Империя

– Благодарю, вы очень любезны, – Луций склонил голову. – Но со мной еще люди.

– Мой дом – ваш дом. Располагайтесь.

– Еще раз спасибо. Завтра лагерь будет готов, и мы переберемся туда.

– Ваше право. Надеюсь, я с вашей помощью наконец-то покончу с этой заразой. Слышал, вы мастер укрощать непокорных.

– Людям свойственно преувеличивать, но кое-чему жизнь меня действительно научила, – Луций посмотрел на пропретора холодным взглядом хищника, а в голове, словно червь внутри яблока, засела мысль: «Ромул, но как же так? Почему ты меня не встретил? Все могло закончиться очень печально, не появись ты вовремя! Но ведь появился… Ловил повстанцев на живца? Вряд ли... Это больше похоже на Понтия или Мартина, но Ромул?! Что же случилось такое, что он так нами рисковал? Вопрос, Луций, вопрос».

Глава XXIII ВОССОЕДИНЕНИЕ

Яркий свет резал глаза, а в воздухе удушливой взвесью парил мелкий песок, скрипя на зубах и оседая в легких. «Местные, наверное, уже и не замечают этого. Закутают морды так, что глаза одни видны. Интересно, как они узнают друг друга?», – думал Луций, сидя верхом на коне. Из-под его шлема лился пот, от которого щипало лоб и щеки, а досадливый пыльный ветер не только не освежал лицо, но и неприятно шлифовал его острыми кварцевыми частицами. Генерал сжал поводья, лошадь встряхнула головой, уздечка, украшенная медными бляхами, зазвенела, блеснув на ярком солнце. Вот уже полгода прошло с их прибытия в Африку. Полгода – и ничего, никаких успехов. «Прав был Тиберий, когда сравнивал этого Такфарината с Гидрой. И точно: отрубаешь ему голову – на ее месте появляются еще две», – думал Луций. Внезапно его размышления прервали истошные крики, перемежавшиеся ударами молотка. Генерал обернулся на звуки и стал наблюдать за тем, как солдаты его легиона методично приколачивают к кресту женщину. Вскоре удары молота сменились свистом веревок, и крест вознесся к небу. Подавив очередных непокорных, Луций приказал распять всех пленных – почти тысячу человек. Повсюду вокруг него высились кресты, на которых висели мужчины, женщины, дети и старики. Вторую неделю солдаты распинали людей, и уже казалось, что обочина дороги в город Цезарею проходит через кладбище. Аппоний пытался остановить Луция, но генерал был непреклонен. Пленные были ему не нужны, а страх, который поселяли в повстанцах ужасные казни, – напротив, желателен. Слухи о его жестокости разлетались по Африке со скоростью быстрокрылой птицы. У многих жителей уже не было желания присоединяться к мятежу, как прежде. Генерал Черного легиона дал всем ясно понять, что ответ за каждого повстанца, кто поднял меч против римской власти, будет нести его семья.

Луций медленно ехал на коне вдоль дороги, не обращая внимания на крики, удары молота и проклятия. Вопреки обыкновению, его взгляд привлек изможденный мужчина: его ребра почти вылезли наружу, а покрытое черной запекшейся кровью тело было обожжено солнцем до пузырей и источало неприятный запах – видимо, он висел на кресте уже не первый день. Страдалец тяжело дышал и время от времени пытался что-то говорить слабым и хриплым голосом.

– Тпру, стой, – Луций осадил коня перед распятием и прислушался. Мужчина что-то бормотал на местном языке. – Мартин, позови Ромула! Я хочу знать, о чем он говорит. Мартин! – он повернулся к другу, но тот только отвел взгляд и расправил плечи. – Мартин, где Ромул?!

– Да пес его знает. С утра был здесь, потом куда-то делся! А что ты на меня так смотришь? Я ему нянька что ли?!

– Тогда найди мне хоть кого-нибудь, кто понимает язык этих животных! – поменялся в лице и задергал щекой Луций.

– Так точно, – недовольно ответил Мартин и, повернув коня, неспешно поехал куда-то в сторону. Минут через двадцать он вернулся с двумя легионерами, которые вели перед собой избитого пленника, грубо пихая его взашей.

– Ты знаешь латынь? – спросил Луций, глядя на него сверху вниз. Тот кивнул головой. – Что он бормочет? – показывая кивком головы на распятого поинтересовался генерал.

Пленник почесал затылок. Один глаз у него совсем заплыл, лицо было желто-фиолетовым от побоев, на одежде виднелась запекшаяся кровь. Он долго прислушивался, затем произнес:

– Говорит, что скоро придет царство божие, что люди избавятся от ненависти дуг к другу и что он скоро попадет в какой-то рай.

– И что ты ухмыляешься?!

– Он говорит, что прощает вас за то, что вы с ним сделали.

– Действительно, смешно. Интересно, ты тоже простишь нас, когда тебя приколотят к деревянной площадке?!

– Лучше сдохнуть на кресте, чем простить вас за то, что вы творите, мерзкие ублюдки! Ты кусок верблюжьего навоза! Сын шлюхи! Твой отец…

Не успев выругаться, он получил по зубам от легионера и упал на землю. Солдат было уже выхватил кинжал, чтобы прирезать мерзавца на месте, но Луций его остановил.

– Стой, не надо. Поднимите его. У тебя гадкий язык, ты знаешь об этом? – обратился он к пленному, который вытирал рот, размазывая кровь по лицу.

– Ненавижу вас! Будьте вы все прокляты! – сплевывая на песок, прохрипел повстанец.

Луций посмотрел на небо. Солнце припекало так, что, казалось, его заживо жарят на сковородке. Доспехи раскалялись, и находиться в них было уже просто невыносимо. Он прикрыл глаза и задумался. «Ты не такой уж плохой человек, Луций», – снова промелькнуло в его голове. И тут же вспомнилось другое: «Власть, мой мальчик, власть. У власти нет родственников, нет друзей. Для власти хороший враг – мертвый враг! За большое зло отомстить не смогут. Не смогут». Пот неприятно стекал по лицу, проникая за шиворот, и раздражал так, что хотелось содрать с себя влажную кожу. Луций вытер лицо резким движением, открыл глаза и пристально посмотрел на пленного.

– Мартин, проследи, чтобы его распяли последним. Узнайте, кто его родные, и приколотите их рядом с ним. Да, и пускай ему вырвут язык: без него он будет шипеть куда интереснее, – генерал тронул коня пятками и медленно поехал дальше.

– Будь ты проклят! Будьте вы все прокляты! – слышался голос позади него, но это был крик в пустоту.

Конь вез своего хозяина по дороге мучений и смерти, по обе стороны которой возвышались кресты с изуродованными телами. Повсюду был песок – проклятый песок, бескрайнее желто-оранжевое море. Луций медленно поднял глаза и увидел, как один из распятых мотал головой, тщетно пытаясь отогнать от лица хищных птиц. Вездесущие чайки добираются даже сюда и ждут, расположившись на перекладине, пока человек ослабнет, а некоторые, самые матерые и голодные, не дожидаются и этого. Мотай головой, не мотай – их острые клювы рано или поздно достигнут цели. Вот и сейчас они сидят и смотрят на очередного бедолагу своими безжизненными, стеклянными птичьими глазами, равнодушные к тому, что чувствует распятый. Вскоре он не выдержит и откроет глаза, чтобы посмотреть, улетели чайки или нет, и тогда они сделают свое дело – блеск глаз для них словно сигнал. Последним, что увидит в своей жизни страдалец, будут пернатые твари. Мерзкие создания только издалека кажутся безобидными, но для прибитых к кресту они ничем не лучше казнивших их палачей.

Конь неторопливо шагал. Он уже давно привык к запаху смерти и крови и больше не шарахался в сторону от жутких криков умирающих – он шел спокойно и лишь иногда встряхивал гривой.

– Таранка, – произнес Луций и невольно улыбнулся этому слову.

Так о распятых говорил Ратибор. В его стране – далекой Скифии или, как он сам величал ее, Руси – так называлась небольшая рыбешка, которую солят и вывешивают на улицу подвялиться. Ратибор рассказывал, что она очень вкусная. Луций вновь окинул взглядом людей, висевших на крестах. У некоторых были выклеваны глаза, над мертвыми вились стаи мух, которые, пожирая плоть, облепливали их тела так, что покойники, казалось, шевелились. «Таранка», – снова промелькнуло в голове. Нет уж, спасибо. Может, это и вкусно, но я бы не стал такое пробовать – хватило холодца, который русич когда-то сварил зимой в Германии. Желе из копыт, ушей и костей! Мерзость! Луция аж передернуло при этом воспоминании. Все же дикий народ – эти варвары, а Ратибор, как ни крути, – варвар. Генерал расстегнул шлем, почесал шею и поправил на ней некогда белый шарф.

– Луций! Луций! – раздался грубый голос русича, и до ушей генерала быстро донесся топот копыт его лошади. Ратибор улыбался во весь рот, и белизне его зубов можно было только позавидовать. Окровавленный топор, как обычно, висел у него за поясом, кольчуга была забрызгана кровью, руки крепко сжимали поводья запыхавшейся лошади. Что не говори, а он был прекрасным наездником. А как он стрелял из лука! С ним мог поспорить в меткости только Ромул. Кстати, где же он?!

– Луций, послушай!

– Долго жить будешь.

– Ты это о чем?

– Так, к слову пришлось. Я весь во внимании.

– Там Понтий отбирает пленников, приговоренных к смерти.

– Как понять, отбирает? Куда отбирает?!

– Не знаю. Меня Мартин к тебе послал. Он там, с ним, они ругаются. Ты бы решил вопрос, а?

– Ладно, поехали! А ты Ромула не видел?

– Нет. Я думал, ты его куда-то послал.

Удары молотков звучали со всех сторон. Неподалеку стояла когорта Черного легиона, знаменосец держал штандарт с эмблемой – золотым орлом на серебряном черепе, под которым восседали еще три орла, добытые в Германии. На аквилифере [10] красовался шлем в виде львиной головы с угрожающим оскалом, поверх которого была накинута волчья шкура. Когорта стояла неподвижно, охраняя пленных, еще две центурии занимались казнью. Ни те, ни другие не проявляли никаких эмоций: одни стояли, словно статуи, обливаясь потом, вторые слаженно исполняли приказ. Здесь работали только солдаты Черного легиона, Аппоний вежливо уклонился от роли карателя под предлогом того, что его люди будут прочесывать окрестность, где в последний раз видели войска Такфарината. Среди связанных пленников шнырял Понтий с несколькими солдатами. Переводчик расспрашивал приговоренных, после чего некоторых из них отвязывали и сгоняли в сторону, где уже стояло человек десять. Мартин с недовольным видом наблюдал за этим процессом, сидя верхом на лошади, и иногда бросал что-то оскорбительное в сторону своего друга. Понтий делал вид, что ничего не слышит, и продолжал отбирать людей. За их спинами вдоль дороги то и дело взлетали вверх натянутые на веревках кресты. Казнь не останавливалась ни на секунду. Вскоре к ним неспешно подъехали Луций и Ратибор. Мартин, увидев их, выпрямился и недоуменно показал жестом руки на Понтия.

10

Аквилифер – знаменосец (лат. aquilifer – "несущий орла").