Интербеллум

Заканчивая с кофе, боковым зрением заметила, как ко мне шел шаман, выполняющий обязанность камердинера. Откашлявшись, он гордо объявил, что Охотников желает меня видеть.

Начальник гимназии занимал место в центре стола — весь зал был как на ладони. Некоторые места пустовали, преподаватели уже отправились в классы.

Я склонила голову в приветствии, почему-то именно сейчас вспомнив слова Егора: «Ты кланяешься столь величественно, отчего порой кажется, будто не ты на аудиенции, а у тебя!». Даже поклону нас обучают с детства — не слишком резко, не слишком низко, с достоинством.

— Полагаю, преемник не проснулся?

— Да.

— Всем ли он доволен?

— Да.

— Нет ли нареканий?

— Нет.

Казалось, прошла вечность, прежде чем он возобновил диалог.

— Есть ли у Евгения Владиславовича пожелания? Планирует ли он посетить занятия или бассейн? — в глазах чародея блеснули опасные огоньки, он знал даже о таких предпочтениях.

— Евгений Владиславович решит после.

— Хорошо. Пусть мне передадут. Я должен быть в курсе, если наследнику что-то понадобится.

— Да.

Охотников махнул рукой, отпуская.

— Прошу прощения, — подала голос и, дождавшись, когда снова переведет на меня взгляд, продолжила: — Не могли бы вы предоставить план гимназии?

— Меры безопасности?

— Да.

— Разумеется. Константин Дмитриевич, — обратился начальник гимназии к инспектору классов, — позаботьтесь в ближайший срок доставить план гимназии личному телохранителю. — И, вернув мне внимание, уточнил: — Это все?

— Да. Благодарю.

По дороге из зала подловила слугу и попросила принести завтрак в одиннадцать для хозяина.

Развернувшись, я наткнулась на Елизавету. В черном гимназистском строгом платье ниже колен, с длинными рукавами и туго затянутой чёрной лентой косой. Все девочки носили платья прямого покроя, либо черного, либо темно-зеленого цветов с белыми воротничками, на груди справа были вышиты инициалы и класс. Белый фартук и голубого цвета платье предназначались для торжественных случаев: парадные церемонии или праздники — отсылка к довоенному времени, среди чародеев преобладали романтики. Мальчики же ходили в темно-серых и темно-синих приталенных рубашках с воротником-стойкой и манжетами на пуговицах. Выпускному классу разрешалось носить черные. На пиджаках также красовались инициалы. На торжественные мероприятия надевали белые рубашки. Лично мне эта форма фасоном слегка напоминала гимнастерку.

Основная масса гимназистов ещё не вылезла из постели, но Ангелова с детства отличалась собранностью. Она только зашла и оглядывалась, увидев меня, поколебалась и подошла.

— Доброе утро, Елизавета Григорьева.

— Здравствуй. Как тебе гимназия?

— Меня все устраивает, благодарю.

Чародейка помолчала. Посчитав, что разговор окончен, я поинтересовалась, могу ли уйти. Елизавета выпрямилась и улыбнулась.

— Да…но мы можем поговорить как-нибудь? После занятий?

Её чистые добрые глаза вынудили дать согласие.

— Евгений же не станет возражать?

— Я не думаю, но спрошу.

— О, нет! — спохватилась она, чем привлекала внимание нескольких учеников.

Я нахмурилась. Говорить со мной посередине зала на глазах стольких свидетелей. Вопиющее поведение может быть оправдано только тем, что она помолвлена с моим хозяином, а значит, у неё могли возникнуть какие-то трудности или вопросы, требующие немедленного вмешательства. Да, пожалуй, именно такой версии я и буду придерживаться. Но все же со стороны выглядело чрезвычайно неприлично. Мне всегда было непонятно, как такая благовоспитанная, скромная девушка не в состоянии уяснить элементарные правила — с шаманом нельзя стоять и просто разговаривать, как с лучшей подругой.

— Видишь ли, — начала Елизавета, — я не хочу, чтобы Евгений знал суть наших разговоров. Ты…ты могла бы не рассказывать?

Ох. Я втянула побольше воздуха и с шумом выдохнула. Я хранила в тайне, сколько раз убивала, за кем шпионила и с кем сражалась, не говоря уже о незначительных происшествиях, вроде стычки за завтраком. Но умолчать о подобном!

— Все зависит от характера разговора. Поймите меня правильно, Елизавета Григорьевна.

Мимо нас, поздоровавшись с будущей хозяйкой, прошли охранники преемника.

— Да-да, конечно. Просто беседа, как в самолете, — она смущенно улыбнулась. — Встретимся вечером. Ах да, как Евгений?

— Спит. Он не привык вставать рано.

— Понимаю. И…тебе идут очки.

Бесхитростный комплимент вызвал с моей стороны искреннюю улыбку в уголках губ.

— В них не приходится переживать, что кто-то заподозрит, как я его изучаю.

Ангелова с чувством кивнула, а я посчитала, что пора удалиться.

— Всего доброго, Елизавета Григорьевна.

Когда я поднялась по лестнице, Роман уже занял пост. Вытянувшись по струнке, он грозно загораживал дверь и охранял самое главное, что всех нас объединяло — Евгения.

— Ох, ну и закинуло же нас! — проворчал он, стоило мне подойти.

— Я осталась последней, с кем ты не обсудил решение сверху?

Он рассмеялся, и я слегка ударила его в грудь, напомнив о непроснувшемся Евгении.

— Кхм, прости. Ну и богатырский же у него сон, черт возьми! Я всю ночь ворочался. Знал бы — мог отдежурить вместо Ильи.

— Хочешь два наряда?

— Два наряда в гимназии? — веселые искорки в глазах заставили мои губы дрогнуть. — Что может быть опаснее дежурства в коридоре, где со всех сторон тебя окружают дети?

— Ночное дежурство, когда какой-нибудь подросток так и норовит сбежать.

— Хм, — почесав подбородок, задумался шаман, — я должен буду помешать?

— Думаю, нас не касаются взаимоотношения учеников и преподавателей, а также злостные нарушители непреложных правил данного заведения.

— Так и думал!

Я тихо прокралась в комнату. Евгений действительно спал. По моим подсчетам он должен проснуться не раньше одиннадцати, сейчас же 9:35. Ученики проснулись и позавтракали. В девять начались занятия с перерывом на обед в час дня, затем снова учеба до трёх, полдник и ужин в восемь.

Вытянув ноги на софе, я достала катану, посчитав, что самое время её почистить и заточить. У каждого шамана есть свои предпочтения в оружии, у меня — тонкий, изогнутый меч. Очень давно я отдала целое состояние за эту вещицу из стали, выполненную в лучших традициях признанным мастером. Заговоренная магией, катану не так просто сломать, а меня — победить. Вдвоём мы преодолели многое. С ней я расстаюсь разве что во сне и то, она всегда лежит под рукой, на всякий случай.

Катана, поблескивая в лучах зимнего солнца, легко легла в руку. Я заточила лезвие перед отъездом, но все же решила пройтись по клинку опять. Если за тридцать лет в мое сердце и проникла к чему-либо привязанность, то к ней.