Инженер Петра Великого 3

— Петр Алексеевич, душенька, — проворковала она своим обволакивающим голоском, — тут Мария Гамильтон слезно просила передать… У нее к вам, говорит, дело государственной важности, неотложное и весьма деликатное. Не могли бы вы уделить ей толику вашего драгоценного времени для беседы с глазу на глаз? Уверяет, что все это для блага нашего любезного Отечества. Мне не говорит ничего.

Я посмотрел на Марту, пытаясь уловить в ее глазах хоть намек на истинные мотивы, но там, как всегда, плескалась лишь показная простота. Затем перевел взгляд на саму Гамильтон, которая скромно маячила в нескольких шагах поодаль, делая вид, что с невероятным интересом разглядывает портрет какого-то давно почившего вельможи. Она была чуть бледна, от того ее красота казалась еще более утонченной. И на мгновение мне стало ее почти жаль. Но когда наши глаза встретились, жалость улетучилась. В ее чуть прищуренных глазах неприкрыто горел хищный огонь. Ни тени заботы о «благе Отечества». Только расчет и звериный азарт охотника, учуявшего добычу.

Ну, здравствуй, Миледи. Кажется, ты окончательно созрела, чтобы клюнуть на мою особую приманку. И наживка эта может оказаться для тебя последней. А мне остается лишь констатировать, что даже самые красивые цветы иногда скрывают смертельный яд. Я сказал Марте, что чуть позже назначу ей аудиенцию и ретировался.

Пока Гамильтон расставляла шпионские сети, а мы с Брюсом готовили ей «сюрприз», жизнь в моей Инженерной Палате и мастерских в Игнатовском, само собой, не замерла. Май выдался по-настоящему горячим — и в прямом, и в переносном смысле. Работа над СМ-0.1Ф, велась полным ходом. Это была реально адская работа. Десятки, если не сотни, испорченных стволов, которые новый порох просто рвал на части. Бесчисленное количество затворов, которые, то намертво клинило, то, наоборот, гуляли во все стороны. Мои «академики» и старые мастера, Федька с Гришкой во главе, буквально дневали и ночевали в мастерских, черные от копоти и металлической стружки, с красными от недосыпа глазами. Сколько раз я видел, как они, отчаявшись, готовы были все бросить, но потом снова, упрямо, брались за дело. Кровью и потом — это не для красного словца, это была наша ежедневная реальность.

Гришку с Федькой пора переводить из мастеров куда повыше. Кажется они уже созрели быть руководителями проектов при должностях.

К середине мая первая опытная партия СМ-0.1Ф (с исправленными «детскими» болячками) — полсотни штук — была готова. Я смотрел на эти фузеи со смешанными чувствами. С одной стороны, это был прорыв. Они реально стреляли! Причем стреляли без этого чертового густого дыма, который на поле боя превращал солдат в слепых кутят. И осечек, благодаря капсюлю, было в разы меньше, чем у этих допотопных кремневых ружей. Но с другой стороны… Качество. По моим меркам, инженера из двадцать первого века, качество было просто отвратным. Люфты, зазоры, местами обработка топорная. Это «сырой» продукт, собранный на коленке, в дикой спешке, но это было лучшее, что мы могли выжать на тот момент.

Государь, которого Брюс тут же известил о завершении этого этапа, долго ждать себя не заставил. Примчался в Игнатовское пулей, будто на пожар, в сопровождении только Меньшикова да пары офицеров. Я ему устроил показательные стрельбы. Сам взял одну из фузей, показал, как быстро заряжается — патрон в ствол, затвор закрыл, курок взвел.

Бах! Еще раз! И еще!

Никакого дыма, только легкое, едва заметное облачко. Солдаты из моей «опытной команды», уже наловчившиеся с новым оружием, такой частый огонь дали, что бывалые гвардейцы из свиты Петра только челюсти поотвешивали.

— Ай да Смирнов! Ай да голова! — Государь эмоций не сдерживал. Впрочем, он всегда такой. Подошел, взял фузею, сам пару раз пальнул. — Без дыма… И палит-то как часто! Да с таким ружьишком мы этому Карлуше хвост-то знатно прищемим!

Восторг его был неподдельным, но за ним последовал приказ, от которого у меня внутри все аж похолодело.

— Немедля! — отрезал он, сверкая глазами. — Всю эту партию — на самый горячий участок фронта! Пусть наши солдатушки шведа подивуют! А ты, Петр, готовь следующую. Да поболе!

Я попытался было заикнуться, что оружие еще сырое, до ума доводить надо.

— Государь, фузеи сии… — начал я осторожно.

— Что «фузеи»? — перебил он нетерпеливо. — Стреляют? Стреляют! Шведа бить можно? Можно! Прочее — не важно! Война не ждет, Смирнов!

Спорить с Петром было бесполезно, да и опасно. Приказ есть приказ. Скрепя сердце, я распорядился готовить фузеи к отправке. Провожал этот первый «боевой» транспорт с тяжелым сердцем. Понимал, что отправляю на смерть, возможно, и своих людей, если оружие подведет в самый неподходящий момент. Это был огромный риск.

Прошли две недели, которые показались мне вечностью. И вот, наконец, прискакал гонец с фронта. Депеша от генерала, который командовал тем самым «горячим участком». Я вскрывал пакет, и руки у меня ходили ходуном. Первые строки заставили сердце подпрыгнуть от радости: «…новые фузеи вашего изобретения, Петр Алексеевич, произвели на неприятеля эффект неописуемый. Внезапный частый еще и бездымный огонь поверг шведские роты в смятение, граничащее с паникой… Солдаты наши, воодушевленные сим преимуществом, потеснили врага со значимых позиций…»

Но дальше шли слова, от которых вся радость улетучилась, сменившись тревогой, а потом и вовсе разочарованием. «…однако, должен с прискорбием доложить, что по прошествии нескольких десятков выстрелов у значительной части фузей (почти у половины!) наблюдается раздутие стволов, а у некоторых и вовсе заклинивание затворов, что делает их непригодными к дальнейшему бою… Прошу ваших указаний и, по возможности, скорейшего исправления недостатков…»

Я несколько раз перечитал эти строки. Паника у шведов — это хорошо. Но половина фузей к чертям вышла из строя! Это что вообще? Катастрофа, которая ставит крест на всей моей затее? Нужно форсировать улучшение оружия.

Июнь принес паршивые новостями с фронта. Наши несли потери, Карл XII, оклемавшись от первого шока после появления СМ-0.1Ф, теперь пер как танк. Мои «бездымные» фузеи давали какое-то преимущество, вот только их было слишком мало, а проблемы с качеством требовали срочного вмешательства. Я метался как ошпаренный между Игнатовским, где мы как проклятые пытались укрепить стволы и допилить затворы, и Инженерной Палатой, где шла работа над новыми партиями и другими, не менее важными, проектами. А в это же время, в редкие свободные минуты, мы с Брюсом шлифовали наш план поимки Марии Гамильтон. «День хэ», как я его прозвал, неумолимо приближался.

Яков Вилимович был дока в таких делах — тихих, тайных операциях, где один неверный шаг мог стоить всего. Он сразу зарубил мою первоначальную идею просто втюхать Гамильтон через подставное лицо левые чертежи «супер-пороха» и банку с какой-нибудь безобидной краской вместо «стабилизатора».

— Слишком неправдоподобно, капитан, — покачал он головой. — Она, конечно, готова на многое, но не дура. И над головой у нее тоже тертые калачи. Нам нужно нечто большее. Нам нужно, чтобы она сама вывела нас на всю шведскую сеть здесь, в Петербурге. Или хотя бы на ее ключевые фигуры.

И тогда родился план «двойной ловушки». Идея была рисковая. Мы решили, что наш «продавец» — тип, которого люди Брюса муштровали для этой роли несколько месяцев, бывший мелкий чинуша, якобы затаивший обиду на Государя и готовый на измену, — предложит Гамильтон вожделенный «стабилизатор» и «чертежи пороха» (естественно, липовые от и до, и с такой дезой, чтобы шведские оружейники еще долго репу чесали). Главной наживкой должны были стать якобы стыренные им списки агентов Брюса, внедренных в шведскую резидентуру в России. Это была бомба. Инфа такой ценности должна была заставить Гамильтон клюнуть, действовать немедленно и, возможно, наломать дров, выдав своих непосредственных связных и каналы утечки.