Инженер Петра Великого 5

Изабелла?

В тусклом свете коридорного факела — ее испуганное лицо. Она была одна. Следом в проеме возник молодой офицер-охранник, испуганно озираясь.

— Две минуты, не более! — прошипел он. — Если нас застукают, нам обоим головы не сносить!

Оставшись в коридоре, он прикрыл дверь, но не запер. Изабелла шагнула ко мне. От нее пахло духами и свежестью, и этот контраст с затхлым воздухом камеры был оглушительным.

— Петр Алексеевич… — ее голос дрожал. — Простите, я… я не могла иначе.

Она говорила быстро, сбивчиво, шепотом, боясь, что ее прервут.

— Вас не забыли! Но дела плохи. Доходят страшные слухи… Говорят, Игнатовское оцеплено… какая-то хворь, но стража там гвардейская, не доктора! Отец не отвечает на письма… Боюсь, они в ловушке! Я не знаю точно, что там происходит, но это очень плохо!

Новость потрясала. Я думал о своей свободе, а оказалось, что и мои самые верные люди тоже в клетке. Меншиков действовал эффективно, отсекая мои ресурсы.

— Отец перед этим успел передать послание, — ее дыхание сбивалось. — Просил сказать вам только одно слово: «Терпение». И умолял не делать глупостей, не пытаться бежать. Сказал, что они только этого и ждут.

Терпение. Легко сказать.

— Как ты прошла сюда? — спросил я, понимая, какому риску она себя подвергает.

— У этого офицера… сестра служит при дворе. И у нее большие неприятности. Я пообещала помочь, — она горько усмехнулась. — Все имеет свою цену.

Ее время истекало. Сделав шаг назад, к двери, она вглядывалась в мое лицо.

— Я пришла не только ради отца, — вдруг вырвалось у нее почти беззвучно. — Вы поверили в меня, дали мне дело, которого у меня никогда не было. Я не могу… я не хочу просто стоять и смотреть, как вас уничтожают.

В ней не осталось ни придворной дамы, ни хитрого игрока — только напуганная девушка.

— Береги себя, Изабелла, — выдавил я. — Не рискуй больше.

Она кивнула, но я видел — не послушается. В последний момент, уже у самой двери, она обернулась.

— Берегите себя, Петр… — прошептала она.

Дверь за ней закрылась, щелкнул замок.

В тот же день, когда тот же продажный охранник принес мне вечернюю баланду, он, ставя миску на пол, «неловко» задел ее краем. Я не сразу обратил внимание, но после его ухода увидел под миской крошечный, с ноготь, клочок пергамента. На нем — всего два слова, выведенные знакомым, бисерным почерком Брюса:

«Царь в изоляции. Терпи».

Я опустился на пол, сжимая этот крошечный клочок бумаги. Луч надежды, о котором я думал, оказался тусклым, мерцающим огоньком свечи на штормовом ветру. Я по-прежнему был один. Мои люди — в ловушке, я не знал, насколько серьезной. Мой единственный надежный союзник на воле, Брюс, был отрезан от царя.

И все же…

Слово «терпение» от мудрого де ла Серды. Тревожное подтверждение от Брюса.

Борьба продолжалась. Изнурительная, почти безнадежная борьба.

Глава 9

В каменном мешке время не идет — оно сочится, капает с покрытых слизью сводов и смешивается с тишиной, давящей на уши похлеще любого грохота. После ухода Изабеллы, оставившей после себя едва уловимый аромат духов, я долго сидел, сжимая в кулаке крошечный клочок пергамента от Брюса. Ярость выгорела дотла, оставив лишь холодную пустоту, идеальную для анализа. «Терпение». «Изоляция». Два этих слова, брошенные мне с воли, стали самым недостающим элементом, от которого все встало на место.

Чувство, что я — преданная жертва, испарилось. Я — фигура на шахматной доске, которую гроссмейстер, чтобы спасти от неминуемого размена, временно убрал с поля, пожертвовав пешкой — моей репутацией и свободой. Игра стала сложнее, ставки взлетели до небес. Поднявшись, я начал мерить шагами свою клетку, восстанавливая в голове всю цепь событий. Унижение от ареста на глазах у собственных людей, злобное торжество на лице Меншикова, ледяное спокойствие Петра… Я пытался нащупать самую недостающую переменную, тот фактор «икс», который заставил царя пойти на столь рискованный гамбит. Что случилось пока я гонялся за шведами? Что могло перевесить на весах пленение вражеского монарха?

Мои размышления прервал шум в коридоре. Не смена караула — что-то другое. Грубые, гортанные окрики, тяжелый, шаркающий скрежет множества сапог по каменному полу. Затем — лязг отодвигаемого засова и глухой удар, будто в соседнюю, до этого пустую, камеру швырнули что-то большое и тяжелое. Дверь с визгом захлопнулась, замок прогрохотал. Тюремщики не спешили уходить. Приблизившись к холодной, влажной стене, я разобрал их приглушенные голоса.

— … сиди теперь, ваше величество, — донесся злорадный бас одного из охранников. — Компанию тебе знатную подобрали. Со своим обидчиком, с бароном этим, в соседях куковать будешь. Поговорите о высоком.

— Тише ты, дурень, — оборвал его другой. — Языком мелешь. Сказано было молча запереть и уйти. Пошли отсюда, пока начальство не увидело.

Шаги удалились. Я отстранился от стены. Так вот оно что. План Яворского сработал.

Блестяще.

Старый лис провернул свою часть комбинации, убедив кого нужно, что самый ценный пленник государства должен содержаться в самом надежном месте. И в самой надежной компании.

Странно, что так быстро. Все же велика роль Церкви в этом времени, даже в столь урезанном виде, которую сотворил Царь.

Не успела тишина снова стать привычной, как из-за стены донеслась отборная, яростная ругань на шведском (я уже различал несколько фраз, с ёмким содержанием). Голос был знаком. Властный, металлический тембр, привыкший повелевать армиями, я слышал на палубе своего корабля. А затем тот же голос перешел на русский. На ломаный русский.

— Эй, вы! Тюрьма-собака! Где мой слуга? Где постель? Я — Король! Не вор! Ты говорить со мной будешь! Немедленно!

Ответа, разумеется, не последовало. Он замолчал, прислушиваясь. Наверное, уловил мое движение. Пауза длилась недолго.

— А-а-а… А ты, сосед, как? — его голос, намеренно громкий, чтобы пробить толщу камня, был пропитан ядовитым, торжествующим сарказмом. — Барон-победитель? Как тебе новые покои? Удобнее, чем в твоем имении? Или камень слишком холодный для твой изнеженная задница?

Он упивался моим унижением. Для него все было просто и ясно: временный фаворит, умный мужик, которого тщеславный царь сначала вознес, а теперь выбросил на помойку.

— Я всегда говорить, что твой варвар-государь — человек настроения, — продолжал он. — Сегодня он тебя на руках носит, а завтра бросит в яму. Ты для него игрушка, барон. Умный, полезная, но не более. И он наигрался. Теперь будешь здесь сидеть и гнить, и никто о тебе не вспомнит. Ты — никто. Пыль. А я — Король. Даже в этой дыре я остаюсь Королем Швеции! Мои генералы перегруппируются, мои дипломаты поднимут всю Европу. Меня отсюда вытащить. А за тобой не придет никто.