Империя статуй
Шрифт:
— Мне больше некому…
— Да будет так.
Вытащив Айварса из платков, девушка взяла мальчика на руки, давая ему возможность взглянуть в мою сторону. Попытавшись приподняться хотя бы на локтях, я обессилено рухнула на землю, корчась от боли. Златовласый мальчик, оказавшись в чужих руках, перестал плакать, но принялся вертеться из стороны в сторону, пытаясь вернуться к родному теплу. Поняв, что сделать этого ему не дадут, он потянул ко мне свои руки, то сжимая, то раскрывая кулачки. Видя его испуганный растерянный взгляд, я крепко зажмурилась от того, как сильно сжалось в груди сердце.
— Ма… — тихо произнес он впервые своим тоненьким голосом, — ма, — повторил вновь, протягивая
Долгожданное «мама»…Такое родное, теплое и бесценное, что все сожаления о не случившихся событиях, покинули разум вместе с мыслями. Чуть кивнув головой, Горгона пошла прочь, унося плачущего Айварса. Лишь вспышка — и ночь окутала меня холодным одиночеством с неустанно текущим потоком слез. Только и крутился в голове сотрясающий справедливость вопль, прерываемый таким мягким зовом «ма»…А после…
После стало очень темно.
После стало очень больно.
Глава 25
Оставь надежды свет, Нэрет,
Твоей невесты больше нет.
Не будь наивен так и глуп
Она уже ходячий труп…
Уважаемые читатели, в этой главе содержится сцена, что может показаться Вам тяжелой и неприятной. Если Вам трудно читать описание крови и ранений, пролистайте ниже.
Больно….
Больно.
Невыносимо.
Глазницы пусты и заполняются чем-то вязким каждый раз, как я трясу головой. Ничего не видно, и я не могу моргнуть не потому, что повязка закрывает вид, — я не чувствую век, как не ощущаю ряд ресниц, чуть щекочущих кожу.
Я не могу пошевелить стопами и не решаюсь подвигать обрубками ног, поскольку трение о землю вновь приведет к кровотечению, а болезненный жар вцепится клыками в израненную плоть, прогрызая и без того глубокие раны. Кто-то изредка меняет мне повязки. Но кровь, засыхая на чувствительной коже, с трудом отходит вместе с бинтами, и мне кажется, что с меня снимают не бинты, а целые лоскуты, пускающие по земле новые алые ручейки.
Не могу пошевелить я и пальцами. Испуганная стража, полная ненависти, связала мне руки так сильно, что к кистям не приходила кровь. Спустя несколько дней обрубили и их, поскольку пальцы начали чернеть. Порой мне кажется, что я случайно цепляю ногтем землю, но все это фантомные иллюзии, жестоко измывающиеся над мозгом и скручивающие нутро.
У меня нет сил говорить, но в рот мне тоже кладут тряпку, которую достают лишь тогда, когда ходячему трупу позволено пить. Неловкие оруженосцы постоянно задевают открытые раны и то и дело достают из ножен мечи, словно бы я ещё в силах что-то предпринять. Но я больше не могу…Ни терпеть. Ни ждать. Изувеченный раненый разум все чаще погружается в сон, но более не дарует сладкие видения — вместо них лишь мрак с редкими красными вспышками, что импульсами пронизывают темень, знаменуя своим появлением лишь одно — сегодня вновь что-то отрубили.
Боль настолько ужасная, что первые дни я непрерывно кричала до хрипоты. Спасительная регенерация, отращивая новые конечности, вонзала кости в кровоточащую плоть, и вскоре я перегорела. Что-то щелкнуло в голове, а после разбилось, как стекло, прервав ряд мук и забрав с собой другие чувства. Я больше не считала дни, больше не перечисляла имена тех, кто был готов пожертвовать собой ради меня. Больше не думала о будущем. Больше не боялась. В целом, я вообще ничего не чувствовала…Это
была безупречная пустота.Потеряв глаза, слух заострился, но слышать речи окружающих, решающих, где оставить отрубленные конечности, было сродни обсуждению собственных похорон. В лагере смерти, разбитом аккурат у озера, где мы с кем-то заполняли фляги, царствовала ненависть, дыхание которой я ощущала кожей. Вновь отращенные кости полыхали пламенем безысходности, когда покрытые мозолями руки отрывали их от суставов, и, пускай боли я не испытывала, с каждым разом ржавая шестеренка скручивалась в голове, меняя мысли, подобно узору в калейдоскопе.
Ещё один хруст. Ещё один поворот.
Страж жестоко упирается ногой в моё плечо и дергает на себя руку с уже разрубленными связками.
Ещё один хруст. Вновь в голове громко поворачивается шестеренка.
Миновали ли дни или же все было игрой воображения, растянувшего единственную ночь на целые года, наги не покидали лагерь, ожидая прибытия палача, что так и не появился. Алмазный меч не прибыл в Империю, и Зейран желал забрать артефакт силой, но из-за неких обстоятельств, упоминать которые никто не решался, военная тактика уступила дипломатическим переговорам, что подозрительно затянулись. Пытаясь вспомнить причину, я корчилась в муках с раскалывающейся головой, и потому более не позволяла размышлениям отравлять и без того жалкое существование.
Цикличность, необходимость, опасность…
Больно больше не было.
Но было по-прежнему невыносимо…
Империя Солэй, Замок Его Величества
Кейсия Солэй, сестра Вестмара Первого
Переговоры тянулись уже неделю, а брат, проявив упрямство там, где его проявлять не следовало, продолжал удивлять дворец своими решениями, от которых зависела жизнь людей. Ход его мыслей был для меня непостижим, как и для большинства талантливых советников, искренне признающих и восхваляющих ум и интуицию нашего Короля. Был любим он и народом, что под влиянием реформ стал жить лучше, и даже побег жуткой Горгоны, исчезнувшей в период громкого имени Мясника, не смог пошатнуть авторитет Вестмара, чья власть позволяла править и без монстра на привязи. Единственным человеком, не признавшим брата, была его жена Шая, требующая той любви и той привязанности, которые Вестмар дать не мог. В его сердце всегда жила другая, но даже я — единственная сестра Короля — не знала, о ком были мысли в столь светлой голове.
Горгона исчезла, и вскоре нам пришло письмо с просьбой прислать Алмазный меч. К моему удивлению, Вестмар отказался это делать, оправдав свой поступок несуществующими обстоятельствами, но я не задавала вопросов, поскольку верила в брата и его непревзойденные идеи. Но вот письмо пришло вновь, а вместе с ним небольшой отряд, прибывший для дипломатических переговоров. Сколько бы я ни ломала голову, выгода от решения удержать меч в Королевстве, была мне неизвестна, как не было понятно и то, когда братец успел завести ребенка на стороне…
Дверь открылась, и я, не поднимаясь с софы, посмотрела на Вестмара, что, пройдя мимо, сел за широкий дубовый стол. За последние годы мы сильно отдалились друг от друга, да и Король вдруг начал покрываться тенями недоверия и тайнами, которые держал в узде глубины своей души. Мы больше не могли быть друг с другом честными, но по привычке держались рядом, чувствуя при этом холодную стену, разделяющую наш единый мир на две части.
— Этот ребенок… — тихо произнесла я, более не задавая вопросов о внезапном появлении малыша в замке, — Вестмар упрямо игнорировал это всеобщее удивление. — От кого он?