Империя статуй

Накрыв Горгону пледом, Лагерта нежным, почти материнским жестом коснулась пальцами впалой бледной щеки. С тех пор, как все они оказались на утесе, фея не отходила от постели Госпожи, будто бы позабыв о собственном горе. Помогая вечерами менять повязку на пустых глазницах, она тихо плакала, а после, успокаиваясь, напевала колыбельную, как если бы Сиггрид могла её услышать и заснуть спокойным, а не болезненным сном.

Как и фея, Флоки редко выходил из зала. Потеряв сестру — единственного члена семьи, которого он безвозмездно любил, — принц боялся потерять и ту, ради которой они с Сильвией решились действовать. Царствующая в замке скорбь раздражала Авеля, но дракон, будучи почтительным к чужим чувствам, ни разу не выказал своего недовольства, гостеприимно делясь и едой, и кровом, и даже такой с трудом добытой драгоценностью, как бинты. Великаны и циклопы стояли у границы леса, не собираясь более пропускать никого к замку, а дриады внимательно следили за лагерем, со страхом ожидая того дня, когда действие заклинания призрака спадет. Не устраивая собраний и не совещаясь, все единогласно и безмолвно готовились к настоящей войне, довольствуясь впервые за несколько сотен лет позабытым чувством предвкушения. Подобная уверенность казалась странной — Горгона так и не открыла глаз, чтобы доказать свою силу, — однако, все жители Каменного Замка уже называли её ключом и знамением, обещанным пророчествами. Это волнение передалось и Авелю, что раз за разом обходил пустые полуразрушенные комнаты дворца, пытаясь обнаружить то, ради чего сюда вернулась Горгона. Война претила его планам, но слова призрака он слышал каждый раз, как сомнения кусали сердце. Словно бы интуитивно он давно был готов к этому дню.

Отдохнув, Рэнгволд принялся тренировать минотавров, тогда как Йоргаф устраивал спарринги с драконами. Заклинание подмены могло рухнуть в любую секунду — в этом случае наги непременно поспешат обыскать Замок, и задачей всех рас, живущих на утесе, было не дать ни одному змею проникнуть внутрь. Попытавшись вылечить Сиггрид своей магией, Флоки потерпел неудачу и нашел себя полезным в обучении других существ высокоуровневой магией, тогда как за самой Горгоной продолжали ухаживать молчаливые наяды и заботливая Лагерта.

Приглаживая волосы Сиггрид, фея продолжала разговаривать с Госпожой, не без удовольствия подмечая результаты непрекращающейся регенерации. Колыбельная Лагерты стала со временем не просто ожидаемой песней, а настоящим ритуалом, только послушав который все отправлялись спать. Собираясь в зале, монстры с удовольствием внимали мелодичному голосу, и, ворочаясь во сне, нередко пролетали перед входом в царство грез уже знакомые строки старой песни:

Пусть будет твой спокоен сон, Тернистый путь был трудным. Но в царстве грез угаснет звон, Уйдут тревоги тотчас вон. Заняв в том замке сонный трон, Заснешь ты беспробудно…

Глава 30

И страшный сон, покинув разум,

Оставит в памяти заразу,

Что вновь и вновь, вгрызаясь в душу,

Потащит ужасы наружу.

Отрывок из сборника стихов Снорри Вайлеса

Проникающие сквозь высокие витражи лучи оставляли на мраморном полу разноцветные блики, в чертогах которых плясали золотые пылинки. В огромном зале пахло пионами, но сколько бы я ни вертела головой, взгляд натыкался лишь на пустые вазы с увядшими почерневшими растениями. Поднявшись с обитой алым бархатом софы, я пошла к широкой лестнице, вздрагивая от собственных шагов — слишком громких, раздражительно звучных для заполненного одиночеством зала.

Дрожащие пальцы касаются гладкой ткани платья, чтобы приподнять подол. Испачканные чем-то красным туфли медленно перешагивают слишком мелкие ступени, оставляя позади четкие, тотчас засыхающие следы. Кажется, словно эти следы — видимые глазу, покорные обонянию — привлекают незримое, но интуитивно ожидаемое существо, жаждущее чужого сладострастного отчаяния. Я оборачиваюсь с каждым шагом, но позади лишь пустота — пугающая, глубокая, затягивающая. Хочется вернуться, спуститься к разноцветным бликам, играющим на полу, но что-то шепчет, уговаривает идти дальше, вперед, твердит о том, что пути назад нет.

Второй этаж. Темный, почти разрушенный, впитавший в себе холод и страх. Десятки комнат с выбитыми дверьми, четыре коридора, уводящих во мрак. Чьи-то руки легко подталкивают меня, вынуждая свернуть во второй, и я послушно иду вперед, не решаясь более обернуться. Вместо громкого маятника здесь — стук моего сердца, вместо щебетанья птиц — собственное частое дыхание. Темные стены, покрытые трещинами, кажутся красными, мраморный пол скрипит подобно деревянным половицам, чуть поблескивающая в углах паутина неожиданно ослепляет, ударяя светом по привыкшим к мраку глазам.

Нужно идти вперед, но я останавливаюсь напротив одной из раскрытых дверей, в проеме которой мне машет ручкой хорошенькая девочка лет семи. Она улыбается, но сильно горбится, вжимая голову в плечи, словно пряча что-то на шее, а после вдруг топает ножкой, призывая круг телепортации.

— Тебе нужно идти дальше, — слышу я её тоненький голос прежде, чем хрупкое тело растворяется в воздухе. Маленькие ладошки осторожно толкают меня в спину, заставляя идти, и я подчиняюсь.

— Вперед, — произносит мелодичный голос из следующей двери, в проеме которой стоит девушка с длинными пышными локонами.

— Не оборачивайся, — приказывает знакомый призрак, держа перед собой руки так, словно бы на них дремал ребенок.

— Держи голову высоко поднятой, — разливается в коридоре мягкий голос скованной в цепях девы.

Я плачу, но слезы эти, скатываясь мокрыми каплями по щекам, падают камнями на пол. Легкий подол вдруг становится безобразно тяжелым, но я все же касаюсь последней дверной ручки и вхожу в совершенно пустую комнату с одним единственным большим окном, пропускающим в помещение серый странный свет.

Отдав свое тело в подчинение иным силам, я подошла к левой стене, медленно присев на корточки и нажав на одну единственную точку у самого пола. Расходящиеся в сторону камни подняли вверх клубы пыли, что тут же попали в глаза. Зажмурив веки, я раскрыла их только тогда, когда пыль перестала вгрызаться в кожу, увидев перед собой узкий коридор, круто уводящий вниз. Вновь шаги. Затхлый воздух. Большие насекомые, падающие с потолка прямо на лицо.

Маленькая круглая комнатка.

Драгоценная шкатулка, стоящая прямо на полу.

Чья-то горячая рука, ласково опускающаяся на плечо.

Громкий крик «очнулась»…

— Г-госпожа! Г-госпожа…

Холодные капли упали на лицо, и, поморщившись, я медленно открыла глаза, с трудом привыкая к яркому свету. Жуткая усталость сковывала конечности, не позволяя пошевелить и пальцем, и, только попытавшись чуть повернуть голову набок, я поняла, как сильно болит все тело. Ноги. Руки. Шея. Глаза…

— Госпожа, — произносит знакомый плачущий голос, и бледное лицо Лагерты склоняется ближе, роняя слезы мне на щеки. Я пытаюсь улыбнуться, но чуть закрывшаяся трещинка на губе лопается, пропуская капли крови. Металлический привкус тает на языке. Слишком привычный. Почти обычный.

Темный шатер промелькнул в воспоминаниях, обжигая разум последними картинами прежде, чем все погрузилось во тьму, полную боли. Остро заточенный клинок у самого глаза. Отточенное уверенное движение. Застрявшее на острие глазное яблоко, брезгливо отброшенное прочь. Мрак. Я не видела лица того, кто хладнокровно совершил это со мной, но находила свое предобморочное состояние почти спасительным — полностью опустошенная я была готова провалиться в бездну в любую секунду, и, потеряв сознание, не терпела последующего расчленения. К сожалению, все закончилось ещё тогда, когда, лишившись сил, изнеможенное тело рухнуло на холодную землю. Ни возможности бежать. Ни возможности защитить себя. Единственное тепло, греющее грудь, — спасенный Айварс. С другим цветом глаз Вестмар непременно о нем позаботится…