Империя

Таково было тогда решение двух ведомых Римской империи, что только зачиналась на этой территории, хотя давно состояла на другой.

В очередном походе Галлой обошел еще несколько холмов, но людей, к своему удивлению, не встретил. Было там и холодновато немного. Потому, он решил, что дальше никого нет.

– На этом земля кончается, - сказал тогда он своим воинам и повернул обратно.

Возвратившись и найдя Плиния все за тем же, он сообщил сказанное ему и тупо уставился в землю, не желая смотреть на то действо, от которого у него самого возникала какая-то жажда и тягота к свершению подобного.

– Ну, что ж, - сказал Плиний, освободившись от одной из непоседливых дев и подходя ближе, - будем обосновывать здесь из того, кто есть и что есть.

Я займусь этим, как только вот закончу свои дела.

– Хорошо, - ответил Галлой и, посмотрев в ту сторону, куда он пошел, добавил, - пожалуй, пойду, обозначу свой род, а то так одно племя над другим взойдет и будет преобладать.

Так вот и зачалась история чьих-то предков, опознающих самих себя согласно тех самых прежне обустроенных имен.

Природа внесла в то дело свое разнообразие и доставила массу вариантов человеческой стати во плоти. Были и рыжие, и черные, и кудлатые, и худые, и толстые.

Это уже позже рождались и такими становились. Наступала чреда особого людского помешательства в составах изначально природой обустроенных родов и групп.

Трудились над тем вопросом многие и вскоре в собранном городе во всю стоял писк детей, а их родители не переставали работать снова и снова.

Как и говорил Красс, город обозначили Помпеей. Точнее, он звался Помпей от имени самого предводителя, состоящего в касте императора того

времени.

Галлой не земедлил сообщить о том Крассу и выслал в город Рим двоих подчиненных. Вместе с ним отослал немного людей, им покоренных с детьми от них сам же.

 - Скажите Крассу, что то наши дети. Пусть, обсудят то с императором и решат, как с ними поступать. Обозначать римлянами или как-то по-новому.

Гонцы удалились, а спустя время вернулись. На этот paз прибыл и сам Красс в сопровождении своего легиона самых храбрых воинов.

– Ну и повеселюсь я здесь, - сразу сказал он Галлою, усматривая в толпе людской много соблазна со стороны женской, - но вначале о делах, - перешел он на другой тон, и на место мимолетной расслабленности пришла какая-то внутренняя сила.

Беседа длилась всего несколько минут, и вновь Красс тыкал пальцем в грудь Галлою. а заодно проникал тем же Плиния, тем самым внедряя им обоим часть своей силы, проникающей так глубоко внутрь, что выдворить ее оттуда, казалось бы, нет никакой возможности.

И снова ставились те же задачи, и снова возводилась превыше всего сама власть.

– Ты должен создать здесь империю силы, куда большей и могущественней, нежели наш одухотворенный Рим. Я должен приезжать сюда и чувствовать это вот здесь, - и Красе указывал себе место на груди тем же пальцем.
– Ты говорил мне, что дальше нет людей. Ты ошибаешься. Они есть. Пройди те холмы далее и ты обнаружишь их. Все они должны быть подчинены мне. Обзовите их своими именами и часть доставьте сюда. Пусть, Везувий полюбуется на мой город сверху и пусть возрадуется его силой и могуществом.

Красс и далее наставлял своих подчиненных, а в это время на земле и под ней творилось нечто невероятное.

Неожиданно земля содрогнулась, и одна из стен упала прямо на говоривших.

Но Красе только рассмеялся и сказал, отбрасывая обломки в сторону:

– Это Везувий услышал мои слова и дал свое добро на осуществление целей. Подчинитесь его воле оба и достигните силы большей, способной превозмогать любое и сокрушать все вокруг .

В городе нарастал шум. Люди забеспокоились по поводу случившегося. И один из стариков сказал:

– Давно дух земной не выходил наружу. Его тепло из-под земли согревало нас всегда. Что-то ему не понравилось здесь, раз он дал о себе знать и содрогнул нашу землю.

Прослыхав про эти слова, Красс ответил своим красноречием.

– Кто усомнится в силе моей и Везувия - будет наказан. Это мне содрогнулась земля. Она моя вотчина и мое предание в годах. Забудьте о духе земном и величайте гору Везувием. То есть мой Бог и Бог вашего города. Он для вас создает тепло и дает жизнь каждому, вновь зарождающемуся. Помните об этом и воздавайте хвалу ему. Не тревожьтесь понапрасну. Я его верный ученик и понимаю силу ту исходящую.

Понемногу люди разошлись, и в городе воцарилось обычное спокойствие. Красе же сообщил:

– Я уезжаю. У меня еще много дел. Развлекусь после, в другой paз. Вы же помните о том, что сказал и исполняйте волю нашего императора.

Скоро собравшись, Красс покинул город и увез с собой часть того, что он уже успел воспроизвести, как дань старому, обоснованному давно Риму.

Галлой и Плиний после его отъезда занялись снова своим.

Один взялся за дела военные, готовя себя в поход. Другой начал творить мирское, претворяя старое в новое и достигая новых успехов в труде.

Уже были построены бани, в которых природно проистекала теплая вода и иногда била небольшим фонтаном.

Была обустроена школа, где обучались дети всех проживающих. Был обозначен местный сенат и принят единый закон суда.

И первыми судьями были те, кто повстречал завоевателей, а точнее преследовал их по пятам, желая раздобыть себе поуютнее место в новом государстве.

То были, конечно же, Ладний и Гортензий, чуть позже взявших другие имена и обозначивших себя, как Главк и Квитерий.

То были первые патриции из местного населения, и они, конечно же, издевались наибольше над теми, кто не проникся властью и оставался в наиболее невыгодном для себя положении - в состоянии плебея-раба.

Уже позже к ним добавился Тибр, а еще далее Фобий и Сустензий. Правда, эти имена слегка затерялись в истории и мало обозначились в самом народе потомков.

Пока Плиний трудился во благо цветения древ разных, Галлой собирал войско и тренировал его, обучая всему, что знал сам и тому, чему научила сама природа.

Все воины упражнялись в своих занятиях, доходивших порой до самого вечернего времени, после чего ложились отдыхать, а поутру поднимались и принимались за то же.

Сам Галлой не покидал своего лагеря ни на минуту. Так хотел он соблюсти порядок, обучить всему и выковать дисциплину.

И он того добился спустя время. И войско его стало неузнаваемым. То были настоящие воины, правда, пока лишенные настоящего участия, но готовые ко всему и исповедующие только одну суть - дисциплину поведения в строю или будь-то где еще.