Интерлюдия Томаса

После очередной паузы мой невидимый следователь говорит:

— Под «несоответствиями» я подразумевал несовершенство памяти. Я знаю, что ты не лжешь, Джоли Энн Гармони. Мой мультифазный полиграф не зафиксировал ни звуковых колебаний, ни феромонов, которые ассоциируются с ложью.

Постепенно дрожь утихает. Как бывает всегда. Хочу сказать, у меня случаются заскоки, но я не чокнутая или что-то в этом роде.

Он говорит:

— Я спрашиваю о Норрисе Хискотте только потому, что должен принять по нему решение.

Я напоминаю себе, что пытаюсь узнать от этого парня что-то новое о Хискотте, совсем как он пытается узнать что-то от меня.

— Какое решение?

— Это секретная информация. Можешь ты мне сказать, где именно он живет в «Уголке гармонии»?

Хотя я уже не такая злая, полностью успокоиться еще не успела, вот и отвечаю:

— Это секретная информация. Отсутствие навыков общения — еще одна причина, по которой вы мне не нравитесь.

Он обдумывает мои слова, тогда как я изучаю пульт управления, по мне достаточно сложный, чтобы контролировать погоду всей планеты.

Потом говорит:

— Ты права. Навыков общения у меня нет.

— Что ж, по меньшей мере вы способны признавать свои недостатки.

Он молчит с полминуты, тогда как я что-то переключаю и нажимаю какие-то кнопки, но пульт остается темным и молчаливым, поэтому, возможно, я не напустила торнадо на Топеку.

— А ты способна?

— На что?

— Способна признавать собственные недостатки?

— У меня слишком длинная шея.

— Твоя шея слишком длинная для чего?

— Для шеи. Если хотите знать, мне не очень нравятся мои уши.

— А что не так с твоими ушами?

— Все.

— Ты можешь слышать своими ушами?

— Знаете, я слушаю не ногами.

Опять он замолкает. Он часто находит убежище в молчании, а я — практически никогда.

Никаких камер вроде бы нет, но я уверена, что он видит меня. Чтобы проверить, я сую палец в ноздрю и начинаю ковыряться там чуть ли не с эротическим наслаждением. Если бы нашла козу, шокировала бы его окончательно, но не складывается.

— Твои уши и шея не являются недостатками, если функционируют как положено. Однако я обнаружил у тебя недостаток, касающийся навыков общения.

— Если вы о том, что я откапываю козюлек, так это часть моего этнического наследия. Нельзя критиковать человека за его этническое наследие.

— Что такое козюльки?

Я перестаю ковыряться в носу, закатываю глаза, давая ему понять, что он зануда.

— Все знают, что такое козюльки. И короли, и президенты, и кинозвезды знают, что такое козюльки.

— Я не король, не президент, не кинозвезда. И вот какой я нашел у тебя недостаток навыков общения. Джоли Энн Гармони, ты саркастична. Ты ребенок, острый на язык.

— Это не недостаток. Это защитный механизм.

— Защитный механизм от кого?

— От всех.

— Защита предполагает конфликт, войну. Ты хочешь сказать, что воюешь со всеми?

— Не со всеми. Не со всеми одновременно. Но вы просто ничего не знаете о людях, так? Особенно о таких странных людях, как вы.

— Я должен внести две поправки.

— Валяйте.

— Во-первых, я не странный. Странным является то, что трудно объяснить, а меня объяснить легко. Странное — это, прежде всего, ранее неизвестное, а меня хорошо знают многие.

— Я вас не знаю. А какая ваша вторая поправка?

— Я не люди. Я не отдельная личность. Таким образом, со мной ты не воюешь, и тебе нет нужды прибегать к сарказму, который ты называешь защитным механизмом. Я не человек.

Глава 16

Мне не нравятся спектакли, за исключением тех, что ставит природа, вроде величественных закатов или веселых деяний человечества, таких, как фейерверки. Другие спектакли всегда несут с собой урон (частичный и, пожалуй, восполнимый) и, почти всегда, утрату (абсолютную и без возврата). Мы так много потеряли в этом мире, что каждая новая утрата, маленькая или большая, может сломать уже прогнувшуюся спину цивилизации.

Тем не менее я потрясен этим зрелищем: массивный трейлер переваливает через край первого склона, на мгновение застывает под углом, словно готовый встать на попа, а потом упасть на крышу. Но нет, остается на колесах и катится, словно восемнадцатиколесный внедорожник, оставляя широкий след в высокой траве, так похожий на белохвостого оленя, выбери он тот же путь.

Трейлер перестает быть частью природы, натыкаясь на скальный выступ, напоминающий торчащий из земли лоб древнего черепа. Выступ служит трамплином, отправляющим трейлер на небеса. Громадная машина отрывается от земли, но ненадолго. Свиньи не летают, и то же самое можно сказать о восемнадцатиколесниках, перевозящих около шестидесяти тысяч фунтов замороженных индеек. Полет завершается падением на правый борт, и грохот такой же, как от первого раската грома, объявляющего о начале армагеддонской грозы. Земля дрожит даже на парковочной площадке. Разбивается ветровое стекло, вертикальная выхлопная труба отрывается с диким скрежетом, словно взвыла какая-то тварь в болоте юрского периода, кузов-рефрижератор скрывается в облаках испаряющегося охладителя. Не такая уж и прочная, как казалось бы, бортовая металлическая поверхность разрывается, и несколько тысяч замороженных индеек показывают, что летают они ничуть не лучше своих теплокровных и живых товарок. Весь трейлер подпрыгивает, тягач выше рефрижератора, и они разделяются, выбирая разные направления дальнейшего движения. Крыло переднего колеса отрывается, будто оплечье рыцарских лат, и тягач замирает, лежа на боку, привалившись к старой монтерейской сосне, которая стоит, как часовой в этой части «Уголка гармонии». Рефрижератор скатывается в лощину и даже чуть забирается на следующий склон, где и заканчивает свой путь. Задние дверцы распахиваются, замороженные индейки вываливаются оттуда, словно из рога изобилия, и катятся по заросшему травой склону.

Я уже обегаю ресторан сзади, где только одна дверь, ведущая на кухню, и все окна с матовыми стеклами. Надеюсь избежать встречи с любым членом семьи Гармони, который, из страха перед кукловодом, может побежать за мной, если я попадусь ему на глаза. Раньше, когда я заезжал в кабине трейлера на стоянку, уже припаркованные грузовики закрывали меня от любого, кто мог выглянуть из окна ресторана, и еще минуту или две все эти зеваки будут думать, что падение трейлера — несчастный случай.

Пробегая за рестораном, я пару раз бросаю взгляд на уходящий вниз склон, ожидая, что топливо, вылившееся из тягача, уже горит синим пламенем. Но рядом с тягачом никакого огня нет и в помине, он лишь таращится наклонными фарами, напоминающими глаза рептилии, и что-то пенное вытекает через стальные зубья радиаторной решетки. Думаю, я помню, что дизельное топливо горит, но не взрывается, как бензин, и, возможно, искры или контакта с горячим двигателем недостаточно, чтобы его воспламенить.

Сидя в кресле перед экраном телевизора, вроде бы легко представить себя террористом или саботажником, если только ты готов отрастить вызывающую зуд бороду и неделями не принимать ванну, но, как в любой другой профессии, здесь необходима серьезная подготовка и тщательное планирование. Я — дилетант, принимающий решения на ходу. Кроме того, уничтожение для меня не радость, и мне даже стыдно за себя, хотя без того, что я делаю, никак не обойтись.

У южной стены ресторана, поскольку газопроводов в этой сельской местности нет, на бетонной площадке стоят четыре больших баллона с пропаном, укрытые проржавевшим навесом. На первом я нажимаю кнопку, которая закрывает клапан. Поворачиваю муфту, которая отчаянно сопротивляется, но внезапно сдается. Отсоединяю баллон от гибкого шланга, уходящего к кухонному оборудованию.

Люди выскакивают из ресторана, кричащие и взволнованные, но все они на северной стороне, где огромный трейлер отправился прогуляться по долинам и взгорьям. Они наверняка думают, что водитель в кабине, тяжело ранен или мертв. Все так увлечены аварией, что никто не замечает, как я ставлю баллон с пропаном на ребро основания и откатываю к обрыву.

На этой стороне ресторана парковка размером меньше, предназначена только для легковушек. Толстые деревянные столбы на бетонных основаниях также служат предохранительным барьером, но они не связаны стальными канатами, которые есть на другой стоянке, для трейлеров. Я ставлю баллон между двумя столбами, открываю клапан и отхожу, тогда как пропан с шипением вырывается в раннее утро.