Инволюция

— Нет, нет, нет, мисс! Я полностью на вашей стороне!

— Только толку от того мало. Первое поручение и уже провал. Хорошее начало. Ничего не скажешь.

Что правда, то правда. Обиженно поджав губы, человек бросает задумчивый взгляд в окно. Если уж идти, то до конца. Он всё решил ещё по дороге.

В расступающуюся тьму пробираются первые слабые лучи солнца. Они ползут по блестящей поверхности машины на обочине. С интересом заглядывают в тонированные окна. Им очень любопытно, о чём говорит человек с изящной фигурой в углу. Солнце поднимается выше. Если бы оно могло, оно никогда бы не появлялось в этом крае. Ибо грех каждый день освещать деяния, творящиеся в домах и на улицах злосчастного городка.

—… Я не знаю, почему О’Малли решил съякшаться с ней. Если б не этот выродок, существо от неё мокрого места не оставило бы. А так… лишь правую руку сожрал.

— Жалко, что не обе, — ухоженные ладони с аккуратными ногтями крутят очередной бокал с вином.

— Так вы дадите мне ещё один шанс? Клюв даю на отсечение, в этот раз будут предусмотрены все нюансы! Найти удобный случай для мести трудно. Моё ожидание затянулось, но жизнь всё же оказалась не безразлична ко мне. Появились вы. Я ни за что не упущу такую возможность. Они заплатят за годы издевательств, неуважения и пренебрежения ко мне.

— Хорошо. Думаю, мне не стоит говорить, что будет с нашей сделкой, если ты подведёшь ещё раз?

— Нет, мэм.

— В таком случае, обсудим детали. Помимо этого, мне бы не хотелось, чтобы твои остатки мозгов посчитали, что заслужили прощение. Запомни раз и навсегда: незаменимых нет.

Высохший кедр из последних сил цеплялся корнями за скальную породу. Растущий под угрожающим наклоном, но всё ещё стремящийся к жизни, он выглядывает из-за поворота на трассу. Кусочек оживлённой жизни и выхлопных газов открывается с его вершины. Высохшие, дышащие на ладан, ветки протяжно поскрипывают. Но на удивление, не злостный ветер причина их плача. Десяток с лишним чёрных ворон облепили кедр, наблюдая за блестящей машиной своими, до ужаса человеческим, глазами.

Глава 8

Тошнотворный запах варёных костей просачивается в спящий разум. Неужели она снова заснула за столом в лаборатории? Сонно приоткрыв глаза, Агата оглядывает помещение. Наваждение в мгновение рассеивается, услужливо возвращая в реальность. Поплотнее укутавшись, Агата осматривает обстановку.

Первые лучи солнца украдкой стучатся в окно. Вместе с ними в дом просится несмолкаемый дождь, яростно барабаня по крыше. Сама природа жаждет попасть в помещение, где запах варёных внутренностей так неожиданно смешивается с ароматом яблочного чая. Лампочка подмигивает единственным глазом. В печке-буржуйке потрескивают поленья. Над ней натянуты несколько веревок. Самодельная сушилка занята носками, заштопанными свитерами и пожелтевшими майками. Взгляд Агаты цепляется за самую нижнюю бельевую линию с собственной пижамой. Деревянные стены без обоев глумливо увешаны чучелами и черепами мёртвых животных, фоторамками с высушенными насекомыми и небрежными рисунками отвратительных существ, вселяющих страх одним своим видом. Только больная фантазия и извращённое любопытство могли собрать подобные предметы под крышей дома.

Обладатель этих качеств обнаруживается на ободранном кресле рядом с печкой. Высокая спинка вся испещрена следами когтей до такой степени, что в некоторых местах вылезла обивка. Неаккуратно пришитые лоскуты ткани не добавляют молодости мебели. Согнувшись над сваренными черепками, Терри старательно пытается вычистить мозговую жидкость при помощи ржавого скальпеля. Из греющегося чайника по комнате распространяется мягкий аромат медовых яблок. Но даже ему не по силам отвлечь ребёнка.

Шерстяной плед, уложенный поверх одеяла, колет щёки и уши. Вытянув руку из мягкого плена, Агата небрежно сбрасывает плед к ногам. Металлические пружины тахты издают протяжный скрип. Ушки ребёнка дёргаются, как у животного. Не переставая колупаться с черепом, Терри негромко произносит:

— Как спалось?

— Отлично. Есть, что перекусить? Кроме рыбных консервов.

Обиженно надув губы, Терри бросает извиняющийся взгляд в сторону коробок с надписью «FreshFish». Затем откидывает голову на спинку кресла и поднимает глаза к потолку. Брови хмурятся. Неторопливый монотонный голос перечисляет имеющиеся съестные запасы.

— Оленина. Куска два осталось. На плошлой неделе подстлелил. Молковка. Два мешка. Калтошка ещё. Помидолы. Зелень по мелочи. Пала яблок есть. На лынок давно не ходил. А, ну и клюква моложеная. Килогламм где-то.

— Ты сам добываешь себе еду?

— Я не маленький, — Терри гордо вскидывает голову. — Могу сам о себе позаботиться.

— Разве взрослые не должны этим заниматься? Обеспечивать своего ребёнка всем необходимым и следить за…

— Ты видишь здесь ещё кловать? Или фото семьи с бесящими улыбками до ушей?

Агата приподнимается с кровати, придерживая края кокона. Обстановка крошечного домика полностью рассчитана на одного маленького человека с минимальными потребностями. Ничто не наводит на мысль о присутствии взрослого.

— Но это неправильно, — в голове не укладывается услышанное. — Дети обязаны жить с родителями или, в крайнем случае, с опекунами. Неужели никто из взрослых тобой не интересуется? Полисмены, к примеру. А если тебе понадобится сходить в больницу или на почту? Кто придёт тебе на помощь, если что-то плохое случится?

Терри не отвечает. Лишь неистовее принимается скрести скальпелем, не прекращая скалить клыки. Оканчивается это плохо. Издав противный звук, инструмент соскальзывает с кости, оставляя неровную борозду на черепке. Поверхность надламывается. Белые крошки падают на ковёр, словно слёзы умершего животного. Реакция Терри не заставляет себя долго ждать. В иступлённой злобе он запускает несчастные остатки в противоположную стену. Предсмертно хрустнув, они разлетаются на множество небольших кусочков.

— С какой стати тебя вообще должна волновать моя жизнь? — взгляд горящих глаз готов испепелить плещущейся в них злобой.

— Может, потому, что ты мне не безразличен?

Сказанные не от разума, но от сердца слова слетают с губ до того, как Агата успевает обдумать их. Ребёнок ожидаемо удивлённо вскидывает брови. Свист вскипевшей воды напоминает о голодном желудке и горячем чае. Немного помедлив, Терри снимает чайник с огня. Половицы скрипят под тяжёлой поступью, вторя дребезжанию оконных стёкол. Из кухонного шкафа на стол выгружается диковинная утварь. Самодельная, из обожжённой глины, она пестрит изощрёнными узорами и кривыми формами.

Недоверчивый взгляд встречается с серыми внимательными глазами. Агата поплотнее заворачивается в кокон из пледов, словно готовясь слушать его. Ребёнок хмурится.

«Какое странное чувство», — проскальзывает у него в голове.

Впервые кому-то по-настоящему есть дело до его чувств и переживаний. Однако, как это часто бывает, начать труднее всего.

— Отца у меня нет, а мать умела пли лодах, — Терри поворачивается в сторону Агаты, ожидая реакции. Та лишь коротко кивает. Ни жалостливых слов, ни утешения. Лишь кроткое понимание на секунду проскальзывает в серой стали глаз. — Сталшие думают, что я нечистокловен и не имею плава носить титул Ван дел Бр-р-р-рума. Ха!

Чашка, украшенная созвездиями, с громким стуком ударяется о стол. Тонкая трещина расчерчивает её от дна до края. Голос будто чужой. Хриплые звуки едва связываются в раздельную речь. Ярое желание — как можно скорее высказать наболевшее, лишь усугубляет ситуацию. И без того нечёткое произношение склеивает слова и коверкает буквы.

— Они бефуфловно «доблы» ко мне. Дали жалкую лачугу последи Мёлтвого Болота в качестфве жилья и сотню ящфиков с конселвами заместо пелвого, вфтолого и тлетьего. Никогда бы не подумал, что у Крифволотых может быть такое огланиченное мыфление. Чёфт с местными. Стлах течет по их фвенам не пелвое столетие. Но эти… мы же лодня! Одного поля ягоды! Так почему…