Интриган. Новый Петербург

Миг спустя в нас полетели огненные шары и разряды молний, но барьеры выдержали натиск, хоть и заметно уменьшились в размерах.

Края полупрозрачных пластин изошли трещинами, как разбитое автомобильное стекло, и разомкнулись. И в образовавшиеся бреши со свистом влетали пули, и морпехи падали вперемешку с заводскими рабочими, а матросы — с городовыми.

В смерти мы все едины, смерти плевать, какого ты цвета или статуса, правый или виноватый. Смерть может одолеть только истовая воля к жизни — причем необязательно своей.

Только так можно сломать костлявой хребет и вырваться из хладных пальцев. Только так побеждают, несмотря на все преграды и опасности. Проявишь смелость — и можешь погибнуть. Струсишь — погибнешь наверняка.

— Подходим вплотную! — заорал, ускоряя шаг.

Несмотря на потери, прятаться за укрытия и начинать новую позиционку нельзя — иначе накроют так, что уже не высунешься.

Надо подобраться максимально близко — чуть ли не на дистанцию штыковой, ведь вблизи манородные теряются, а их приспешники сдают назад.

Уличное воспитание — их главная слабость. Городские хищники опасны только при очевидном превосходстве — я доказал это всего несколько минут назад.

Значит, надо терпеть, несмотря на стремительно сужающийся заслон. Значит, придется рисковать, ведь отступление неминуемо угробит нас всех.

И на чародеях — самый большой груз ответственности, потому что без нас защитники не продержатся и секунды.

И меня распирало от радости, когда видел, что даже закоренелые дельцы и властолюбцы способны на самоотверженный подвиг. Значит, не все потеряно. Значит, будем жить, мать Россия!

Но как вскоре оказалось, далеко не все вопросы можно решить всплеском патриотизма. Как только мы подошли вплотную, ублюдки сняли заслоны и обрушили на нас такую стихийную бурю, что я лишь чудом не сгорел на месте.

А если быть точнее, чудом оказался Хмельницкий — Дмитро первым накрыл нас куполом и уберег большую часть бойцов от цунами жидкого пламени.

Остальных же подхватил ревущий сель, впитавший в себя жар огня, вязкость магмы и подвижность воды. Не меньше полусотни бедолаг растворились в бурлящем потоке, и все попытки потушить его не увенчались успехом.

Вода мгновенно испарялась, глыбы льда — взрывались, и все, что мы могли сделать — отступать под прикрытием барьеров.

И всего через несколько шагов стало ясно — далеко таким темпом не уйдем. Воздух под пузырем нагревался быстрее, чем в электрогриле, да к тому же еще насыщался гарью и ядовитыми испарениями.

Двигаться в густеющей толще удавалось с огромным трудом — создавалось впечатление, что бредешь по шею в трясине и несешь на вытянутых руках мешок цемента.

И что хуже всего — сель затекал во все подворотни и закоулки, и попытки свернуть с его пути тоже обернулись полным провалом.

Пламя перекинулось на дома, и через пару минут пожар охватил весь квартал, отрезая последние пути к отступлению.

Впрочем, чародеи бы спаслись — окружили бы себя заслонами и воспарили под облака, но тогда бойцов ждала бы худшая из смертей.

Пожертвовать таким количеством людей лично я не был готов, и до последнего налегал на полусферу, однако та предательски опускалась, будто потолок в гробнице из старого приключенческого фильма.

Масса магмы давила трехпудовой плитой, и под таким прессингом нам пришлось остановиться. Сил не хватало даже на пару шагов, а Николай Григорьевич и вовсе упал на колено, встав в позу атланта, удерживающего небосвод.

Узники ловушки обливались потом и жадно глотали спертый воздух, а кто-то из матросов уже начал молиться за упокой наших мятущихся душ.

И на помощь не позовешь — бесполезно протягивать воздуховод через тонну «карамели» температурой в пару тысяч градусов. А тот воздух, что удавалось отфильтровывать снаружи, нагревался так, что проще сразу задохнуться.

— Черт, — Варя облизнула пересохшие губы. — Кажется, это конец.

— Не думаю, — ответил Орест. — Нам надо разделиться и отступать небольшими отрядами. Тогда сель распадется на несколько луж, и идти станет гораздо легче.

— План хорош, — крякнул Пушкин. — Но пока нас так плющит, разделиться не получится. Нужно ослабить давление — например, перекрыв хотя бы половину потока.

— Это отнимет уйму сил, — резонно заметил я. — И на отход может попросту не остаться маны.

— Я знаю, — оружейник кивнул. — Живая плотина — это билет в один конец. Но кто-то должен это сделать, иначе погибнут все. Я предлагаю свою кандидатуру.

— Что?! — Варя всплеснула руками, а в глазу заблестели слезы. — Так нельзя! Ты не можешь…

— Не спорь!

— Она права, — Хмельницкий выпрямился, несмотря на нечеловеческую тяжесть в понурых плечах. — Только останешься не ты, а я. И вот с этим спорить не позволю. Я натворил уйму бед и должен ответить за все. Надеюсь, это хоть немного смоет ту грязь и кровь, в которой я запачкался по самые уши. Но помните — мой род ни в чем не виноват. Все зло — на мне и только на мне.

— Спасибо, — шагнул к бородачу и поклонился, потому что подать руку не получилось бы при всем желании. — Мы этого не забудем.

— Уж надеюсь, — фыркнул Пан и медленно, точно водолаз в скафандре, подошел к краю купола. — Знаешь, до знакомства с тобой я думал, что все городское дворянство — сборище мудаков, упырей и казнокрадов. И потому сам старался соответствовать моде. Но теперь вижу, как сильно заблуждался. И рад, что хотя бы в последний миг увидел правду. Ты достойный человек, Гектор. И заражаешь благородством всех вокруг, — Хмельницкий усмехнулся и покачал головой. — Даже меня. А теперь иди — и уничтожь эту гадину. Считай это моей последней волей.

— Прощай, Дмитро.

— До побачення на тому світі.

Толстяк захрипел, припал на колено и выпрямил руки перед собой. Щит над ним изогнулся в прямоугольник, перекрывший путь тягучему огненному киселю.

Но всего через пару мгновений заслон дрогнул и продавился вовнутрь, несмотря на все старания помещика. Пан рычал, как раненый медведь, и сучил ногами по земле, однако нависшая над ним шишка только разрасталась.

Очень хотелось помочь, но тогда погибли бы все. Войн без потерь не бывает — об этом забывать не стоит, особенно, если хочешь победить.