. Гравюра. 1790.
Далее, следует принять во внимание, что древность обнаруживает перед нами не только одну фазу развития, но решительно все его стороны. Ибо она вмещает культуру, обнаруживающую не один какой-либо этап исторического развития, а обнимавшую собой весь кругооборот исторического подъема и упадка: начало, возвышение и конец. Ввиду этого на примере одной только древности можно было бы установить все то, что мы хотим проследить в различных других эпохах развития искусства. Это было бы тем более легко, что едва ли можно найти еще одну эпоху, которая предоставила бы в наше распоряжение такое множество резко выраженных эротических произведений искусства. Именно древнее искусство неисчерпаемо по обилию этого материала. Где бы ни производились раскопки — в Египте, Греции или в Италии, — всюду заступ извлекает на свет все новые и новые эротические произведения. Вследствие этого мы находим в настоящее время чуть ли не в каждой частной коллекции целый ряд чрезвычайно интересных произведений, бронзы, терракоты, ваз, монет, камней, фресок, мрамора и т. п., в совокупности своей представляющих неисчерпаемое богатство смелых эротических мотивов и исключительной творческой силы. Эротические произведения древнего искусства можно найти и в общественных хранилищах. Некоторые содержат даже обширные специальные отделы для них, как, например, Национальный музей в Неаполе или Ватиканский музей в Риме.
Если то обстоятельство, что в Греции чрезвычайно рано началось образование городов и что вся вообще греческая культура зиждилась исключительно на городе, — грек не был греком, а прежде всего афинянином, спартанцем, фиванцем и т. д., — если это обстоятельство служит причиной, что там существовали наиболее благоприятные условия для пышного развития искусства, то не менее значительными рычагами широкого развития имевшихся тенденций были и интенсивные классовые противоречия, появившиеся там тоже весьма рано; наконец, третьим обстоятельством, объясняющим, почему жизненный закон искусства нашел здесь наиболее чистое и полное осуществление, является то, что греческая культура покоилась по преимуществу на рабстве. Здесь не было никаких препятствий и преград, так как даже климат, который на севере всегда играет несколько охлаждающую роль, служил здесь, несомненно, благоприятствующим моментом. При наличии всех этих условий греческое искусство во всех своих проявлениях не могло и не должно было быть ничем иным, как только художественной кристаллизацией понятий чувственности. Оно и было в действительности воплощением чувственности, и только чувственности.
Если, однако, подвергнуть исследованию отдельные формы этой чувственности, воплотившейся в искусство, то мы сразу заметим, что все они без исключения представляют чрезвычайно яркое отражение общественного состояния данного периода. В V веке до н. э. городская культура Греции достигла, как известно, наивысшего расцвета. Демократия одержала тогда победу над аристократией, на волю вырвались огромные силы, которые до того были скованы, и эти силы выдержали персидские войны. Это была эпоха грандиозного исторического подъема Греции, ее революционный период. В связи с ним начался, естественно, и ее величайший художественный век. Величие, сила стали формой, ибо страшные роковые часы персидских войн родили поколение героев. То, что прежде считалось лишь мифом, стало живою действительностью, которую все сами пережили. И эпоха, дававшая теперь героической эпохе ее адекватную художественную форму, идеологизировала, в сущности, лишь себя самое. Так как она обладала способностью осуществить традиции мифического века героев, то главнейшие фигуры, высшие божества из гомеровской сокровищницы, претерпели величественнейшее и прекраснейшее возрождение в вечном мраморе. Фидий изваял Афину, воинственную Афину, которая только что даровала победу, он изваял и исполинскую статую Зевса, — и оба создания его стали наивысшим чудом искусства, потому что служили выражением времени, которое, благодаря пробудившимся в нем силам, в конечном счете было само не менее велико.
К. Бос. Леда с лебедем. Гравюра.
Изображению эротически-чувственного должен был, естественно, быть присущ тот же стиль. Так оно и было. Оно носит явно героический характер. Эротика в эту эпоху всегда возвышается на степень божественного: она всегда сопоставляется с творческой силой. Об этом свидетельствуют статуи Афродиты, Аполлона и т. д., относящиеся к первому цветущему периоду греческого искусства. Все эти произведения представляют собою чистые, ясные, как кристалл, воплощения благороднейшего понимания понятия чувственности.