"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12

— А чего рассказывать, приехал человек от неё, говорит, Рутт желает меня видеть, я приплыл на следующий день, она спрашивает, баржу в четыре тысячи пудов с товаром до Эйдена спущу. Я говорю, спущу, чего дашь? Она говорит, тридцать монет.

— Тридцать монет? А не много ли? — спросил кавалер.

— Если честно поедешь, лоцманом, так много, а если баржа ворованная, так немного.

— Значит, ворованная баржа? — спрашивал Сыч. — А хозяин где?

— Так про то ты у Рутт спрашивай, я на баржу поднялся ночью, уже ни хозяина баржи, ни купца на ней не было. Мы с ребятами пришли, сели, до Эйдена за два дня доплыли, там нас человек Рутт ждал уже. Вилли Секретарь его кличут.

— Почему так кличут?

— А он с бумагой всегда ходит и пером, у Рутт давно служит, сам как писарь суда одевается. Всё за Рутт считает и пишет всегда.

— А куда купца и хозяина баржи дели? — спросил Волков.

— Эх, господин, — ухмылялся Иштван, — и купца, и его приказчика, и хозяина баржи, и его помощников теперь уж никто, наверное, не сыщет. Рутт за собой хвостов не оставляет.

— А что за товар на барже был? — интересовался Сыч.

— Самый ходовой — хмель, в Эйдене за него хорошую цену дают. А если ещё севернее спустится — так ещё больше получишь.

— И сколько они за баржу с товаром выручили? — спрашивал кавалер.

— Баржа новая совсем, если даром отдавать, так две тысячи дадут, — говорил Иштван, прикидывая в уме, — а четыре тысячи пудов хмеля… тоже по-всякому две тысячи монет получишь. А то и больше.

— Неужто талеров? — не верил сержант.

— Да уж не пфеннигов, — ухмылялся Иштван.

— Да, — размышлял вслух Сыч, — за четыре тысячи монет не то, что пятерых людишек, даже больше зарежешь…

— Я про пятерых не говорил, я не знаю, сколько на барже людей было. Но обычно такой баржей трое управляют, да купец с помощником едет. А, может, там и вовсе их двое на барже было.

— А девчонку ты сам у Рутт просил, или она монету зажала и с тобою девкой рассчиталась? — спрашивал Волков.

— Нет, девку я сам просил, думал, трактир на дороге поставить. Пивом да харчами приторговывать, да пару шлюх завести, вот и просил девку у Рутт. Она и взяла из приюта самую костлявую.

— А Рутт, как и Вильма, из приюта?

— Все они оттуда, — сказал Иштван.

— Все? И что много их? — удивляйся кавалер.

— Да, немало их оттуда вышло, — нехотя говорил Иштван. — Госпожа Рутт…

— Прямо так, «госпожа»? — перебил его Волков. — Вильму вон Шалавой кличут, а эту «госпожой» зовут? Ну-ка рассказывай, почему Рутт «госпожой» называют.

— Так Рутт Вильме не ровня, — продолжал Лодочник, — Вильма шалупонь кабацкая, воровка и шлюха, а Рутт… она с купцами знается, да с судьями, да с банкирами. Большие дела делает. Я помню те времена, когда и она по кабакам волосатым пирогом приторговывала, а звали её тогда Рябая Рутт, так то когда было. Теперь тому, кто это вспомнит, она глаза вырвет. Теперь она госпожа.

— А ещё кто из приюта в город промышляет? — спросил Сыч.

— Ну, Вильма, а из старых Весёлая Рози, Монашка Клара. Ну и молодые девки ещё есть.

— И все из приюта? — не верил Волков.

— Все оттуда.

— Я смотрю, у вас одни баба бандитствуют, — с удивлением спрашивал Сыч. — А мужики тут у вас совсем не верховодят?

— Давно уже нет таких, все мужики или под бабами работают, или ушли на покой, — неожиданно произнёс молчавший до этого сержант.

— Либо в реке, — мрачно добавил Иштван.

Волков поглядел на него и спросил с усмешкой:

— А ты сам-то, как теперь жить тут думаешь, ты же про Рутт нам всё рассказал?

— На дыбе да под калёным железом я бы и так всё рассказал, — отвечал Иштван. — Я уже решил, ежели выйду отсюда живым, сразу подамся на север. Рутт узнает про то, что я языком трепал, так убьёт немилосердно.

— Убьет, значит? — уточнил Волков с улыбкой.

— А вы, господин, зря улыбаетесь, она и вас убьёт, если сможет, у неё не заржавеет, — теперь усмехался Иштван. — Ей будет не впервой.

— И как? Наймёт кого? — интересовался Волоков, не очень пугаясь.

— Не знаю, господин, но если вы ей мешать надумаете, то не сомневайтесь, способ найдёт. Сгинете, как не бывало.

Они ещё долго расспрашивали Иштвана Лодочника о его делишках, о том, как он баржи на реке грабит по ночам. Тот говорил неохотно, но говорил. Впрочем, ничего нужного или интересного Лодочник больше не сообщил, да они с Сычом и не знали, что ещё у него спрашивать. Волков велел его увести. Но сам покидать подвал для допросов не спешил, сидел, уставившись на огонь лампы.

— Экселенц, даже уж не знаю, что делать дальше. Если не найдём Вильмы или Ганса, то и мыслей у меня боле нет, как вашу вещичку искать, — сказал Сыч, поигрывая гирей своего кистеня.

— Не знаешь? — рассеяно спросил Волков. — Сержант, приведи мне сюда этого… трактирщика.

Сыч ничего не сказал, смотрел на кавалера и интересом, а сержант пошёл за трактирщиком и вскоре привёл его. Ёзеф Руммер пришёл, стал, кланялся кавалеру, держался подобострастно и улыбался.

— Так, скажи мне, трактирщик, Вильма грамотна была? — спросил кавалер.

— Господин, так вроде я ж говорил вам, что за чтением её не видал. Не думаю я, что она грамотна, куда ей, — трактирщик продолжал улыбаться.

— Ну, а Рутт грамотна?

— Какая Рутт? — медленно произнёс трактирщик, и улыбка сползла с его лица.

— Рутт, та Рутт, которую все называют Рябой, — сказал Волков.

— Вы уж простите меня, господин, — вкрадчиво начал Ёзеф Руммер, — но Рябой её никто уже давно не зовёт.

— Дела мне нет, как там её зовут теперь, отвечай, грамотна она?

— Грамотна, господин… Кажется. Да ещё у неё и люди есть, которые грамотны, — мямлил трактирщик. Видно, про Рутт он совсем говорить не хотел.

— Чего ты, — говорил Сыч, — никак боишься бабу эту?

— Господа добрые, я и Вильму-то побаивался, а уж про госпожу Рутт я и вовсе говорить не хочу.

— Боишься, подлец, — смеялся Фриц Ламме.

— Я бы на вашем месте тоже опасался, — чуть ли не плакал трактирщик.

— Никогда ты не будешь на нашем месте, — заверил его Волков. — Говори, чего боятся, если решишь с Рябой Рутт связаться.