Инженер Петра Великого 6

— А метхалл! Какой удивительный метхалл! Долхжно быть, невероятно пхрочный! Это английская сталь? Или знаменитая шведскхая?

Ага, вот и клюнул. Главный вопрос.

— Какая еще шведская, — пробасил я, окончательно входя в роль простоватого умельца. — Наша, родная. Секретная.

— Секхретная? — его глаза вспыхнули алчным огоньком. — О, дхуг мой, я умею хранить секхеты!

— Ну, раз для науки… — Я сделал вид, что сомневаюсь, и, придвинувшись ближе, заговорщицки понизил голос. — Слыхал про тверские болота? Там руда особая водится. Ржавая, неказистая на вид, однако в ней, сказывают, жилка серебряная есть. Весь фокус в плавке по секретному рецепту: серебро не отделяется, а впитывается в железо, делая его легким и прочным, что твой алмаз.

Стоявший рядом Орлов издал какой-то сдавленный звук, похожий на предсмертный хрип, но вовремя прикрылся приступом кашля. Фон Курц же буквально впился в меня глазами, схватывая каждое слово.

— Невехоятно! — бормотал он. — Не могхли бы вы уделить мне хотя бы кхошечный кусочек этого чудхесного металла? Для изучхения! Я щедхо запхачу!

— Да брось платить, — я махнул рукой. Отойдя к куче мусора, я выбрал самый ржавый обломок лопнувшего трака. — Вот, держи, господин профессор. Изучай. Только рецепт-то — тайна государева. Проболтаешься — голова с плеч, сам понимаешь.

Он вцепился в этот кусок ржавчины, словно это был слиток золота.

— Могхила! Я буду нем кхак могхила!

Чтобы отблагодарить нас, он решил продемонстрировать свои «чудеса». Из повозки были извлечены подзорная труба и «увеличительное стекло» — простейший микроскоп, через который мы с Орловым разглядывали волосатую лапку мухи. Для Василия это была чистая магия, для меня — скучный школьный курс физики.

— А вот — венец мхоей кхоллекции! — провозгласил он, доставая трехгранный кусок стекла. — Махический кхисталл, что ловит солнечный луч и разлахает его на семь первоцветов!

Когда он поймал стекляшкой солнечный луч и на снегу вспыхнула маленькая радуга, Орлов благоговейно ахнул. Мне же стоило огромных трудов не расхохотаться в голос при виде этой простейшей школьной призмы.

Расчувствовавшись, фон Курц даже сделал мне деловое предложение:

— Любхезный механик, пходайте мне сие дьявольское устхоение! Сто хублей серебхом! Поедемте со мной в Ефхопу, там ваш хений оценят по достоинству!

— Благодарствую, господин профессор, — ответил я, сдерживая смешок. — Но я уж как-нибудь тут. С медведями. Привычнее.

Сокрушенно покачав головой и жалея о моей загубленной в диких лесах судьбе, он собрал свои «чудеса» и покатил дальше по нашему следу. Мы с Орловым долго смотрели ему вслед.

— Ну и прощелыга, — наконец протянул Василий. — А я ведь почти поверил. Особенно про Ефхопу.

— Он не прощелыга, Василий. Он на службе, — поправил я. — И сейчас он повезет своим хозяевам кусок ржавого железа и байку про серебряную сталь. Пусть поищут. Годиков на десять изысканий им хватит.

Орлов расхохотался. Я же, вспомина призму, которую «профессор» демонстрировал, думал совсем о другом. Этот фарс был моим первым опытом, где слух и ложь — такое же оружие, как пушка. Брюс был прав: сеть чужих глаз и ушей уже давно и прочно опутала всю страну, уж засилье иностранцев и вовсе упростило им работу. Значит, пора учиться и вплетать свои собственные, ядовитые нити. Даже от такого дурака может быть польза. И я уже знал, какая.

Глава 19

Перевалив через последнюю гряду лесистых холмов, мы словно вырвались из тесного, зеленовато-серого сумрака в совершенно иной мир. Перед нами, насколько хватало глаз, расстилалась степь. Белая, бескрайняя, идеально ровная, она уходила к самому горизонту, сливаясь с низким, свинцовым небом. Ветер, которому больше не мешали деревья, гулял здесь напропалую, с шипением и злым посвистом перегоняя по твердому насту потоки колючей снежной пыли.

Здесь, на слепящем просторе, наш «Леший» наконец-то попал в свою стихию. Стоило мне до упора толкнуть рычаги паровых клапанов, как двигатели, до этого работавшие вполсилы, взвизгнули в полную мощь. Машина, вздрогнув всем своим многотонным телом, рванула вперед. После мучительного черепашьего хода в лесных зарослях этот рывок пьянил. Мы летели над белой пустыней, оставляя за собой вихри снежной пыли.

Орлов, сохранявший солдатскую сдержанность, не выдержал и заорал что-то разудалое, перекрывая свист в ушах. Его восторг был мне понятен — это пьянящее чувство абсолютной свободы и почти божественной мощи.

На второй день пути по степи, когда до цели оставалось не больше сотни верст, я, разглядывая горизонт, зацепился взглядом за темную точку далеко позади. Она упрямо двигалась параллельно нашему курсу.

— Василий, — позвал я, вглядываясь во все глаза. — У нас, похоже, хвост образовался.

— Где? — Орлов подскочил со своего места, едва не приложившись головой о потолочную балку.

— Да вот же, любуйся. Беда, Василий. Лоси-то за нами увязались. И, похоже, преобразились. Теперь они и в киверах, и на конях скачут. Еще и целым стадом.

Орлов сперва растерянно похлопал себя сзади, словно искал реальный хвост, затем медленно перевел взгляд на меня. Несколько секунд он силился сохранить серьезную мину, но подбородок его задрожал, и он, наконец, сдался — расхохотался громко, до слез.

— Эх, Петр Алексеич, зоркий вы! — выдохнул он, утирая рукавом мокрые щеки. — Де ла Серда велел молчать, аки рыба об лед, дабы вашего благородия не нервировать. Говорит, вы человек впечатлительный, уединения ищете.

— Впечатлительный… — проворчал я, ухмыляясь. — Эх, Василь, где ж эти лосиные кавалеристы были, когда мы мост через реку строили? Их рога — бревна таскать — очень пригодились бы!

К вечеру ветер принес с собой шум. Сперва низкий, едва различимый гул, будто где-то впереди гудел потревоженный гигантский улей. Вслед за гулом пришел запах — острая, въедливая смесь дыма от тысяч костров, конского пота, прелой каши и сыромятной кожи. А когда мгла на горизонте чуть поредела, нашим глазам открылось и само зрелище. У самого края земли, там, где небо сливалось со степью, тянулась длинная, темная полоса. Она шевелилась, жила, дышала, испуская сотни тонких струек дыма. Это был кочевой город из палаток, раскинувшийся на многие версты. Великая русская армия. Мы почти у цели.

— Ну вот, Петр Алексеич, — произнес Орлов серьезным и даже торжественным тоном. — Кажись, доехали. Вон они, наши орлы.

В его голосе звучали радость и глубокая ностальгия. Старый солдат возвращался в родную стихию. Для меня же этот дымный, пахнущий войной горизонт был лишь конечной точкой маршрута, за которой начиналась самая сложная часть работы.

Мы остановились на ночлег, не доезжая до передовых постов верст десять — не хотелось заявляться в лагерь посреди ночи, уверен Государь сразу вызовет к себе, а там и до утра у него можно засидеться. Уж лучше утром, как положено, направимся с докладом. Сидя у костра и глядя на далекие огни, я мысленно подводил итоги нашего путешествия. Почти три недели пути. Сотни верст по абсолютному бездорожью. Поломки, экстренное строительство моста. Мой «Леший», неуклюжий сырой прототип, выдержал все. И при этом выпятил огромное количество изъянов.