Инженер Петра Великого 5

— Он меня не предал, — я посмотрел прямо в глаза Яворскому. — Он меня спрятал.

Местоблюститель вздрогнул, его напускное спокойствие увяло.

— Что вы имеете в виду?

— Единственный логичный ответ! — я нахмурился, мысленно осматривая возникшую мысль. — Он понял, что они меня убьют. Что ваш Меншиков, бояре, все эти напуганные аристократы найдут способ от меня избавиться, потому что я стал для них смертельной угрозой. Он не мог меня защитить открыто — это бы спровоцировало их на немедленные действия против него самого. Поэтому он и разыграл этот спектакль! Публично унизил и бросил в тюрьму, чтобы показать им: «Проблема решена, он больше не опасен». Он запер меня в единственном месте, куда они не посмеют сунуться, — в своем личном каземате! Это не предательство, ваше высокопреосвященство. Это… охранная грамота. Написанная кровью моей репутации.

Яворский был ошеломлен. Еще бы, он пришел вербовать сломленного мятежника, а нашел человека, разгадавшего замысел самого Царя. Он недооценил меня. И до него дошло, что игра гораздо сложнее, чем он предполагал.

— Даже если вы правы, — наконец произнес он, обретая дар речи, — это отчаянный ход. Государь играет с огнем. Успокоив одних, он мог придать смелости другим, кто метит выше.

— Вы о боярах, — я ухватился за эту нить.

— И не только, — Яворский понизил голос. — В Москве все чаще говорят о царевиче Алексее. О том, что он — надежда на возврат к старым, благочестивым временам. Эти разговоры активно подогревает его новый воспитатель, барон Гюйссен. Весьма умный и деятельный господин. И, что примечательно, с недавних пор — близкий друг и частый гость в доме светлейшего князя Меншикова.

Вот оно. Последний элемент мозаики. Меншиков, пытаясь убрать меня, сам того не ведая, играет на руку тем, кто хочет убрать его патрона. Вступил в союз с силами, которые используют его вслепую. Они плетут заговор вокруг наследника, и мой арест, ослабивший царя, — именно то, что им было нужно. Вот ведь навертели, интриганы!

Взгляд Яворского изменился. Он понял, что я разгадал игру, готов в нее играть. И что в этой борьбе за власть я могу стать для него ценным союзником, потому что теперь наши цели совпадали.

Горечь предательства испарилась. Первая, эгоистичная мысль — «Так ему и надо! Сам заварил эту кашу, пусть сам и расхлебывает!» — умерла, не успев родиться. Мгновенно пришло понимание: доберись эта боярская свора до Петра, меня не просто убьют. Меня сперва заставят под пытками выдать все мои секреты, все чертежи, а потом пустят в расход как опасного свидетеля. Моя жизнь оказалась неразрывно связана с жизнью моего тюремщика. Мы в одной лодке, которая дала течь и стремительно идет ко дну.

— Государь заигрался, — произнес я вслух, и Яворский осторожно склонил голову. — Он думает, что контролирует ситуацию, и к сожалению недооценивает их упорство. Царь видит в них жадных шакалов, а это уже готовая волчья стая, ждущая лишь момента, когда вожак ослабеет.

Наблюдая за местоблюстителем, стало ясно, что перед Яворским открылась совершенно иная, куда более страшная перспектива.

— Вы пришли ко мне, ваше высокопреосвященство, не для исповеди, — я решил перехватить инициативу. — Пришли, потому что боитесь смуты, которая похоронит под собой и трон, и церковь. Искали союзника, полагая, что я сломлен и жажду мести. Но ситуация сложнее. И теперь мы можем помочь друг другу.

Он выпрямился.

— Вы просите меня, барон, пойти против воли Государя? Формально, вы — преступник. А я, местоблюститель престола, должен стать вашим пособником? Это безумие.

— Это единственный выход, — парировал я. — Я не прошу вас идти против Государя. Я прошу помочь ему не совершить роковую ошибку. Вам нужно передать послание Якову Брюсу. На словах.

Подойдя ближе, я понизил голос, чеканя каждое слово:

— Передайте графу дословно: «Заговор глубже, чем кажется. Под удар хотят поставить самого Государя. Главная угроза исходит от старых родов, которые вслепую используют алчность Меншикова. Пусть ищет связь между ними и воспитателем царевича, бароном Гюйссеном». Все. Это информация к размышлению, а не призыв к бунту.

Яворский молчал, взвешивая каждое мое слово. Смертельный риск. Он становился носителем информации, за которую могли лишить головы.

— Даже если я это сделаю… — начал он с сомнением. — Брюс — исполнитель. Решение принимает царь. А он вас не слышит.

— Значит, нужно, чтобы он услышал, и говорить с ним следует не о моей судьбе. Говорите о судьбе главного трофея этой войны. Вот ваши аргументы, ваше высокопреосвященство. Пленный король Карл. Пока он здесь, мы диктуем условия Европе. Но если до Лондона или Вены дойдут слухи, что в России смута, а пленивший короля полководец сидит в тюрьме… Наш авторитет не будет стоить и медного гроша. Они могут потребовать выдачи Карла как незаконно захваченного монарха. Или, хуже того, помогут ему бежать, воспользовавшись нашим хаосом. Скажите Государю, что, играя в свой гамбит со мной, он рискует потерять главный плод всей Северной войны. Пусть посчитает, что ему дороже: внутренние интриги или мирный договор на его условиях.

Мои слова попадали в цель — логика, понятная любому государственнику. Я давал ему в руки инструмент давления, способ спасти ситуацию.

— Хорошо, барон, — после долгой, мучительной паузы твердо произнес он. — Я передам. Но знайте, если это ваша игра против царя, я утащу вас за собой в могилу.

— У нас общая игра, и ставка в ней — наши головы, — отрезал я. — И есть еще один нюанс. Они могут попытаться выкрасть Карла, чтобы лишить царя этого козыря. — Взглянув на решетку своей камеры, я добавил: — Так пусть он будет здесь. Под самым надежным замком. Рядом со мной.

Местоблюститель удивленно вскинул брови.

— Зачем это вам?

— Официальная причина для властей — безопасность, — я криво усмехнулся. — Два главных узника государства в одном, самом охраняемом месте. Проще и дешевле для казны. Придумайте что-нибудь в этом духе. Меншикову эта идея понравится, он любит экономить на всем, кроме себя.

— А истинная причина?

— Истинная причина в том, что я смогу за ним наблюдать. Слышать, кто к нему приходит, что происходит. Я стану лучшим стражем, чем вся охрана. А кроме того… — я позволил себе легкую усмешку, — у меня появится достойный собеседник. Хочу понять, как мыслит человек, поставивший на колени пол-Европы. Мне нужно изучить своего врага, чтобы знать, как побеждать таких, как он, в будущем. А если повезет, — добавил я уже почти шепотом, больше для себя, — может, удастся и свою небольшую дипломатическую партию разыграть.

На лице Яворского впервые за все время нашего разговора появилось нечто похожее на хищную, понимающую улыбку игрока, оценившего красоту и дерзость хода. Он ничего не ответил, коротко кивнул и направился к двери, чтобы подать знак тюремщику.

Уходил он уже как мой невольный и рискующий всем союзник, мой гонец. А я остался в камере, но уже не чувствовал себя узником. Я снова был в игре. Да, с крайне слабой позиции, из самой глубокой ямы. Моя промышленная империя была далеко, но мой главный актив — умение анализировать и находить нестандартные решения — остался при мне.

Яворский ушел. Время потекло по-тюремному — медленно, вязко, каждая минута казалась вечностью. Снова и снова прокручивая в голове наш разговор, я ходил из угла в угол, взвешивая шансы. Передаст? Поверят ли ему? Успеют ли

Прошло, наверное, несколько часов, прежде чем за дверью снова послышались шаги — торопливые, почти беглые, сопровождаемые лязгом оружия и приглушенной перебранкой. Замок скрипнул с такой поспешностью, что я напрягся. Дверь приоткрылась, и в узкую щель протиснулась знакомая фигура.