Импровиз. Война менестреля

— Правильно, хозяин, — кивнул Бато. Или Бето?

— Отдыхайте, пран Ланс, а мы с вами будем, — поддержал его брат.

— Буду отдыхать, — заверил их менестрель. — Только повидаю, кого смогу повидать. Исправлю ошибки, которые совершил. Ошибки нужно исправлять. Иначе совесть замучает.

Его слова произвели, по всей видимости, впечатление на близнецов. Они посерьёзнели, даже болтать перестали. До самого вечера.

Они повторно заночевали в лесу. На этот раз грелись у маленького костерка, разведённого в яме, выкопанной запасливыми братьями — они даже лопатку с собой прихватили. Вскипятили воду в котелке. Один из близнецов бросил туда щепотку каких-то трав с резким бодрящим ароматом. Потом альт Грегора едва ли не насильно уложили спать, пообещав, что в ближайшей деревне отыщут знахаря, который осмотрит его рану. После трагерского приключения Ланс не слишком доверял сельским целителям, но согласился. Он чувствовал такую усталость, что готов был согласиться с чем угодно. Бато и Бето по очереди стерегли коней и охраняли их маленький лагерь.

На другой день пробираться стало труднее.

Дважды путешественникам приходилось останавливаться, услышав громкий говор и смех за деревьями. Чьи это были разъезды — столичной армии или повстанцев, оставалось загадкой. Зато опасность сделал близнецов ещё молчаливее. Менестрель наслаждался тишиной. Если бы не боль в воспалившейся ране, он мог бы считать себя счастливым. Нет, что может быть лучше? Конь, дорога, верные спутники и полная свобода! Хочешь, езжай на юг, а хочешь — на север!

Хотя, конечно, жизнь быстро учит — свобода без осторожности ведёт к ранней смерти. Умирать Ланс не хотел, да и близнецы тоже не торопились в Горние Сады. Поэтому ехали они не на север и не на юг, а на восток, забирая чуть-чуть южнее. Эта дорога вела в Вожерон, в самое сердце мятежной провинции. Менестрель смотрел по сторонам и недоумевал. Как можно вести войну в такой лесистой местности? Да тут не только отряд из десятка человек, пару эскадронов рейтар можно провести и ударить в неожиданном месте в неожиданное время. Отроги гор Монжера перешли в холмы, заросшие соснами, клёнами, кое-где буками и грабами. На солнечных склонах попадались дубы — пробковый и каменный, названные так один за лёгкую кору, а второй за крепкую древесину. Ещё южнее — немало путешествовавший Ланс знал наверняка — начнутся пихтовые леса, оливковые рощи, кипарисы и смоквы. Красота неописуемая. Но только есть ли разница, что за лес вокруг тебя, когда лежишь с пулей в животе и царапаешь землю сломанными ногтями?

Несколько раз они выбирались на опушку и сквозь орешник и боярышник рассматривали марширующие по дорогам колонны. Казалось, вся военная мощь Аркайла, брошенная на подавления мятежников, пришла в движение. Месили грязь пехотинцы — аркебузиры, арбалетчики и пикинеры. Мерной поступью шагали рейтарские кони — тяжёлые и ширококостные, способные нести всадника в тяжёлом доспехе. Рысили дозоры лёгкой конницы и дворянского ополчения. Катились пушки, запряжённые восьмёрками быков. К счастью, из-за распутицы артиллерии на дорогах было мало. Особенно тяжёлой, осадной. Если уж обычные телеги обозников порой вязли по ступицы, то пушки попробуй протащи.

Вооружённые отряды стремились на юг. Там, по словам близнецов, находился форт Аледе, которые пока ещё обороняли вожеронцы. Ланс, по памяти смутно представляя окрестности, понимал замысел Эйлии альт Ставоса. Захватив форт столичные войска мало того, что отсекали немалую часть мятежных земель, но запирали выход из Вожерона к кевинальской границе.

Менестрель старался об этом не думать. Раз уж решил, что здешняя война его не касается, нужно держать слово. Он хотел одного — найти Реналлу, а там как получится. Захочет ли она связать жизнь с немолодым, небогатым, не слишком удачливым дворянином, имевшим неосторожность угодить в опалу на родине? И что он может дать ей? Только преданность и верность до конца дней. Кстати, судя по тому, как одолевали старые раны, ждать конца оставалось уже не долго. Но в любом случае, её стоило вывезти отсюда. Куда угодно. Лучше всего, конечно, в Трагеру или Кевинал, где Ланс мог бы зарабатывать на жизнь музыкой. Но он уже научился не заглядывать в будущее слишком далеко — всё равно что-то пойдёт не так, сколь тщательно ты не торил свой земной путь.

Место для третьей ночёвки они выбирали очень старательно. Вооружённые люди наводняли округу, и не хотелось, чтобы на отсветы костра заявился дозор «правых» или просто шайка мародёров, которых, вне всякого сомнения, здесь тоже хватало. Нашли укромную ложбину, заросшую ивняком. Расседлали и стреножили коней. Каждому надели на морду мешок-кормушку из плотной холстины, всыпав туда по четверти мерки ячменя. Вот ещё одна беда. Корма осталось только на утро и то совсем чуть-чуть. Если завтра они не выберутся к своим… Ну, как к своим? К людям, которые не будут пытаться убить их до начала разговора, кони начнут голодать.

Развели костерок, вскипятили воду. Бато бросил в кипяток щепотку трав. Судя по запаху — мята, чабрец… ещё что-то знакомое, но малоузнаваемое. Запасы еды всадников тоже подходили к концу. Хлеб зачерствел, копчёные колбаски, которые запасливый Бето приберегал напоследок, засохли и больше напоминали деревянные палочки. Но и этот скудный ужин показался Лансу божественным пиром. А завтра не будет и такого, хотя в «Наставлениях первосвященников» сказано — будет день, будет и пища. Не всегда, как выясняется. Завтрашний день обещал стать решающим. Или переломным. Это уж как получится.

Ланс сказал близнецам, что будет сторожить ночёвку первым. Они вначале отнекивались, пытаясь уговорить счастливо обретённого хозяина спать спокойно всю ночь, но менестрель оставался непреклонным. Он не платил им жалование, а напротив, путешествовал с братьями на всём готовом, не испытывая нужды в пище и питье, а потому считал обязательным равное участие в походных заботах. Уговаривать пришлось почти что четверть стражи. В конце концов, многословный Бато и не менее болтливый Бето угомонились и улеглись спать, закутавшись в плащи, и сразу стали похожими на двух медведей, завалившихся в спячку. Они сопели, похрапывали и шумно вздыхали.

Ковыряясь палочкой в багровых углях остывающего костра, Ланс пытался прислушиваться к звукам леса и размышлял о жизни, вернее, о своей невезучести. С первым получалось не слишком хорошо — во-первых, близнецы, спящие слишком шумно, а во-вторых мешали топающие и фыркающие неподалеку кони. Зато второе дело удавалось от души. У менестреля вообще хорошо получалось последние месяцы рассуждать о превратностях судьбы и невезении, наслаждаться собственной несчастливостью, как дорогим вином, смакуя по маленькому глоточку. Возможно, слишком много шишек набил он с того дня, как заколол сына браккарского посланника, а может, просто приближалась старость. К старости любой человек, даже самый честный и мудрый, становится ворчливым и недовольным, способен раздуть склоку на пустом месте, если разглядит малейшее, и зачастую мнимое, неуважение к своей особе со стороны будь то младших товарищей или родни, а то и Вседержителя.

Глава 10

Ч. 2

Таким образом, Ланс с головой погрузился в любимое занятие, когда вдруг чья-то жёсткая ладонь зажала ему рот, запрокидывая голову назад, а к кадыку прижалась холодная сталь. И наверняка, очень острая.

— Тихо! — прошипели ему в ухо. — Руки поднял!

Менестрель поднял руки, ругая себя последними словами. Мысленно, конечно, поскольку рот ему зажимали весьма надёжно, можно сказать, мастерски. Хотя, что толку в самобичевании? тут же пришла спасительная мысль, позволившая оправдать все просчёты и ошибки. Под аккомпанемент храпа близнецов, к их лагерю могла подобраться рота ландскнехтов в полном доспехе.

Выходит все размышления о преследующих неудачах — не подозрительность на пустом месте.

Размечтался — свобода, свобода…

Вот она — хвалёная свобода. Сейчас накинут петлю на шею. Или ножичком по горлу.

— А теперь слушай меня внимательно, — продолжал тот же голос. — Я отпускаю руки. И поговорим. Только кричать не надо. И будить этих мордоворотов тоже не надо. Люди часто спросонку делают глупости. Мне не хотелось бы их убивать.

Удивлённый Ланс кивнул, насколько позволяла сталь у кадыка.

— Вот и хорошо.

Хватка исчезла, как и холодок у горла.

Человек, больше похожий на чёрную тень, шагнул из-за спины менестреля и уселся на валежину напротив. Стянул платок, закрывающий лицо по глаза, дунул на тлеющие угли. Кинул на них пучок хвороста. Веточки весело вспыхнули. Языки пламени зазмеились, сплетаясь и усиливаясь, и осветили лицо — нос с горбинкой, густые чёрные брови, тонкие усики с подкрученными концами.

— Коло?! — едва не закричал Ланс, но вовремя вспомнил, что его просили не шуметь, и сорвался на хриплый шёпот.