Инженер Петра Великого 3

Едва я смог на ноги подняться, как тут же велел вести меня в лабораторию. Старый сарай мы решили больше не трогать — слишком уж он пропитался всякой гадостью, да и воспоминания, честно говоря, были не из приятных. Рядом, на скорую руку, солдаты уже достраивали новый, поменьше, зато с вентиляцией получше и двумя выходами — так, на всякий пожарный.

С удвоенной, а то и с утроенной осторожностью мы с Федькой и Гришкой снова взялись за опыты. Я им подробно растолковал, в чем была загвоздка и как теперь будем стабилизировать. Ребята, напуганные недавним чуть не случившимся ЧП, слушали во все уши и выполняли все мои указания с прямо-таки аптекарской точностью.

Вечером прискакал гонец от Брюса с тревожной депешей. Яков Вилимович писал, что его люди раздобыли верные сведения: шведская разведка резко зашевелилась. По их данным, готовится крупная диверсия против одного из наших ключевых оружейных заводов — то ли Тульского, то ли Сестрорецкого, то ли Охотского. Цель — парализовать производство фузей и артиллерии перед новой кампанией, которую, по слухам, Карл XII затевал на весну. Брюс настоятельно советовал мне быть начеку и усилить охрану своих «опытов».

Значит, шведы не спят. И если они готовят удар по крупным заводам, то моя скромная лаборатория в Игнатовском, где, по сути, рождается оружие будущего, тем более может стать для них лакомым куском.

Письмо Брюса напрягало. Тула… Сестрорецк… Охта… Если шведы нацелились на такие громадины, то моя скромная лачуга в Игнатовском, где, по сути, и ковалась судьба будущей войны, просто обязана была стать для них мишенью номер один. И если они сунутся сюда, значит, инфа ушла не от каких-то мелких сошек. Значит, крыса сидит где-то наверху, под боком у государя, раз в курсе тайного финансирования моих, так сказать, «сельскохозяйственных опытов». Мыслишка эта была мерзкая, но отмахнуться от нее я не мог. Слишком уж много всего совпадало, враг метко бил по самым больным мозолям.

Первым делом я, конечно, караулы удвоил. Орлову приказал понатыкать дополнительных постов по всему периметру усадьбы, а ночью — засады в лесу, на подходах. Солдаты, понятно, заворчали — служба и так была не мед, а тут еще и это. Но куда деваться? Спать приходилось урывками, с оружием под подушкой.

Да, ввязался я в это безумие по полной программе. Мысль о бездымном порохе, о пироксилине этом чертовом, не давала покоя. Но путь от институтских знаний до реального воплощения в этом веке был вымощен такими терниями и опасностями, что мама не горюй. Я сидел в своей мастерской, которая больше смахивала на берлогу алхимика, и мрачно пялился на желтоватые, какие-то неоднородные кристаллы селитры, которые с таким трудом удалось вычистить. Дымный порох… каждый раз на учениях это облако, застилающее все поле боя, выводило меня из себя до белого каления. В моем времени он был дремучим архаизмом, а здесь — вершина военной мысли, мать ее.

Теория казалась до издевательства простой: азотная кислота плюс целлюлоза. Только вот где взять чистые реактивы и нормальное оборудование в этой дыре? Я прошел через все круги ада, пытаясь сварганить хоть что-то путное. Азотная кислота… Селитра — грязь сплошная. Серная кислота, «купоросное масло», как ее тут величали… Орлов привез с Охты мои заказы кузнецу Тимофею. Он смог соорудить нечто вроде реторты из толстостенного глиняного горшка, обмазанного в три слоя глиной с песком и конским волосом, да еще и присобачил кривой стеклянный змеевик, который выдул местный стеклодув по моим каракулям — хрупкий, зараза. Перегонка железного купороса, который я велел закупить в аптекарском приказе, превратила кузню в натуральный филиал преисподней. Едкий белый дым валил столбом, кашляли все до слез (в этот раз обошлось — выбежали вовремя). Несколько горшков лопнуло от жара, чуть не покалечив моих помощников. Но через неделю этих мучений, потеряв добрую половину сырья, я все-таки выдавил из этого процесса несколько склянок маслянистой, дымящей на воздухе жидкости — серной кислоты, правда, далекой от той концентрации, о которой я мечтал. С азотной кислотой было не легче. Смешивая очищенную селитру с полученным купоросным маслом и снова перегоняя все это в той же хлипкой установке, я каждый раз ходил по лезвию ножа. Стекло трескалось, соединения сифонили. Приходилось работать на свежем воздухе, подальше от строений, обмотав харю мокрой тряпкой. Рыжие, удушливые пары «лисьего хвоста» (диоксида азота, если по-научному) были верным признаком, что реакция идет, и одновременно — смертельной угрозой. После нескольких провальных попыток, когда получалась лишь какая-то слабенькая «водка», я, наконец, добился чего-то отдаленно похожего на концентрированную азотную кислоту — желтоватую, едкую жижу. Ее пришлось перегонять дважды, чтобы хоть как-то поднять концентрацию и вычистить примеси.

Целлюлоза. Обычная льняная ветошь, тщательно промытая, вываренная в щелоке (из древесной золы, по старинке), снова промытая и высушенная. Нитрование… вот тут-то и сидел главный дьявол. Я знал, что нужна нитрующая смесь — азотная и серная кислоты в строгой пропорции, и жесткий контроль температуры. Термометра у меня, понятное дело, не было (кстати, надо будет сделать, ничего сложного нет). Приходилось ориентироваться «на глаз да на ощупь», охлаждая глиняный горшок со смесью кислот в кадке с ледяной водой (благо, лед еще оставался в погребах с зимы). Первые попытки были просто катастрофой. Маленькая порция льна, брошенная в слишком горячую или неправильно смешанную кислоту, вспыхивала с шипением, разбрызгивая во все стороны едкие капли. Один раз содержимое горшка просто вскипело и выплеснулось наружу, чудом не попав на меня — я успел отскочить в последний момент. Запах горелой ткани и кислоты стоял такой, что глаза выедало даже на расстоянии. Я имел дело с чем-то невероятно капризным и опасным. Пришлось уменьшить порции до мизерных, буквально по нескольку граммов льна за раз. Я часами колдовал над этими глиняными плошками, осторожно погружая ткань в охлажденную кислотную смесь, постоянно ее помешивая деревянной палочкой. Время выдержки определял чисто интуитивно, по тому, как менялась консистенция ткани — она становилась жестче, как пергамент. Затем — немедленная и очень, очень тщательная промывка в огромном количестве холодной проточной воды. Руки после этих процедур были красными и саднили, несмотря на толстые кожаные перчатки, которые кислоты разъедали на раз-два. Сушка — тоже целая история. Сушить нужно было медленно, вдали от огня, в прохладном, хорошо проветриваемом месте. Несколько партий пришлось просто выбросить — они начинали желтеть и издавать такой характерный кисловатый запашок, верный предвестник беды. Полученный пироксилин был далек от идеала — желтоватые, жесткие хлопья, хрупкие на ощупь. Его нужно было как-то превратить в зерна. Я пробовал растирать его в ступке, смачивая спиртом. Получалась вязкая, липкая масса. Зерна выходили корявые, разнокалиберные. Первая проба — вспышка! Быстрая, почти без дыма! Но стабильности — ноль. Эти корявые, неоднородные зернышки моего пироксилина… Кустарщиной войну не выиграешь. Нужны были промышленные масштабы. А это — сырье, цеха, безопасность, кадры, контроль качества, отходы… Список проблем тянулся до бесконечности.

Второй главной моей задачей было оружие, способное раскрыть весь потенциал бездымного пороха. Нарезное, магазинное ружье под унитарный патрон. Хотя бы один рабочий образец, чтобы показать царю, убедить его, получить добро и ресурсы на массовое производство. Времени было в обрез, каждый день на счету.

Работа в мастерской закипела с новой силой, вкалывали почти круглосуточно. Спали по очереди, по три-четыре часа, жрали всухомятку, не отходя от станков и верстаков (снова Охтинский завод помог, спасибо Брюсу). Я сам почти не вылезал из мастерской, доводя до ума детали затвора, магазина, прицельных приспособлений. Федька и Гришка пахали как проклятые. Федька, с его золотыми руками, творил с металлом настоящие чудеса. Гришка, более усидчивый, отвечал за сборку патронов — работа кропотливая и опасная донельзя. Я экспериментировал с формой пули, остановившись в итоге на чем-то отдаленно напоминающем пулю Минье. Гильзы делали из тонкой латуни, капсюли — отдельная головная боль, но и с ними потихоньку разобрались.

Неделя пролетела как один день. И вот, наконец, на верстаке, сверкая свежей смазкой, лежал мой первенец. Нарезное магазинное ружье. Приклад из орехового дерева, стальной ствол с четырьмя нарезами, продольно-скользящий затвор и примитивный, вроде как рабочий коробчатый магазин на пять патронов. По сравнению с тем, что я держал в руках в своем прошлом, — грубоватая поделка. Но для этого времени — это был настоящий прорыв, оружие из будущего.

Буду именовать его СМ-1. А чего скромничать? Смирнов, номер первый.

Я с каким-то благоговейным трепетом взял его в руки. Тяжеловатое, но в плечо ложилось как влитое. Зарядил магазин пятью свежесобранными патронами с моим новым, нестабильным, таким желанным порохом. Каждый патрон — как маленькая бомба с часовым механизмом. Сработает? Не разнесет ли ствол к чертям собачьим? Хрен его знает. Я ведь еще ни разу не стрелял из него боевыми.

Ночь перед намеченными на утро испытаниями я почти не сомкнул глаз. Ворочался, снова и снова прокручивая в голове все этапы сборки, пытаясь найти возможные ошибки. Наконец, когда небо на востоке только-только начало светлеть, я не выдержал и поднялся. Нужно было еще раз все проверить, до винтика. Оделся и направился в свою мастерскую.

Я сидел, склонившись над столом и в очередной раз придирчиво ковырялся в механизме ружья. Холодный металл приятно лежал в руках.

В этот момент, дверь, запертая на тяжелый засов, с оглушительным треском влетела внутрь, едва не сбив меня со стула. На пороге, в клубах утреннего тумана и пороховой гари, застыли двое (углубившись в свои расчеты и наблюдения, я даже не заметил шума вне мастерской).

Передо мной стояли мрачные солдаты, в темной одежде, с лицами, будто высеченными из камня. В руках — пистолеты (флинтлоки), черные дыры стволов которых смотрели прямо мне в грудь. За их спинами, во дворе, мелькали еще тени, слышались приглушенные крики и лязг стали. Там, похоже, уже вовсю шла рубка.

— Ти-хо, капитан, — прошипел один из ввалившихся ко мне, растягивая слова с заметным иностранным акцентом. — Не де-лай глу-пос-тей, и, мо-жет, ос-та-нешь-ся жив.

Его напарник холодно ухмыльнулся.

Накрыли. Как крысу в мышеловке. Солдаты Орлова… что с ними? Перебиты? Или еще дерутся там, снаружи? Но сюда эти двое прорвались слишком уж легко.

В моих руках был прототип. К счастью, заряженный.

Пять патронов в магазине. Пять шансов. Или пять пшиков.

Этот самопальный, непредсказуемый порох, кустарные патроны, собранные на коленке… Я ведь ни разу еще не стрелял из него боевыми.