"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12

— Ты оскорбил меня уже дважды, третьего раза не делай. Убирайся, иди за своим сыном.

— Убираться! Мне, в моём городе, какие-то благородные испражнения говорят убираться? — взбесился кузнец. — Хорошо, я уберусь, но прежде вот тебе!

Он размахнулся и сильно ударил Волкова по шлему палкой. Кавалер всё видел, видел, как он замахивается, и мог закрыться, мог отвести палку топором, но он остался стоять и стоял, гладя, как тяжёлая палка приближается к его лицу. Он не отвёл лица, не закрыл глаз. Стоял и ждал, как палка ударит его по шлему. Она не могла причинить вреда.

Кавалер только руку поднял, чтобы ни Максимилиан, ни Сыч не сделали лишнего, ведь Максимилиан уже поднимал арбалет.

Да тут и сержант заорал на весь двор:

— Господин Тиссен, нельзя так!

Подскочил и встал между Волковым и кузнецом.

— Заткнул бы ты свою пасть, сержант, не то на следующий год должности не получишь, — всё ещё ярился кузнец, размахивая палкой. — Дай мне выбить зубы этому спесивому, благородному куску испражнений!

Но сержант и подоспевший стражник уже держали его.

А кавалер не ответил ни на грубости, ни на удар, он спокойно спросил:

— Ёган, ты запомнил тех людей, что тебя били?

Ёган, всё ещё сидевший на земле, тут же вскочил, вырвавшись из крепких рук, подошёл к Волкову, поднял меч с мостовой и злорадно ухмыляясь сказал, указывая пальцем:

— А то, трое меня били, вон те. Я всех запомнил.

Больше говорить было не о чем, кавалер повернулся и пошёл в гостиницу. Там он небрежно кинул все ещё взволнованному распорядителю, который ждал его у двери:

— Подавайте завтрак.

Тот кивал, а все господа, сидевшие в зале, с уважением провожали кавалера взглядами.

Когда Максимилиан помог ему разоблачиться, завтрак уже был на столе. Кавалер уселся есть, но тут пришёл брат Ипполит и сказал:

— Стражник этот спрашивает, какие будут у вас распоряжения. Или подождать ему, пока вы позавтракаете?

Волков, задумчиво разглядывавший свой меч, уставился на Сыча и спросил:

— Ну, меч-то мы мой нашли, а что теперь делать? Как нам дальше вещицу нужную искать?

Сыч стал чесать небритое горло, потом затылок, напряжённо размышлял, корчил рожи и, вздохнув, произнёс:

— И ниточек нет у нас никаких, вот ежели бы вы сказали, что хоть ищем. Может…

— Нет, — прервал его Волков. — Не скажу.

— Нам бы Вильму сыскать или Ганса Спесивого. Если они в «Безногом псе» орудовали, то и знают про купчишку вашего. Да вот как их сыскать.

— Монах, — чуть подумав, произнёс кавалер, — передай сержанту, пусть кабатчика из «Безногого пса» берёт и в крепкий дом тащит, а ещё Чёрного Маера, если не подох, тоже пусть тащит туда же.

Брат Ипполит кивал запоминая.

— Ну, верно, — соглашался Сыч, — поспрошаем. Может, что и узнаем.

Волков велел жестом всем удалиться, и Эльза спросила у него негромко из-за плеча:

— Распорядитель спрашивает, вам вина, господин, или пива?

— Пива, — отвечал кавалер.

Эльза положила на красивую тарелку жареной ветчины и жареных яиц. А сама, чуть не бегом, кинулась за пивом.

Чёрный Маер едва дышал, соратника Ганса Спесивого пока решили оставить в покое. А вот трактирщика Ёзефа Руммера в кабаке, в «Безногом псе», не было. И дома не было. О том кавалеру сообщил сержант. Волков смотрел на сержанта Гарденберга с подозрением. Честно говоря, он ему не верил. И подумывал, что сержант мог предупредить трактирщика, только вот зачем ему было это нужно. Разве что трактирщик откупился. А сержант под этим взглядом чувствовал себя очень неуютно, он мялся, мялся и вдруг выпалил:

— Найду я вам его, господин.

— Найдёшь? — сомневался кавалер.

— Найду, есть у меня мыслишка. У свояка он. Они дружки старые.

— Оруженосца моего возьмёшь с собой.

— Так возьму если надо, — согласился сержант.

— Максимилиан, ступайте с сержантом. Притащите мне этого проныру трактирщика.

Пока ловили Ёзефа Руммера, он и Сыч пошли в тюрьму, делать было нечего, решили поговорить с пекарем Кирхером о том, о сём. Меч нашёлся, и вопросов, вроде, к нему не было, но почему-то отпускать его Волков не хотел.

Пришли в камору, Сыч дал Кирхеру кусок сыра.

— Сынка кузнеца отпустили, — забубнил тот, беря сыр, — значит, меч вам отдали.

— Отдали меч, отдали, — соглашался Сыч, занося в камеру табурет для кавалера.

— Так и меня отпустите, безвинен я пред вами.

Волков уселся и, глядя на жующего пекаря, сказал:

— Поговорим с тобой сначала, если договоримся — то отпустим.

— Я уже и так наговорил лишку. Эти сволочи Тиссены мне теперь житья не дадут.

— А чего они тебе, ты разбойник, они бюргеры, чего тебе их бояться? — спрашивал Сыч.

— Эх ты, сразу видно, что ты чужой тут. Тиссены из гильдии, а гильдии, если соберутся и решат, то даже бургомистра нагнуть могут, и серебро у них водится, так что лихих людей с ножами сыщут, коли нужда будет. Будь ты хоть разбойник, хоть благородный — ежели решили убить — убьют, — он помолчал. — Да и не разбойник я уже, шестнадцать лет как не разбойник. Купец я.

— А чего из ремесла ушёл, тут разбойникам раздолье.

— Женился и ушёл. Шестнадцать лет уже как.

— Значит, женился. И с тех пор не воруешь шестнадцать лет?

— Да. Не ворую больше. На хлеб хватает и без воровства.

— А Вильму давно знаешь? — спросил Волков.

— Так шестнадцать лет знаю, может, и больше, она меня с женой познакомила. Я ж раньше с Вильмой промышлял.

— А она из приюта была?

— Она — да, они обе из приюта. Там баб, которым мужики любы, мало, но моя как раз из таких была. Вильма нас и свела.

— А Вильма, значит, мужиков не жаловала? — продолжал интересоваться Сыч.

— Нет, какой там. На дух мужиков не переносила, она любительница волосатого пирога прикусить. А мужиков она только спаивала да грабила.

— И убивала, — добавил Волков.

Пекарь Кирхер только глянул на него, ничего не сказал. Съел последний кусок сыра.

— Значит, баба твоя из приюта была, — продолжал Сыч. — А кто ж в те времена приютом заправлял.

— Так красотка Анхен и заправляла.

Волков бы и пропустил это мимо ушей, а вот Сыч был не такой:

— Вроде, не пил, а ерунду буровишь, — он усмехался.

— Чего? — не понимал Кирхер.

Да и Волков не понимал, куда клонит Фриц Ламме.

— Того, сколько по-твоему лет Анхен.