Империя статуй

Простые комнаты превратились в сокровищницы, а внутренний иссохший двор ярко заблагоухал вокруг небольшого озерца, в котором изредка плавали перелетные птицы. Мне больше не было холодно благодаря широким каминам, и более тело не мучил невыносимый голод, ведь кладовая полнилась невиданными прежде продуктами. Я начала рисовать и много читать, но была ещё слишком глупа, чтобы позволить подозрениям коснуться разума. В этой сделке изначально все было неверно, но могла ли я подумать об этом в тот миг, когда душу переполняло счастье?

Ингвальд присылал преступников к храму так часто, как того ему позволяла его же хитрость. Я оставалась монстром, убивающим взглядом, а Король был тем, кто повелевал горным чудовищем, но рассуждать об этом было глупо, ведь никто не был в силах изменить укорененные суеверия, а свое я получила сполна — ожидать нападения более было незачем. Возвращаясь к прошлому, я корю себя за недальновидность и принятие желаемого за действительное. Стоило задуматься уже тогда, когда Ингвальд, опасаясь восстания, прислал ко мне на казнь двух своих братьев, которых он выставил, как самых отъявленных преступников, заслуживающих смерти.

С тех пор в камень обращались все, кого Король признавал виновным. Я поняла, что проиграла в этой сделке, ведь с ней в моей жизни почти ничего не поменялось: я не несла возмездие тем, кто это заслуживал, а попросту убивала всех, на кого указывал перст Ингвальда, чтобы спастись самой. Меня называли питомцем Его Величества, смертоносной марионеткой, посаженной на золотую цепь, но я терпела, ведь сама согласилась с условиями Короля, оказавшимся хитрым настолько, что посмел превратить меня в реликвию, передающуюся правящим потомкам из поколения в поколение.

Когда Ингвальду миновало пятьдесят лет, он пришел в мой храм с той же улыбкой, с какой встретил меня в святилище первый раз. Морщины пронизывали его худое лицо, но взгляд из-под густых бровей был насмешливым и довольным. Он долго осматривал каменные статуи, после чего совершенно беззаботно принялся рассказывать об урожае и минувшем фестивале, и тогда, остановив его речь, я попросила расторгнуть сделку. Сделав Ингвальда Королем, я выполнила свою часть, тогда как он выполнил свою — незачем более было соблюдать установленные правила. К сожалению, все уже решили за меня. Попросив помощи в пересечении границы, я получила короткий отказ, прогремевший раскатистым приговором по всему храму, ставшему для меня не домом, а настоящей тюрьмой. Ингвальд смеялся, и смех его казался мне самым отвратительным в мире. Он достал из ножен алмазный меч и поднес его к моему горлу, пробуждая в недрах души страх смерти — один вид этого орудия заставлял тело цепенеть от ужаса. Единственный меч, способный оборвать нить жизни Горгоны, пробуждал неведомые инстинкты, вынуждая вести себя покорно.

Ингвальд скончался в возрасте семидесяти лет, и его место занял Ингвальд II, которому вместе со скипетром и державой достался и алмазный меч — некий поводок от ошейника Горгоны, потянув за который он мог придушить непокорную тварь. Я не могла сбежать, ведь посыльный Короля, приезжал к храму каждый день, чтобы удостовериться в моем присутствии, и даже, если бы я решилась на столь самоотверженный поступок, меня настигли и убили бы быстрее, чем я достигла границы. А я не собиралась умирать так просто. Почему же я не могла попросту обратить в камень того, кто нес в руках смертоносное для меня оружие? Потому, что на того, кто держал в ладони рукоять алмазного меча, не действовала каменная смерть.

Родственники убитых мною политических преступников подкидывали на порог храма письма с проклятиями и мертвых змей, считая меня самим дьяволом, и однажды, некая религиозная группа принялась стрелять по святилищу огненными стрелами, пролетая мимо на прирученных вивернах. Безусловно, после этого все они оказались связанными на пороге храма, благодаря бдительности рыцарского отряда, на корню прекращающего любые недовольства, однако, всеобщая ненависть заставляла меня чувствовать себя почти мертвой.

Во времена правления Ингвальда III на меня было совершено четыре покушения — присланные преступники вырывались из пут и нападали на своего палачу со спрятанным оружием. И, пускай они все равно обращались в камень, на мне зияли раны, затягивающиеся быстро в отличие от ран душевных. Я чувствовала боль, когда лезвие вспарывало мне плоть, и даже тогда, когда все затягивалось спустя минуты, слезы катились из глаз, пробуждая мысли о том, что следовало бы, в самом деле, умереть. Но отец просил меня выжить любой ценой, а я была послушной дочерью.

Я начала много читать и оставлять в живых тех, кто обучал меня и рассказывал о сложном мире за пределами мраморных колонн. Оттачивая ум, постигая красоту, я подготавливала долгий план желанной мести, что смогла бы даровать мне свободу, но для её осуществления требовались определенные условия, и день, когда я могла бы вставить ключ в шкатулку, запустив мелодию, наконец, настал. Я чувствовала это всем сердцем, и Лагерта, привыкшая видеть на моем лице бесстрастное выражение, удивлялась часто возникающей улыбке.

Раз все считают меня чудовищем, бессмысленно кричать об обратном, повиливая хвостом.

Я стану той, кем всегда была в чужих сердцах.

Я стану настоящим монстром.

Глава 2

В безмолвном храме, что в горах,

Вы не найдете тела прах.

И путник, не считая дней,

Стоит в объятьях жутких змей.

Баллада о Горгоне

Была ли в том ирония жестокой судьбы или насмешка Небес, но Вестмар во всем походил на Ингвальда, начиная от внешности и заканчивая образом мышления. Встретив его впервые, я было подумала, что являюсь жертвой галлюцинаций, вернувших меня к тому времени, когда всё началось, однако, храм, уставленный множеством статуй, отрезвлял рассудок. Я учтиво улыбалась, встречая Короля вежливым поклоном, и старалась не смотреть на рукоять меча, которую юноша то и дело касался, якобы поправляя ножны. Он был осторожен, но любопытен, оттого и шел вперед, бросая удивленные взгляды на мои туфельки, надетые на ноги, а я, пытаясь подобным приемом снять хотя бы часть напряжения с гостей, вела непринужденную беседу о последних заключенных, деяния которых прогремели на все Королевство.

Его сопровождение было скудным: молодой советник, восхищенно взирающий на старые фрески, да телохранитель, забавно прячущий взор, стоило мне повернуть голову в его сторону. Храм в горах был неприступной прекрасной цитаделью, пахнущей ужасом, и потому привлекал людей так же сильно, как и отталкивал. Вестмар казался мне ребенком в этих высоких стенах, и его восхищенный взгляд, рассматривающий искусства минувших веков, лишь больше молодил его женственное лицо. Я знала о нем достаточно из слов архимага, а потому не удивлялась кольцу на безымянном пальце. Пусть Король был молод, отпраздновав прошедшей весной свое восемнадцатилетие, ему сосватали принцессу с юга, что, в целом, ничуть не меняло моих планов.

Он не был мудр настолько, чтобы сравниться с Ингвальдом, но отличался остроумием и увлеченностью, с которой брался за любое дело. Народ любил его, и, будучи единственным наследником на престол, Вестмар вырос, окруженный лаской и заботой, что сделало его эгоистичным и падким на лесть. Зайдя в гостиную, где на столе уже был поставлен чайный сервиз, он предельно внимательно осмотрел камин и устилающие софы меха, после чего грациозно опустился в кресло, закинув одну ногу на другую.

— Здесь…очень красиво, — произнес он, обращаясь скорее к сопровождению, вставшему позади, чем ко мне, — мои предшественники были щедры, строя это место.