Импровиз. Война менестреля

Правую сторону «ножки» литеры занимали кринтийцы во главе с краснолицым волынщиком Дигланом Дорн-Давом и благородный пран Бриан альт Нарт из Дома Золотой Улитки. Левую — немногочисленная стража замка, ученик лекаря Гвидо и Офра. Именно так всех рассадил в первый же день пран Уилл и с тех пор порядок оставался незыблемым, как небесная твердь.

Чернь за общий стол не пускали, в отличие от собак, которых развели не то, чтобы превеликое множество, но на взгляд Офры, слегка перестарались. Она не любила собак, хотя умела с ними ладить. Обучение в лесной школе предполагало и этот навык, ведь сторожевой пёс может стать серьёзной помехой наёмному убийце. Просто Офре не нравилось, что в любой миг из-под стола может высунуться слюнявая морда, ткнуться в лучшем случае в руку или одежду, оставив липкое пятно, а в худшем случае — выхватить кусок еды. Собаки были охотничьи местной породы — невысокие, лопоухие, брылястые, пегой масти. Разбалованные совершенно до неприличия. Но повысить на них голос или дать пинка считалось в замке дурным тоном.

К общей трапезе не спускалась Реналла, которая по-прежнему не вставала с постели. Неведомая болезнь вцепилась в неё когтями и не отпускала, несмотря на всеобщее внимание и выражаемую всеми любовь. Фра Бьянческо, весьма сведущий во врачевании телесных недугов, ещё в Вожероне сказал, что в данном случае имеет место хворь душевная. Лично он никогда с такими больными не сталкивался, но слышал от своих учителей и читал в книгах.

Крайнее душевное истощение, страх, доходящий до отчаяния, разочарование в друзьях и близких, обида на всех за несправедливость. Только самые крепкие духом люди способны выбраться из замкнутого круга неудач и горя. Те, кто послабее, ломаются. Иной раз совершенно неожиданно. Так скаковой конь может мчаться, что есть силы, даже без понуканий всадника, а потом упасть и сдохнуть в одно мгновение. В таком состоянии некоторые люди накладывают на себя руки, совершая грех, который невозможно искупить. Ведь жизнь человеческая в руках Вседержителя, лишь он властен ею распоряжаться. Другие просто перестают хотеть жить и умирают медленно. Угасают, как свеча. Иной раз это занимает месяц или два, иногда может тянуться год.

Фра Бьянческо не знал, как лечить душевную хворь, но предположил, что помочь могут хороший уход, доброта, добрые разговоры и молитва. Всего этого Реналла получала с избытков, но выздоровление всё не приходило. Пран Гвен несколько раз за обедом заводил разговор, что надо бы ехать в Кевинал, искать настоящих лекарей, а не ротных костоправов. Но отъезд оставался пока что невыполнимой задачей. Во-первых, Реналла могла не пережить дальнюю поездку. Несмотря на лёгкое улучшение, она оставалась слаба, очень плохо ела и почти не вставала с постели. Только два или три раза по настоянию Гвидо Лонара поднимала её и водила туда-сюда по комнате. О каком путешествии через горные перевалы могла идти речь? Морин так и заявила, что они плыли через три моря не для того, чтобы позволить убить Реналлу тяжёлой дорогой. Во-вторых, хозяин замка и сам понимал невыполнимость своего замысла. Войска герцогини Маризы усилили давление на повстанцев. То тут, то там на земли, подвластные Вожерону, проникали вооружённые отряды «правых», а то и просто охочие до лёгкой добычи мародёры и разбойники. Кроме того, столичные войска рвались захватить форт Аледе, стоявший не так далеко от замка. Это делало окрестности опасными. Люди прана Уилла уже несколько раз докладывали, что видели неподалеку вооружённых людей. В этой обстановке переждать беду в замке казалось наиболее безопасным выходом.

Так тянулись томительные дни. Офра откровенно скучала, от нечего делать изучая остальных обитателей замка. Мало ли? Вдруг потом знание их привычек и боевых ухваток поможет, когда дело дойдёт до общей свалки. А что этим закончится, убийца не сомневалась.

Здесь все друг друга подозревали непонятно в чём. Хмурые лица попадались гораздо чаще, чем весёлые. Гвен альт Раст косо смотрел на кринтийцев и на Бриана альт Нарта. Морин надевала холодную маску презрения, сталкиваясь с Офрой и тем же Брианом. Пран Уилл, казалось, готов был вызвать на дуэль каждого из вновьприбывших и совершенно ясно, на чьей стороне окажется его дружина, случись что. Анне прятала глаза, скрываясь с Бринном ото всех. Она даже к родной матери приводила малыша неохотно и только по настоянию Гвидо, который не мог понять, почему, несмотря на все его старания и укрепляющие снадобья, Реналле не становится лучше. Поэтому ученик лекаря тоже на всех злился. Не добавляла радости и Лонара, которая и в Вожероне выглядела так, будто сейчас вцепится собеседнику в горло.

Весёлую сумасшедшинку вносила только прана Нателла, по-прежнему жила в вымышленном мире рыцарских романов. Пран Гвен был для неё вернувшимся из изгнания королём. Бриан альт Нарт — его верным рыцарем. Офра с удовольствием представляла, как же это бесило долговязого прана. Кринтийцев хозяйка замка называла, не слишком греша против истины, «наши дорогие союзники из варварских земель». Гвидо в её глазах был учеником чародея. Офра — прекрасной воительницей. С утра до вечера прана Нателла изощрялась в придумывании опасностей, от которых следовало защитить замок и скрывающегося в нём наследного принца — так она называла Бринна. То следовало ожидать нападения с воздуха. Драконы, надо полагать, в горах Монжера водились с незапамятных времён. То армию ходячих мертвецов, которых невозможно убить обычным оружием, а нужно лишь сжигать. Таким образом, стражники прана Уилла в свободное от службы время бегали то на донжон с вёдрами воды, готовясь тушить драконье пламя, то на стены с кувшинами масла для поливания ходячих покойников. За этой беготнёй упоминания о пиратском флоте, который вот-вот высадится и начнёт штурмовать замок. Надо полагать, они пойдут на вёслах вверх по течению ближайшего ручья аж от самого океана.

Как до сих пор не свихнулся пран Уилл, выполняющий с невозмутимым лицом все прихоти, все противоречивые распоряжения хозяйки, Офра не понимала. Наверное, он уже и сам чуть-чуть переселился в мир драконов и единорогов, некромантов и странствующих рыцарей. Всегда невозмутимый, немного печальный и красиво суровый, гофмейстер надевал когда надо полный «трагерский» доспех и лично руководил стражниками, таскающими воду, масле, связки хвороста или пучки перьев. Потом переодевался в простой, без изысков, серый камзол и шёл проверять работу поварят и кухарок.

Кстати, замковая челядь старалась изо всех сил, чтобы сделать пребывание гостей приятным и необременительным. Конечно, по приказу хозяев. Но слуги и служанки, конюхи и кухарки, прочие дворовые люди бегали, как угорелые, накрывая столы, выкатывая бочонки из подвалов, обстирывая, прибирая в комнатах. Учитывая, сколь немногочисленными были обитатели замка до появления приезжих, работы им прибавилось в два-три раза. Кормили обильно, но, на взгляд Офры, слишком уж однообразно и чересчур по-южному. выросшая в Аркайле и прожившая несколько лет в северных лесах, она не любила острые соусы и приправы. Чаще всего к столу подавали баранину. Вот, как сегодня, например. Жаркое из молодого барашка под чесночным соусом с печёными земляными яблоками.

Офра лениво ковырялась двузубой вилкой в тарелке, которую они делили на двоих с Гвидо. Кстати, старинный обычай, идущий из рыцарских времён и напрочь забытый, пожалуй, на всём материке, за исключением вотчины прана Гвена. Когда-то давно, тарелок в замках не хватало для всех гостей и поэтому ставили одну на двоих. Дурацкий обычай, на взгляд Офры. Хорошо, хоть не заставляли пиво пить из одной кружки. Но сегодня вечером она не возмущалась. Просто старалась подцепить вилкой земляное яблоко, а куски баранины подсовывала ученику лекаря, который уписывал жаркое за обе щеки — вот что значит вечно голодная молодость. Кринтийцы хохотали над очередной байкой Дорн-Дава — казалось, смешным историям старого волынщика нет числа. Несмотря на беспробудное пьянство, память он не потерял. Или сочинял на ходу. Ну, менестрель, как-никак, какая ему разница, что выдумывать — мелодию или рассказку. При этом суровые воины в юбках умудрялись поглощать жаркое — каждый за двоих. Только Морин сидела грустная и почти ничего не ела к радости Бриана альт Нарта, который даже вымакал соус хлебом, вычищая тарелку до блеска.

Глава 10

Ч. 3

Трапезничающие за «главным» столом о чём-то негромко беседовали. Их голоса совершенно заглушались хохотом кринтийцев. Пран Уилл ел чинно и сосредоточенно, как делал любое дело. Гвен альт Раст шептал на ухо духовнику, постукивая вилкой по краю тарелки. Священник кивал и прихлёбывал из кубка. По причине избыточной полноты он отказывался от пива, предпочитая выпить за обедом бутылочку лёгкого вирулийского вина, которое, по его же словам, изрядно способствовало пищеварению.

— Реналле становится хуже, — убитым голосом проговорил Гвидо. — Уже дней пять. Намечалось улучшение, я так радовался. А теперь хуже. Что я делаю не так?

Офра повернулась к мальчишке. На ученика лекаря было жалко смотреть. Трясущиеся губы, бледные щёки и красные от недосыпа глаза.

— А что ты делаешь? — спросила она.

— Настойку ромашки и зверобоя. Мята. Молоко с мёдом. Кашу ей варят на молоке то Лонара, то Анне. Потом крошат туда грудку цыплёнка. Мелка. Она же отказывается жевать, только глотает. В комнате цветы. Моют пол по три раза в день. Проветриваем, чтобы на улицу не выносить её, не тревожить лишний раз… Но ничгео не помогает.

— А какие-нибудь ваши порошки или пилюли?

— Нет. Фра Бьянческо сказал, чтобы не мучили её лекарскими снадобьями.

— Так если другое не помогает…

— Помогало же! Я боялся, что в дороге ей станет хуже, но нет! Отлично справилась. И здесь сперва на поправку пошла. А дней пять назад… Я не перенесу, если она умрёт!

— Что значит — не перенесу? — Хмыкнула Офра. — Ты лекарь. Если ты из-за каждого своего больного собрался умирать, то подыщи-ка себе другое занятие.

Гвидо попытался подцепить вилкой баранье рёбрышко, но оно выскользнуло и упало под стол, где немедленно послышались хруст и чавканье. Собаки время не теряли и не предавались рассуждениям, когда приходила пора действовать.