Империя

– Конечно, Марк. Еще раз спасибо за подарок, – Луций повернулся к русичу. – Рад был познакомиться с тобой, Ратибор. Скоро встретимся.

Юноша уважительно склонил голову, после чего быстрым шагом направился к выходу.

– Ну что, русич? Разве я обманул тебя? – спросил Марк.

– Стоит признать, ты отличаешься от тех людей, с которыми мне прежде приходилось иметь дело.

– Слушай меня, Ратибор, и ты сможешь отомстить за своего отца. А пока можешь идти отдыхать. Я гляжу, ты опять тренировался. Это похвально. Скоро твое умение пригодится.

Марк вышел на веранду и с прищуром посмотрел на звездное небо. Сзади, как преданный пес, к нему подошел Сципион.

– Слишком быстро варвар пошел на уступки, господин. Вам так не кажется?

– А что ему остается делать? Он хочет мести. Мы дадим ему след, пускай бежит по нему. А пока он рыщет, мы будем его использовать. Точнее сказать, использовать его будет Луций. Я знал, что они быстро придут к взаимопониманию.

– Милорд, Луций скоро может поинтересоваться судьбой своего брата, – облокотившись на перила, намекнул Сципион.

– Маркус – наш козырь. Велиал знает свое дело. И ты не прекращай тренировать его. Я не хочу остаться без запасного плана. Всегда нужно быть готовым к самому худшему повороту событий. Когда они вернутся из похода, мы предоставим Луцию возможность увидеться и с братом, и с отцом. Надеюсь, он не умрет до этого на каменоломнях, хотя для нас это был бы, пожалуй, самый лучший вариант.

– Можно это устроить, господин, только скажите.

– Не стоит, Абигор. Пускай все идет своим чередом, я пока слишком слаб, чтобы нарушать договор с ним. А мы и так уже серьезно вмешались в людские дела. Но ничего, скоро наш мальчик перестанет ценить простые человеческие радости, его чувства притупятся, и он будет мечтать только об одном – о власти. Он будет жаждать превосходства над другими и испытывать одну лишь ненависть, ненависть ко всем и каждому за свои детство и юность. Еще немного, и ему не будет нужно ничего, кроме господства над миром. Ни женщины, ни вино, ни развлечения не смогут принести ему такого наслаждения, как война, смерть и покорение народов. Да, он станет прекрасным оружием против себе подобных. Он явит во всей красе истинную сущность человека. Само совершенство! Так ведь, по-моему, говорит о них мой брат? Что же, пускай он увидит свое творение в его настоящем облике. Не будет любви к ближнему. Я посею в людях ненависть к самим себе, и она, переходя от человека к человеку, словно вирус, поработит весь мир. Мне останется только немного подождать. Подождать, пока они сами не падут к моим ногам.

Глава XV ГЕРМАНИЯ

Луций встретил рассвет на ногах. Тяжелый месяц, который он и его друзья выдержали, стиснув зубы, подошел к концу. Впереди их ждал поход. Они еще не представляли себе, какие именно события и впечатления их подстерегали в пути, и эта неизвестность манила их предвкушением захватывающих приключений, мысль о которых будоражила воображение Луция и порой не давала ему спать. Вот и в эту душную августовскую ночь, после его назначения на должность центуриона – причем его собственной центурии, с которой он тренировался последние несколько лет, – юноша никак не мог уснуть. Крепкие, как на подбор, воины, предоставленные ему Александром, уже были размещены в казарме, а он со своими друзьями получил палатку и ждал приближающегося рассвета, чтобы поскорее отправиться туда, откуда их родители вернулись опозоренными. Мысленно Луций был уже там, в дремучих и суровых лесах страшной, но манящей и притягательной, словно магнит, Германии. Размышления об этой далекой стране вытеснили из сознания юноши приятные воспоминания о том, с каким выражением лиц смотрели на него Публий и Кассий, когда ему на построении вручали грамоту о назначении на офицерскую должность. Он уже позабыл и о том, как на пиру, устроенном в честь отбытия в поход, Клементий брезгливо обошел стороной всех младших и старших офицеров и, демонстративно плюнув под ноги Луцию, удалился восвояси. Друзья еще не знали, что легат постарается устранить их в первом же сражении, как не знали они и о том, что накануне Клементий ездил к Марку и написал донос самому императору, в котором предупреждал о присутствии в войске ненадежных бойцов, способных подвергнуть опасности всю кампанию. Все это сейчас отошло на второй план, и Луций думал только о том, как прославиться, спасти отца и доказать всем, что они не хуже других. А главным, главным было то, что момент отмщения с каждым днем приближался. «Константин, Герман, Гай», – крутились имена в голове Луция, не давая ему покоя. «А еще эти соседи, которые, словно коршуны, слетелись на добычу, – с ними нужно будет разобраться тоже! И, конечно, Клементий! Но как поквитаться с ним? До него ведь сейчас не доберешься: он легат легиона, в котором мы служим! Несправедливо! Как же несправедливо!», – мысленно посетовал юноша, и в нем снова стали просыпаться мечты о власти, о том, как он будет править Римом. От предвкушения триумфа голова его закружилась, и он, опершись руками о стол, медленно опустился на кресло.

– Добьюсь! Стану! Они смогли, а чем я хуже?! Я буду императором Рима! Всех поставлю на колени, всем воздам по заслугам! Ничего, ничего, придет время! Марк учит ждать, значит, я буду ждать и дождусь! – прошептал Луций и посмотрел на своих друзей, спящих на койках. Затем он взглянул на Ратибора, который прибыл сюда вместе с его центурией и теперь сидя дремал в углу палатки, положив руку на меч: он явно пока еще не доверял ни Луцию, ни его товарищам. Скоро, совсем скоро затрубят горны и тысячи людей зашевелятся, засуетятся, словно муравьи, а потом пойдут туда, куда им прикажут, ведомые одной общей целью. Пойдут убивать, грабить и порабощать всех тех, кого они, римляне, считают недочеловеками, варварами, ничтожествами, скорее даже животными, нежели людьми. Смотря на крепкое и могучее тело русича, Луций понимал, что эти так называемые варвары куда более цивилизованны, чем он сам и его сограждане, что им знакомо что-то такое, чего римлянам не постичь никогда, а именно – представления о преданности и чести. Юноша вспоминал тот момент на арене, когда Ратибор, оставшийся один против десятка гладиаторов, предпочел смерть унижению перед оголтелой, развращенной бездельем толпой. При этом воспоминании Луций слегка улыбнулся, понимая, что все-таки он был прав, потребовав тогда в Колизее пощады Ратибору и тем самым подарив жизнь этому варвару. Возможно, в будущем он еще не единожды спасет русичу жизнь на поле боя, хотя иногда достаточно и одного раза, чтобы изменить историю и собственную судьбу.

Германик пересек Рейн в начале осени, ознаменовав этим событием повторную попытку завоевания Германии. На территорию противника легионы ступили уже поздней осенью. Это было далеко не самое лучшее время года для ведения боевых действий, но римляне, полные сил и уверенности в быстрой победе над германцами, были настроены оптимистично. Все мечтали отомстить за подлое предательство и разгром легионов Вара в Тевтобургском лесу, а больше всего об этом мечтал Луций.

Однако вскоре пыл воинов заметно поостыл. Дождь лил, не переставая, уже вторую неделю. Армия продвигалась медленно, обозы вязли в грязи, и солдаты, промокшие до нитки и уставшие до полусмерти, уже не выказывали прежнего рвения куда-то спешить и тем более с кем-то воевать. Легион под командованием Клементия, в котором числился и Луций, был собран в основном из новобранцев. Они, сильно растянувшись, брели в конце обоза, пытаясь догнать основные силы, но с каждым днем расстояние до них все больше увеличивалось. Как ни пытался Клементий подогнать солдат, срывая на них глотку и ломая о них кнут, все было тщетно. А проклятая погода, словно издеваясь, проверяла завоевателей на стойкость и выносливость и выливала на их головы тонны и тонны воды. Иногда, сжалившись над людьми, боги все-таки давали им передохнуть от ненастья и останавливали надоевший всем холодный дождь, правда, совсем ненадолго, иногда буквально на несколько минут, после чего он начинал лить с новой силой. Все небо было затянуто одной сплошной тучей, из которой постоянно потоками падала на землю вода. Эта туча была единственным, что удавалось солдатам разглядеть вверху сквозь ветви огромных деревьев, подпиравших своими недосягаемыми верхушками грязное небо. Туча была темная, плотная. Казалось, что по ней можно было ходить и даже прыгать без страха упасть вниз и разбиться. Между тем воины уже начинали перешептываться о том, что боги, должно быть, снова прокляли этот поход и что они попадут в такую же западню, как и Вар со своими легионами. Напряжение в армии нарастало, бойцам повсюду мерещились разведчики германцев, и Клементий и его правая рука Кассий только и делали, что пороли солдат, которые, по их мнению, распространяли слухи и сеяли панику. Другие же офицеры понимали, что если все продолжится в том же духе, то скоро дело дойдет и до расправы над легионерами.

Луций шел во главе своей центурии и смотрел вверх на то, как плачет небо. Почему оно плачет? Он не знал ответа, и вряд ли здесь был хоть кто-то, кто помог бы ему этот ответ найти. А небо плакало и плакало – долго, не переставая, навзрыд, роняя на землю множество прозрачных слезинок. Падая вниз, они превращались в ручейки, ручейки сливались в небольшую речку, а множество таких речушек наполняло огромные лужи, в которых вязло войско.

– Гадкая погода! Как и вся эта Германия! Да на кой она нам сдалась?! – глотая из походного бурдюка вино и кутаясь в промокший плащ, недовольно бормотал Понтий.

– Главное, что мы пока еще живы, – спокойно ответил Ромул, оглядывая местность и делая какие-то заметки на клочке пергамента.

– Книжный червь! Я гляжу, тебе все нипочем, святоша! – снова отхлебнул горячительного Понтий.

– Старайся в каждой ситуации увидеть приятное, и жизнь покажется куда лучше, чем она есть на самом деле, – Ромул не обратил никакого внимания на издевки друга и продолжил заниматься своим делом.

– Нет, Луций, ты его слышал?! Ему все нипочем! Смотрю я на тебя, Ромул, и хочу хоть раз в твоей шкуре оказаться. Так сказать, почувствовать себя на месте идиота.

– Не стоит, Понтий. Вдруг понравится? – усмехнулся Ромул.

Понтий отхлебнул вина, одобрительно ударил друга по плечу и заливисто рассмеялся.

Но вскоре все снова молча двинулись вперед, хлюпая ногами по лужам. Луций шел рядом с Ратибором, который хмуро шагал по размякшей дороге. Юноша не переставал восхищаться этим могучим созданием – другого описания для русича он пока не придумал. Прищурив один глаз, Луций решился нарушить молчание вопросом:

– Ты скучаешь по дому?

Ратибор бросил быстрый взгляд на собеседника, но тут же отвел его в сторону:

– Я скучаю по нему каждый день, каждый час, каждое утро, когда просыпаюсь. Тебе не понять этого. Ты вырос на своей земле.

– Ты прав, Ратибор, я вырос на своей земле. Только она отобрала у меня то немногое, что у меня было! Тебя лишили всего чужаки. Меня – мое собственное государство.

Ратибор снова взглянул на Луция и с пониманием покивал головой.

– А какая она, твоя Русь? Ведь ты так ее называешь? – с интересом спросил Ромул, подойдя ближе к варвару.

Ратибор улыбнулся, окинул взором все вокруг и внезапно начал петь:

Воздух свежий, воздух пряный

И небес весенних синь,

Хороводы на полянах

Пробудившихся осин.

Крик грачей с берез высоких –

Весть веселая весны,

В небе птичий клин далекий

Из неведомой страны.

Ой ты, Русь моя родная,

Ничего не надо мне,

Только каплю этой сини,

Что в озерной глубине.

Только звонкие рассветы,

Тени стройных тополей,

Эти песенные ветры