Империя ученых (Гибель древней империи. 2-е испр. изд.)

Знакомство с различными категориями данного списка героев «чистой» критики позволяет выявить определенный порядок в его композиции, особенно если принять во внимание личность тех, кто объявлен главой каждой категории. Первый разряд отведен представителям высшей служилой знати. Среди «героев» также фигурируют столичные чиновники, но несколько ниже рангом. В категории «образцов» мы встречаем ученых-отшельников, чиновников провинциальной и столичной администрации, но главой их назван Го Тай – странствующий ученый, своей деятельностью укреплявший связи между «славными мужами» в столице и в провинции. Категория «кормчих» также неоднородна по составу ее членов, но перечень их открывает имя Чжан Цзяня – служащего областной управы. Очевидно, список выражает идею широкой коалиции служилых людей, охватывающей все их основные слои. Отобразились в нем и важнейшие жизненные ценности служилого общества – от авторитета начальника и щедрости патрона до идеала морального руководства и затворничества ученого. Правда, в списке, за исключением сомнительного примера Ду Шана, не нашлось места для полководцев, располагавших военный силой, – очевидное свидетельство отсутствия контактов между столичными поборниками «чистоты» и армией.

Представленная в списке весьма аморфная коалиция имела двойственную природу: бюрократическая иерархия переплеталась в ней с неофициальными нравственными оценками сугубо личного порядка. В «Новом изложении рассказов, в свете ходящих» есть запись, отчасти проясняющая загадку происхождения рассмотренного списка. В ней сообщается, что Чэнь Фань и Ли Ин «обсуждали свои заслуги в добродетели» и никак не могли решить, кому из них принадлежит пальма первенства. Тогда Цай Юн рассудил их так: «Чэнь Чжунцзюй силен в критике вышестоящих. Ли Юаньли строг вуправлении нижестоящими. Критиковать верхи трудно, управлять низами легко». И Цай Юн поставил Чэнь Фаня на последнее место среди «трех правителей», а Ли Ина – на первое среди «восьми героев» [Шишо синьюй, с. 130]. Цай Юн мыслил категориями административной практики, но предпочтение отдавал не служебному исполнительству, а служебному мужеству противостоять могущественным узурпаторам. Оценка личных достоинств человека по его способности «критиковать верхи» при всей ее риторической произвольности довольно точно отразила характер «чистой» критики в целом, деятели которой чтили идею бюрократического долга, но оставляли за собой право самим выносить приговор двору. Из комментария к приведенному сюжету мы узнаем также, что спор между Чэнь Фанем и Ли Ином получил широкую огласку, но до Цай Юна «во всем государстве никто не мог его разрешить» [Шишо синьюй, с. 131]. Заметим в этой связи, что в перечне 35 «славных мужей», как и в политических эпиграммах, явственно звучит голос верхов провинциального общества. В частности, имя Цзун Цы появилось в списке исключительно благодаря большому авторитету, которым пользовался тот у себя в Наньяне. То же самое относится к Фань Пану и прочим деятелям областного масштаба. Несомненно, что общегосударственная иерархия корифеев «чистой» критики выросла на базе «общего мнения» областной элиты.

Отмеченной многослойностью списка объясняются, вероятно, имеющиеся в нем анахронизмы. В приведенном у Фань Е виде список распространился скорее всего в 168 году, уже после смерти Хуань-ди, когда у противников евнухов появилась реальная возможность добиться всей полноты власти. Это подтверждается, в частности, присутствием в нем имени Цзун Цы, призванного ко двору как раз в то время. Однако глава «восьми сокровищ» Ду Шан умер в 166 году, а часть упомянутых в перечне чиновников прославилась еще во времена всевластия Лян Цзи. Выражение «восемь героев» было в ходу и в 40-х годах, когда так называли восемь сановников, посланных Шунь-ди в инспекционную поездку [Хоу Хань шу, цз. 61, с. 18б]. Можно сказать, таким образом, что список обозначает не столько политическую ситуацию, сколько известную политическую традицию. Вполне естественно, что в ее рамках могли существовать разные списки такого рода – как общегосударственные, так и локальные. Подтверждением тому служит пример Лю Бяо, в молодости служащего областной управы Шаньяна, впоследствии правителя Цзинчжоу. В главном списке он фигурирует в числе «кормчих», но в аналогичном списке, касающемся только уроженцев Шаньяна, объявлен «образцом». В книге Чэнь Шоу он назван одним из «восьми героев», а в цитируемых тут же «Записях о славных мужах конца Хань» он и семь других лиц, соответствующих «восьми кормчим» списка Фань Е, именуются просто «друзьями» [Саньго чжи, цз. 6, с. 35а; Хоу Хань шу, цз. 67, с. 7а, цз. 74б, с. 12б].

Обращает на себя внимание региональный характер «чистой» критики, получившей широкое распространение в центральных и восточных районах империи, но почти не затронувшей запад и юг. Среди 35 человек в списке «славных мужей» пятеро были уроженцами Шаньяна – небольшой области с населением, не превышавшим 600 тыс. человек; Инчуань, Жунань и Наньян представлены тремя людьми каждая; и только по одному выходцу – оба столичные чиновники – из Цзяннани и Сычуани. Конечно, эти цифры могут показаться слишком условными, тем более что среди позднеханьского чиновничества региональная принадлежность не имела большого значения. И все же остается фактом, что движение протеста ограничивалось центром и востоком. Глубинные социально-экономические причины политической нестабильности именно в этих наиболее развитых районах империи нам уже известны. Непосредственным же поводом к борьбе за власть могло послужить само происхождение гаремной верхушки. За единственным исключением все евнухи, удостоившиеся у Фань Е отдельного жизнеописания, были выходцами из центральных и восточных областей. Так, Цао Шэн родился в Пэй, Хоу Лань – в Шаньяне, Чжэн Чжун и Цао Цзе – в Наньяне, Шань Чао – в Хэнани, Чжан Жан – в Инчуани. Судя по известным примерам, уделы евнухам давались в их родных местах или по соседству с ними. Несомненно, внезапное возвышение семей евнухов особенно болезненно воспринималось их традиционно более авторитетными и влиятельными соседями в родных местах.

Я имею три сокровища, которыми дорожу: первое – это человеколюбие, второе – бережливость, а третье состоит в том, что я не смею быть впереди других.

Я человеколюбив, поэтому могу стать храбрым.

Я бережлив, поэтому могу стать щедрым.

Я не смею быть впереди других, поэтому могу стать умным вождем.

«Дао-дэ цзин»

Пожалуй, крупнейшими центрами «чистой» критики стали Наньян и Инчуань. Под предводительством Чжан Цзяня двадцать четыре уроженца Шаньяна объединились в три группы «героев», «образцов» и «кормчих» по восемь человек каждая. Они дали клятву дружбы перед воздвигнутым ими алтарем божества земли и выбили свои имена на каменной стеле [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 7а]. Как показал С. Хигаси, большинство сподвижников Чжан Цзяня, включая его самого, были выходцами из местных «сильных домов» [Хигаси, 1972, с. 36]. Весьма возможно, что аналогичные союзы в разное время существовали в других областях. Так, в 70-х годах сосланного на родину сановника Ян Чжи, фигурирующего у Фань Е среди «восьми героев», называли «главарем партии области Тайшань» [Хоу Хань шу, цз. 60б, с. 24б]²⁰.

Несколько иной характер носила «чистая» критика в Инчуани. Политически наиболее влиятельными ее вдохновителями были сановники Ли Ин и Ду Ми, сохранявшие тесные связи с высшим светом области. К ним примыкал ряд могущественных местных семей и деятелей «чистой» критики, которым посвящена, в частности, 62-я глава книги Фань Е. Среди них следует упомянуть прежде всего Сюнь Шу, известного ученого и друга Ли Ина. Некоторое время Сюнь Шу служил, затем, не поладив с Лян Цзи, ушел в отставку и завоевал в округе такой авторитет, что заслужил прозвище «божественного». Сюнь Шу имел восемь сыновей, и они, по отзыву хрониста, «были прямы, ненавидели зло, старались искоренить служителей гарема». Их прозвали «восемью драконами», а уездный правитель присвоил деревне Сюней, прежде именовавшейся «община западных магнатов», новое название – «община Гаоян» в память добродетельного сановника древности, имевшего восемь талантливых детей [Хоу Хань шу, цз. 62, с. 1а-2б]. Рядом помещены жизнеописания сановника Хань Чжао, прославившегося милостивым обращением с восставшими крестьянами, и свояченика Ли Ина, начальника «ведомства заслуг» Инчуани Чжун Хао, о котором Ли Ин любил говорить: «С почтенным Сюнем трудно сравниться в чистой мудрости, у почтенного Чжуна можно учиться совершенной добродетели» [Хоу Хань шу, цз. 62, с. 17а]. Последний крупный авторитет «чистой» критики Инчуани Чэнь Ши был родом из бедной семьи и занимал скромную должность начальника тина. Но авторитет Чэнь Ши был так велик, что о нем говорили: «Легче вынести тяжкое наказание, чем услышать упреки почтенного Чэня» [Хоу Хань шу, цз. 62, с. 19б]. Престиж достойных мужей Инчуани воплотился и в вещественной форме: земляки воздвигли в честь Ли Ина, Ду Ми, Сюнь Шу и других каменную стелу с хвалебной надписью [Хоу Хань шу, цз. 62, с. 16а]. Тем не менее инчуаньские поборники «чистоты» не создавали клятвенных союзов и в большинстве своем действовали довольно осторожно. Так, один из сыновей Сюнь Шу, Сюнь Шуан, которому, согласно популярной эпиграмме, «не было равных среди восьми драконов рода Сюнь», в 166 году призывал Ли Ина к сдержанности и благоразумию. Чэнь Ши единственный из «славных мужей» Инчуани выразил соболезнование евнуху Чжан Жану после смерти его отца и тем впоследствии уберег себя и многих своих земляков от расправы [Хоу Хань шу, цз. 62, с. 19б].

Пример Инчуани особенно явственно демонстрирует прочную смычку бюрократии и местной элиты в движении «чистой» критики. Если уклад местного общества был его глубинной основой, то борьба за власть в высших звеньях государственного аппарата – наиболее ярким выражением. Вернемся к развитию политических событий в середине 60-х годов II в.

«Запрет клики»

Как уже говорилось, к 165 году сановникам «внешнего двора» удалось устранить последних евнухов, участвовавших в заговоре против Лян Цзи. Тогда же произошли важные перемены в гареме. В марте 165 года супруга Хуань-ди, императрица Дэн, была отправлена в гаремную красильню – последний приют для знатных дам, впавших в немилость. Несколько дней спустя она умерла «от печали». Члены ее семьи частью покончили с собой, частью были сосланы в родные места. В преддверии выбора новой императрицы гарем вновь оказался средоточием придворных интриг. Сам Хуань-ди благоволил к наложнице Тянь Шэн, женщине неизвестного и, стало быть, низкого происхождения. Тянь Шэн, однако, не устраивала служилую знать, которая выдвинула кандидатуру Доу Мяо, девицы из именитого рода. Хуань-ди получил серию докладов, восхвалявших добродетели Доу Мяо как женщины из «хорошей семьи» и разъяснявших недостатки низкорожденной Тянь Шэн. Для императора, только недавно избавившегося от тирании именитого семейства Лян, доводы в пользу Доу Мяо звучали, надо полагать, наименее убедительно. Но других советчиков у него не нашлось, и он, отмечает хроника, «был вынужден» уступить натиску сановников. 10 декабря 165 года Доу Мяо стала императрицей. Ее отец Доу У получил знатный титул и надел, а через год поднялся до должности командующего столичным гарнизоном.

К новой императрице Хуань-ди остался совершенно равнодушен, уделяя все внимание своей фаворитке. Тем не менее воодушевленные активной поддержкой Доу У вожди чиновничества ринулись в атаку на гаремных узурпаторов. Многие сановники, особенно Чэнь Фань, упорно добивались реабилитации пострадавших правителей Тайюаня, Наньяна и Дунхая. Ли Ин, переведенный на должность инспектора столичного округа, немедля воспользовался своими полномочиями для нажима на евнухов. Вначале он подал доклад с обвинениями в адрес Чжан Со, брата евнуха Чжан Жана. Когда Чжан Со попытался укрыться в доме брата, посланный Ли Ином отряд ворвался к Чжан Жану. Чжан Со был арестован и умерщвлен в тюрьме. Ли Ин, преследуя евнухов, часто пользовался своей привилегией производить аресты без предварительного доклада трону. Дошло до того, что евнухи вообще перестали выходить из гарема, а когда император спросил, в чем причина их затворничества, те ответили: «Боимся управляющего Ли» [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 14а].

В дворцовую борьбу включился ученый Сян Кай, подавший в 166 году пространный доклад о зле, причиняемом евнухами. Выходец из восточных областей империи, Сян Кай был признанным знатоком астрологии и мантических книг. В докладе Сян Кай перечислил серию знамений, свидетельствовавших, как он утверждал, об упадке «естественной силы» династии: необычно суровая зима, странные сполохи в небе, выпавший град и сильные дожди, находка мертвого дракона, падение метеоритов, разрушение ворот Столичной школы, внезапное просветление всегда мутных вод Хуанхэ²¹. Причиной всех бед Сян Кай объявил евнухов, точнее, их вмешательство в государственные дела и личную близость к императору, не позволявшую тому произвести мужское потомство. Сян Кай почти дословно повторил требования служилой знати (он, в частности, просил помиловать осужденных противников евнухов), а также апеллировал к Лао-цзы и Будде, подчеркивая несоответствие между проповедовавшейся ими и привлекавшей Хуань-ди аскезой и сибаритством дворцовой жизни. «Когда небесный бог послал Будде красавицу, – писал Сян Кай в заключение своего доклада, – Будда сказал: «Женщины – всего лишь кожаные бурдюки, наполненные кровью», да так и не взглянул на нее. Он умел так сосредоточиться на Едином, что мог осуществить дао. Ныне же, Ваше Величество, в вашем дворце находятся самые прелестные девицы в Поднебесной. Они вкушают лучшие яства и напитки в мире. Как же Вам стать таким, как Хуан-Лао?» [Хоу Хань шу, цз. 30б, с. 31а-б]²². За протесты, граничившие с личными выпадами против императорской персоны, Сян Кай отделался кратковременной ссылкой на каторгу, где он сторожил преступников. Очевидно, алхимия космических сил и мистика религиозной аскезы производила на Хуань-ди больше впечатления, нежели морализаторские тирады его конфуцианских советчиков.

Натиск регулярной бюрократии на всех уровнях администрации заставил евнухов искать предлог для контрудара. Поводом послужило дело Чжан Чэна, ученого и прорицателя из Хэнэя, который имел могущественных покровителей в гареме. Когда один из учеников Чжан Чэна совершил убийство, Ли Ин, еще в бытность свою правителем Хэнани, арестовал его учителя, несмотря на только что объявленную амнистию. Люди Чжан Чэна настойчиво хлопотали об освобождении их патрона, и тогда Ли Ин велел казнить его. В феврале 167 года Лао Сю, ученик Чжан Чэна, с помощью евнухов сочинил донос, в котором говорилось: «Ли Ин и иже с ним берут на содержание учащихся Столичной школы и странствующих ученых, устанавливают связи сучащимися в провинции, подстрекают друг друга, создали клику и клевещут на императора, разрушая нравственные устои» [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 5б].

Обвинение в создании «клики» в те времена можно было предъявить любому из тех, кто вершил судьбы империи, и оно в той или иной форме постоянно фигурировало в дворцовых усобицах. Не далее как в 166 году евнухи, по отзыву современника, «объединились в клику» для того, чтобы свалить своего врага, сановника Фэн Гуня [Хоу Хань шу, цз. 38, с. 11а], Фань Пан разоблачил в штате инспекторов связанную с евнухами «клику» из 20 с лишним человек, а евнухи со своей стороны тоже обвинили его в организации «клики» [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 23а, 24а]. На сей раз евнухи формально остались в стороне, что позволило Лао Сю при всем правдоподобии его слов претендовать еще и на объективность.