Инга

Они с Вивой смеялись, перетаскивая чайник, сахарницу и всякие мелочи то на веранду, то снова в кухню с распахнутым окном, вот же — лягушки-путешественницы.

Но смеялись, и хорошо, думала Инга. Потому что когда кончался май, они сильно поругались. И она боялась, бабушка так и будет — в обидах на все лето.

— Ты уже посмотрела расписание вступительных? — Вива мазала на хлеб импортный маргарин, подцепляя из пластмассовой коробочки с яркими надписями. Покупали его, он дешевле, а хорошего масла совсем не достать.

Инга вздохнула. Когда начались неприятности с Ромом, ей казалось, совсем тупик. И тогда уцепилась за мысль, ведь все равно уедет. Осталось всего-ничего, дожить до июня, рвануть в Москву, и этот изматывающий учебный год будет не зря. Не зря все вечера в библиотеке, тяжелая работа в оранжерее. Решение помогло, отодвинув страхи, просто продолжила жить, тяжело и упорно трудясь, и вдруг выяснилось — это работает. Еще как. Ромалэ с его планами и угрозами выцвел, отошел на дальний план, будто она сама — Инга, держала его там, не давая приблизиться. А еще оказалось, в Судак он переехал не навсегда, и с середины мая снова обосновался поближе к Оленевке, где зарабатывал быстрые летние деньги и вел свою опасную летнюю жизнь. Лишь пару раз она видела его после апреля, в городе, где шел с гордой Олькой, и потому ухмыльнулся Инге тайно, еле заметно кивнув, мол, помни о нашем разговоре.

Инга тогда страшно обрадовалась, что не стала мучить Сережу мысленными жалобами на Ромалэ. Ему и так там несладко. Наверное, несладко, где он там, тощий черт с карманами, где его носит…

И вдруг однажды села на постели, ударенная мыслью. А вдруг он приедет? Не в конце июля, а — раньше? Ведь он может пробраться к ее окну ночью, или прийти туда, в тайную комнату с диваном. Или позвонить, как ей мечталось. И что, увидит пустую спальню? Виву с Санычем на веранде? Услышит от Вали Ситниковой — а нет нашей Иночки, уехала она. И сумеет ли Инга вернуться в июле, если поступит?

Она тогда хотела заплакать, но слезы не шли, и мрачно подождав, снова легла, по недавней привычке суя руки между колен. Решила заснуть и увидеть там, во сне, как ей быть.

Ей приснился Ром. Скотина Ромалэ, голый и гладкий, как коричневый дельфин, нагибался, заглядывая в лицо, толкал плечом, смеялся, так близко, и потом взял ее локти, разводя в стороны, прижался всем телом. Поцеловал так, что она проснулась, как от затрещины, села рывком, тяжело дыша и в ужасе сдвигаясь на самый край постели. Казалось — он пришел, как тогда в апреле, и тайно лег, сейчас засмеется над ней из темного угла у стены.

Понимала, это просто сон. Мало ли кто снится жаркими, уже летними ночами. Но пусть бы кто угодно, только не этот…

Постаралась выбросить из головы, побыстрее, злясь на себя. И вдруг разозлившись на Горчика. Чем он там себе думает, скитаясь? Ну хоть бы что о себе сообщил. И Мишка злодей в ее сторону даже не смотрит, разок пожал плечами, мол, та не знаю.

Но сон заставил ее очнуться и, наконец, оглядеться по сторонам, рассказав — что-то подходит к концу, нужно что-то решить.

Потому ответила Виве:

— Я не поеду. В этом году — нет.

Вива положила измазанный нож. Он звякнул и свалился с тарелки на скатерть.

— Как не поедешь? Ты же пахала, как верблюд. Ты же… И Саныч так благородно согласился поголодать до осени, может, Зоя пришлет денег, да я ему отдам долг. Зарплату сейчас дают, а кто знает, как сложится. Инга, да что с тобой? У тебя шанс изменить жизнь. Всерьез.

— Я не могу, ба.

Вива вытерла руки полотняной салфеткой. Медленно сложила ее пополам и еще раз, и еще, тщательно приминая квадратик пальцами. Подняла на внучку серые глаза.

— Расскажешь?

— Нет. Прости.

Инга исподлобья смотрела, как бабушка встала и молча ушла в дом. На столе остался чай и тарелка с нетронутыми бутербродами. Снова хотелось заплакать, но глаза были сухими. И внутри пусто. Не знала, правильно ли поступает, знала только — по-другому нельзя.

Ночью ждала, улегшись, Вива придет, как это было обычно, сядет на край постели, погладит волосы, вздыхая. И станет ясно — все миновало, можно жить дальше. Но не пришла. И Инга заснула, наказав себе — никаких ромалэ не видеть, ни в коем случае.

Постепенно все уладилось, тихо и без ритуалов. Инга еще иногда посматривала на Виву тайком, проверяя, не слишком ли печалится бабушка. Но та снова улыбалась и к выпускному сама нагладила зеленое платье, повесила его на плечики в ингиной спальне. А когда Инга надела платье и то прижалось к ней длинными ивовыми листьями, облегая плечи, очерчивая острый вырез с кулоном-слезкой в смуглой ложбинке, и повернулась к бабушке, бережно переступая ажурными босоножками, заплакала та.

— Ба, ты чего? — растерянно сказала Инга, поворачиваясь, чтоб через плечо увидеть себя в зеркале, — все нормально, ба?

— Детка… какая ты стала… Все, не буду больше. Иди сюда.

Она поднялась и, вытирая слезы, шмыгая носом, как девочка, взяла Ингу за руку и поставила рядом с собой, перед зеркалом. Стояли, одного роста — Вива в тапочках и Инга на каблуке. Светлая женщина с волной гладких волос, заколотых на затылке. И смуглая, в лиственном платье, с темным взглядом из-под черных бровей.

— Какая? — спросила Инга, недоуменно разглядывая себя, — ну, вроде такая же. Платье только красивое очень.

— Ты моя глупая. Иди. Повеселись хорошо.

Июнь шел и после праздничной суеты, после экзаменов и хлопот с документами, Инга, наконец, выдохнула и снова огляделась по сторонам. Отпуск. И школы нет. Снова лето. Такое, как было, но тогда впереди были планы. А теперь только непонятное ожидание. Вокруг шумно сверкало, кидалось в глаза яркими летними красками, верещало, чирикало, гремело легкими грозами. Лето.

И — пустота. После напряженного года особенно огромная, звенящая, как пустой котел.

Глядя с веранды, как Инга, надев выгоревшие шортики, медленно исчезает за ветками старой сосны, Вива озабоченно думала, срочно нужно что-то придумать для девочки. Иначе она сломается, после гонки длиной в год, которая кончилась пустотой. Пусть даже это временная пустота, а Вива знала — меняется все. И тихий период закончится тоже.

Рядом кашлянул Саныч. Повозил чашкой по скатерти.

— Телефон бы вам, Вика. Хочешь, схожу в профком, сейчас можно ставить без очереди. Были б деньги.

— Были б деньги, — эхом отозвалась Вива, — нет, Саша, спасибо. Давай немножко подождем. Чего? Перемен, конечно. Они будут.

Инга шла по набережной, мимо ресторанчиков и гуляющих. Такое все знакомое и теперь полное воспоминаний. Будто раньше она росла, как трава, а год назад вдруг стала человеком. И все поделилось, на прошлое, травяное бессмысленное. И новую жизнь, в которой есть свое прошлое, которое можно думать. Эта жизнь началась с Петра. И пошла разворачиваться…