"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12

— Всего, господин, — трактирщик явно не хотел говорить. — Не невольте меня, добрые господа.

— Говори, дурак, на дыбе всё одно — скажешь, — заверил его Сыч.

Но трактирщик в ответ только жалостливые гримасы корчил и молчал. Волков поглядел на сержанта. Тот стоял и разглядывал что-то в тёмном углу, и взгляд его был такой отрешённый, словно всё, что тут происходит, его вовсе не касается.

«Ишь ты, и этот боится Рутт, — подумал кавалер. — Что ж это за баба такая». Но Волков хотел знать, с чем он может столкнуться и поэтому спросил у сержанта:

— Сержант, ну а ты что о Рябой Рутт думаешь?

Сержант скривился и поглядел на свои пальцы, словно кто-то иглой ткнул в его руку. Так и разглядывал её. Но кавалер ждал ответа:

— Оглох, сержант?

Сержант, наконец, собрался и сказал серьёзно:

— Я ничего недоброго о госпоже Рутт сказать не могу, госпожа Рутт достойная женщина, — а потом он и пояснил. — Да и не ведомо мне о ней ничего. А что раньше было… Так я того и не помню.

Волков устал, сидел, смотрел на сержанта и понимал, что тот врёт, думал разбить ему морду, но силы словно кончились. Две ночи спал мало, ел кое-как, откуда силы. Поэтому вздохнул только и, опираясь на руку Сыча, встал и сказал, кивнув на трактирщика:

— Этого в камору, завтра продолжим.

А сержант вдруг поспешил за ним, и на лестнице догнав его, пока никого вокруг не было заговорил тихо:

— Господин кавалер, вы уж не серчайте на меня, я по взгляду вашему видал, что осерчали, но вы съедите с города, а мне тут жить дальше, а с Рутт не забалуешь, сживёт со свету в мгновенье ока.

— И как сживёт?

— Да разве мало способов? — шептал сержант. — Много, господин, много. Уж и не знаю, какой захочет употребить.

— Ну, к примеру, захочет меня сжить со свету. Людей лихих наймёт?

— Нет, вас не отважится резать. Вас отравят, они ж все отравительницы. У каждой склянка с зельем завсегда под юбкой. Все отравительницы, все… А Рутт главная среди них, она первая стала купцов спаивать зельем до беспамятства, когда я ещё только на службу подался.

Тут на лестнице появился Сыч, и сержант сразу же смолк.

Волков вышел на улицу, а там солнце, тепло было, весна пришла уже по-настоящему. День к концу катился, а улица забита возами и телегами так, что разъехаться на перекрёстке не могли. Вдоль улицы бабы в чистых передниках выходили из свежевыбеленных, аккуратных домиков, выставили на табуретках хлеба, колбасы, кренделя с солью и домашнее пиво. Недалеко от здания тюрьмы башмачник вынес целую доску с расставленными на ней добротными башмаками. Дети бегали, ругались и скандалили, все были в хорошей одежде, но уже перепачканной в дорожной грязи. А бабы, расставив снедь на продажу, брали мётлы и мели от своих домов сор на большую дорогу, под колёса бесконечных телег. Хороший город Хоккенхайм, богатый и трудолюбивый. Только вот захотелось Волкову из этого города уехать побыстрее. Больно уж странные дела тут творились. Не хотелось ему сгинуть тут, как купчишке какому.

Пришёл Сыч, стал рядом, стоял, молчал, но недолго:

— Ну, экселенц, что делать будем? Думаю, Вильму и Ганса мы уже не увидим.

Волков понял, что это только начало разговора, хитрый Фриц Ламме заходил издалека. Кавалер смотрел на хитреца, чуть улыбаясь и уже зная, куда буде гнуть Сыч. А тот, увидав усмешку на лице кавалера, замолчал, вздохнул обречённо.

— Что, тебе тоже страшно с Рябой Рутт связываться? — всё ещё улыбаясь, спросил Волков.

— Так вы ж сами видели их морды, когда они об этой бабе говорили, даже сержант, и тот её боится до смерти. Все её боятся. Кроме вас, видно…

Волков стал серьёзен и даже строг и говорил при этом холодно:

— Мы не они, нам бояться не положено.

Фриц Ламме опять вздохнул, почесал щетину на горле:

— Ну, не положено — значит не положено. — Он чуть помолчал, раздумывая, и заговорил снова: — Ну, раз Рябой Рутт будем любопытствовать, нам придётся самим для вас готовить, а то ведь неохота смотреть, как вы корчитесь от отравы. Слыхали, эти все говорили, что она с зельями знается. Теперь пусть Ёган опять вам готовит. Вам не позавидуешь, готовщик он никакой.

Вот тут, впрочем, как и всегда, Сыч был прав. Волков об этом даже и не подумал. Он кивнул согласно:

— Да, сами на базар ходить будем, еду вам покупать. И девку эту приблудную, эту Эльзу Фукс, в покои тоже лучше не допускать. Мало ли, передадут ей дрянь какую-нибудь, намажет стакан ваш.

И тут Фриц Ламме был прав. И он продолжил:

— И броню под одеждой носить, и об оружии быть всё время. И кого-то нужно в покоях оставлять, когда уходить будем.

И опять он был прав. Всегда он был прав.

— Пойдем-ка, поедим доброй еды, пока Ёган готовить не начал, — сказал кавалер.

— Это да, уж поешьте доброй еды. А потом только стряпня Ёгана, или, вон, у баб на улице покупать придется.

Тут раздался звон в небе. Пошёл, полетел над городом, красивый и певучий, раньше кавалер думал, что это церковь к вечерне зовёт, но тут Сыч ему пояснил:

— Ишь, как звенят часы-то на ратуше. Чудное дело — часы.

Волков и сам так считал, но он уже настроился на ужин. Бой часов на ратуше он мог послушать и в седле, едучи в свой дорогой постоялый двор, где в последний раз собирался заказать хороший ужин.

Глава 19

Господин фон Гевен, бессменный бургомистр города Хоккенхайма, уже устал от работы. Целый день его одолевали посетители, просители и жалобщики, а ещё, он хотел решить вопрос с выделением земли под красильни, о которых уже второй год просила гильдия ткачей и гильдия торговцев сукном. Просили землю рядом с рекой. Вопрос давно назрел, но земли, что они просили, были уж слишком дороги. Да и противников у красильни было много: и трактиры рядом стояли, и лавки, и дома с честными горожанами, а не с голытьбой пришлой. И никто не хотел, чтобы рядом появились вонючие красильни. И дело тут было не в его корысти или желании, красильни действительно были бы неплохи для города, в этом вонючем деле, водились неплохие деньги. И им всегда были нужны рабочие руки. Фон Гевен вздыхал всепонимающе и разводил руками, в очередной раз, слушая представителей ткачей и торговцев сукном. И в очередной раз готов был сказать, что соседи не желают красилен рядом со своими домами.

Он уже про себя решил, что свалит этот вопрос на голову городского совета. Он всегда так дела в затруднительных ситуациях. Ну, а зачем ещё нужны ещё эти дармоеды советники. Да, он так решил, но ещё не сказал о своём решении. Только собирался сказать, как дверь в залу, где он вел беседы с посетителями, отворилась, и без спроса в залу вошёл его секретарь на подносе неся письмо. Чтобы секретарь осмелился на такое, нужны были веские причины. И как только городской голова увидел почерк на письме так понял, что такие причины у секретаря были.

Сердце важного мужчины забилось учащенно, когда он брал письмо с подноса. Но в этот раз причины на то были смешанные. В прошлый раз оно билось от предвкушения романтического свидания, а теперь к этому сладкому чувству ожидания маленького счастья прибавилось ещё и неприятное волнение. Он не выполнил просьбу той, чьё письмо держал в руке. Нет, конечно, он предпринял кое-какие шаги, но выяснить, зачем приехал в город какой-то божий рыцарь — друг важного барона, он не смог. Даже умный его помощник, лейтенант стражи, не смог за долгой беседой с выпивкой разговорить этого рыцаря. Бургомистр, извинившись перед посетителями, развернул письмо и прочитал такие слова: