Инженер Петра Великого 3
Шрифт:
— Постараюсь, Яков Вилимович, — ответил я. — Сделаю все, что от меня зависит. Испытания проводить будем в Игнатовском, подальше от чужих глаз и шальных голов. И охрану там придется усилить так, чтобы мышь не проскочила.
— Об этом не переживай, — махнул рукой Брюс, заметно повеселевший оттого, что удалось спихнуть на меня эту головную боль. — Охрана будет еще более сильная. Главное — результат! Чтобы государь был доволен. Ну, а там, глядишь, и тебе какая-никакая награда перепадет. А может, и на твои основные проекты удастся под это дело деньжат дополнительных выпросить.
Я сдержанно поблагодарил. Награда меня сейчас волновала меньше всего. Голова уже пухла от расчетов: какие соли металлов дадут нужные цвета, как стабилизировать горючие смеси, как ракеты эти сконструировать, чтобы они летели куда надо, а не
Царское «развлечение» обещало стать очередной проверкой на вшивость моих мозгов и организаторских талантов. Может, и впрямь удастся удивить этот застрявший в средневековье мир настоящим чудом современной (по моим меркам, конечно) пиротехники.
Карета, которую мне Брюс выделил, тащилась по раздолбанной дороге в Игнатовское. Все мысли крутились вокруг этого дурацкого новогоднего фейерверка. «Государственной важности развлечение»… Тьфу ты, пропасть! У меня тут сталь для «Смирновок» никак не пойдет, порох капризничает, как барышня на выданье, а я должен цацки-петарды для царских утех мастерить! А тут еще намек Брюса про то, что под это дело можно будет и на мои основные проекты ресурсы выбить — здорово подстегнул. Пришлось напрягать извилины на полную катушку, выгребая из памяти все, что когда-либо читал или видел про пиротехнику.
Первое, что пришло на ум — цвета. Обычные фейерверки того времени — это ж, по сути, просто снопы искр, желто-оранжевых, от горящего угля да серы. Скука смертная! А государь велел «удивить». Значит, нужны яркие, сочные цвета, чтобы небо всеми красками радуги заиграло.
Красный… это соли стронция. Зеленый — барий. Синий или голубой — медь. Желтый или оранжевый — натрий. Белый — магний или алюминий, но с этим тут точно будет полный швах. Ладно, с белым пока погодим, и без него проживем.
Теперь прикинем, что из этого реально надыбать в России начала XVIII века. С медью — проще пареной репы. Медный купорос, он же сульфат меди, в аптекарском приказе найти можно, да и самому его из меди и серной кислоты сварганить — не высшая математика. Он должен дать хороший сине-зеленый или голубой цвет, смотря какая чистота будет и чего еще подмешать.
Желтый и оранжевый — тоже не вопрос. Обычная поваренная соль, хлорид натрия, при горении даст такой желтый, что глазам больно. Если ее смешать с чем-то, что горит помедленнее, можно и до оранжевого дотянуть. А вот с красным и зеленым — тут затык. Стронций и барий — это уже химия посерьезнее, их так просто из того, что под ногами валяется, не наколдуешь. Тут вся надежда на Брюса и его «алхимические» завязки. Может, получится у него через заморских купчишек достать какие-нибудь минералы, где эти металлы содержатся, или даже готовые соли. Тот же целестин (сульфат стронция) или витерит (карбонат бария) — если их найти и правильно обработать, можно получить то, что надо. Придется составить для Якова Вилимовича подробную опись, что к чему.
Дальше — горючие смеси и окислители. Вся соль любого фейерверка — это то, что горит, и то, что заставляет это гореть быстро и ярко. Обычный дымный порох — селитра, сера, уголь — тут, понятное дело, без него никуда, он пойдет на ракетные движки и вышибные заряды. Но для самих «огоньков» нужны будут особые составы. Окислитель — в первую очередь, конечно, калиевая селитра, ее мы в Игнатовском уже более-менее чистить приноровились. Бертолетова соль (хлорат калия) была бы вообще сказкой, она дает куда более яркие цвета и горит сильнее, но ее получение в здешних условиях — это из разряда ненаучной фантастики, слишком мудреный и опасный процесс, я на такое пока не подпишусь. Значит, будем выезжать на селитре. В качестве горючего — та же сера, уголь (причем, для разных эффектов нужен уголь разной степени помола и из разных пород дерева), может, какие-то смолы, крахмал, сахар — все, что хорошо горит и жару дает. Ну и, конечно, сами красящие добавки — соли металлов, которые я уже перебрал. Их нужно будет очень мелко толочь и смешивать с горючкой в строго определенных пропорциях. Ошибешься в дозировке — и вместо яркого цвета получишь либо тусклый пшик, либо вообще дырку от бублика. Тут придется методом тыка, подбирать составы, пока не получится как надо.
Теперь — конструкции. Пускать ракеты, которые взрываются
в небе цветными шарами, — это красиво, но для «невиданной феерии» жидковато. Нужны какие-то фигуры, «огненные картины». Я начал прикидывать. Ракеты с несколькими ступенями горения, чтоб сначала взлетали, а потом рассыпались на кучу мелких огоньков разных цветов, — это вполне по силам. «Бенгальские огни» повышенной яркости, которые можно было бы использовать для иллюминации, для подсветки каких-то зданий или конструкций, — тоже не проблема, главное подобрать состав, который горит долго и ровно, давая нужный цвет. «Фонтаны» — снопы искр, вылетающие из трубки, — это тоже классика.Можно, конечно, попробовать сделать какие-то простые вертушки — «солнца», где на деревянном каркасе закреплены гильзы с пиротехническим составом, которые при горении раскручивают всю эту карусель. Но чтобы изобразить что-то посложнее — это уже высший пилотаж. Тут нужны будут сотни, если не тысячи, мелких огоньков, закрепленных на специальном щите, которые должны загораться по очереди. Система запалов, проводка… Задачка та еще.
И, конечно, безопасность. Вот уж где придется семь раз отмерить и один раз отрезать, а то и все десять. Пиротехника — это не в бирюльки играть. Горючие, взрывоопасные смеси только так и норовят бабахнуть где не надо. Любая неосторожность — и можно остаться без рук, без глаз, а то и вовсе отдать Богу душу. Все эксперименты — только на специально оборудованной площадке, подальше от строений и всего, что может загореться. Жесточайший контроль за качеством компонентов, за правильностью смешивания. Никакой спешки, никакой отсебятины. Каждое движение — по инструкции, как «Отче наш». Защитные очки, фартуки, перчатки — без этого даже близко не подходить. Средства пожаротушения — вода, песок, кошма — должны быть всегда под рукой, наготове. Федьку и Гришку придется муштровать до посинения, пока они каждую заповедь безопасности назубок не выучат. Я слишком хорошо помнил наш недавний «салют» в старой лаборатории, когда мы чуть не задохнулись от кислотных паров. Повторения такого «аттракциона» мне и даром не надо.
Карета все так же уныло ползла по колдобинам. За окном тянулись тоскливые осенние виды — голые деревья, серые поля, редкие деревушки с покосившимися избами. А в голове у меня уже вовсю полыхали разноцветные огни, взлетали в небо огненные драконы, распускались диковинные цветы. Задача, поставленная государем, была чертовски сложной. Главное — чтобы хватило времени, материалов и… фарта. Без него в таких делах никуда. А еще — чтобы мои основные проекты в Игнатовском не слишком пострадали от этой царской «потехи». Ведь бездымный порох и «Смирновки» были куда важнее для будущего России, чем самые распрекрасные огненные забавы.
Усадьба встретила меня своей обычной тишиной, которую только изредка нарушал собачий лай. Солнце уже давно завалилось спать, и только тусклый огонек из окон барского дома да пары караулок пробивался сквозь сгущающуюся темень. Орлов лично встретил меня у ворот. Коротко доложил: никаких ЧП, периметр на замке. Я про себя хмыкнул — этому церберу можно было доверять, как себе самому, служба у него была поставлена так, что комар носа не подточит.
Когда я, отряхиваясь от дорожной пыли, вошел в дом, из полутемных сеней беззвучно вынырнула Любава. Эта девка, которую мне Брюс приставил «по хозяйству», так и оставалась для меня какой-то загадкой. Тихая, как мышь, незаметная, порхала по дому, как тень, умудряясь поддерживать в моей холостяцкой берлоге какой-никакой порядок и уют, и при этом ни разу не сунулась с дурацкими вопросами или пустыми разговорами.
Сейчас она молча сняла с меня тяжелый дорожный кафтан, помогла стянуть сапоги. Двигалась она привычно, с какой-то неуловимой ловкостью, и от ее движений веяло чем-то успокаивающим. Я невольно поймал себя на мысли, что ее молчаливое присутствие стало уже частью моей жизни в Игнатовском.
Пока я, кряхтя и отфыркиваясь, умывался ледяной водой из медного таза, который она тут же подсунула, Любава уже вовсю шуршала на кухне. Не успел я толком обтереться, как на столе в моей небольшой столовой, которая по совместительству была и кабинетом, уже дымилась миска наваристых щей, лежал добрый ломоть черного хлеба да стоял кувшин с холодным, аж зубы сводило, ядреным квасом. Еда — проще не придумаешь, но после долгой дороги и питерской суеты она мне казалась вкуснее любых заморских яств.