Инженер Петра Великого 6

— Хорошая машина получилась, Петр Алексеич, — нарушил тишину Орлов, словно прочитав мои мысли. Он методично чистил свою фузею, и в его привычных, отточенных годами службы движениях сквозило спокойствие. — Надежная. И злая.

— Еще сырая, Василий. Доводить до ума — минимум год работы, — возразил я, подбрасывая в огонь сухую ветку.

— Зато своя, — он вскинул голову, и его глаза блеснули в свете пламени. — Не немецкая. Наша.

В этих простых словах заключалась вся суть того, что мы делали, строили машины, которые дарили независимость.

Глядя на далекие огни, я ощутил, как возвращается тревога, которую все эти дни удавалось успешно давить где-то на задворках сознания. Там, в этом дымном, бурлящем муравейнике, меня ждал Император. Я вез ему не просто отчеты и чертежи. Я вез новое оружие. Новую тактику. Целую философию войны. И у меня не было ни малейшего понятия, как он, апологет чугунной мощи, отнесется к моей «немецкой хитрости». Я мысленно готовился к тяжелому разговору.

Утро мы встретили без спешки. Несколько часов я посвятил финальной проверке и обслуживанию «Лешего»: каждый узел и рычаг был осмотрен, смазан и подтянут. Машина должна была явиться пред государевы очи в идеальном состоянии. Орлов же, начистив до зеркального блеска свою фузею и амуницию, расхаживал вокруг нашего бивака с видом заправского гвардейца перед смотром. Наше долгое путешествие подходило к концу.

К полудню на горизонте проступила темная цепочка всадников. Десяток гвардейцев в заснеженных плащах неторопливо приближались. В их уверенной выправке безошибочно угадывались люди де ла Серды. Наши молчаливые хранители наконец-то решили явить себя миру. Возглавлявший отряд молодой поручик, поравнявшись с нами, лихо соскочил с коня и, щелкнув каблуками, отдал воинское приветствие:

— Поручик Дубов, ваше благородие! Отправлен для встречи и сопровождения. Велено вас до самого лагеря проводить, дабы уберечь от неприятностей.

Он говорил громко, по-уставному четко, при этом в глазах плясали смешливые искорки. Спектакль продолжался.

— Благодарю за заботу, поручик, — ответил я, с трудом сдерживая улыбку. — Хотя, признаться, мы и не ждали такой чести.

— Так точно, дикие места, — с непроницаемым лицом подтвердил Дубов. — Потому и велено было нам дорогу для вас блюсти. Мало ли, зверье какое…

Слова поручика стали последней каплей для Орлова. Тот, до этого с самым невинным видом изучавший небо, больше сдерживаться не смог.

— Надо же, Петр Алексеич! — громыхнул он, хлопнув себя по бокам. — А я-то, дурак, думал, это все те же лоси с киверами на рогах за нами бегают! А это, видать, наш патруль был! Вот ведь как бывает!

Кавалеристы, до этого сохранявшие каменные лица, не выдержали и прыснули со смеху. Только один безусый парнишка (видать, тот, кто и потерял кивер) не подержал смех, буквально впитывая смешливые взгляды своих соратников. Даже поручик Дубов позволил себе широкую, обезоруживающую улыбку. Игра была окончена.

— Бывает, бывает, служивый, — сказал он, хмыкнув, ненароком бросив взгляд на своего подчиненного, крепко сжимающего запасной головной убор, что еще больше веселило сослуживцев. — Лоси тут у нас и впрямь диковинные водятся. Ну что, ваше благородие, дозволите сопроводить?

— Ведите, поручик.

Во главе эскорта мы наконец двинулись к лагерю. Дубов, пристроившись на коне рядом с моей рубкой, ввел в курс дела.

— Сидим, ваше благородие, киснем! Генералы карты двигают, а турка со стен крепостных посмеивается. Государь зол, как сто чертей. Порох отсырел, кони сено жуют вперемешку с гнилой соломой. Тоска смертная!

Вот значит как. Армия измотана бездействием и унылой осадой.

Когда мы подъехали к первым постам, лагерь буквально взорвался шумом сотен голосов. Часовые, разинув рты, застыли, глядя на пыхтящего, лязгающего гусеницами стального монстра. Из землянок и палаток высыпали солдаты, мгновенно обступив нас плотной толпой. В воздухе раздались восторженные крики: «Гляди-ка, самоходная печь!», «Не иначе, барон Смирнов со своими чертями приехал!», «Вот на этой штуке мы их, басурман, и раздавим к лешему!».

Для измотанных людей наша машина оказалась стала символом, воплощенной надеждой на то, что у их Государя в запасе есть последнее чудо-оружие, которое переломит ход этой тоскливой, бесславной осады. В их глазах горела почти детская вера в чудо. От этой безграничной веры становилось не по себе. Ведь я вез им всего лишь инструмент, а не волшебную палочку. И это еще нужно суметь воспользоваться этим инструментом, а цена за его применение могла оказаться куда выше, чем они себе представляли. Пробираясь сквозь толпу к штабной палатке, я почти физически ощущал тяжесть их ожиданий.

Рассчитывая на немедленную встречу с Государем, я, тем не менее, прибыл в лагерь зря — меня ждало разочарование. Петра здесь не оказалось. Как выяснилось от словоохотливого адъютанта старого фельдмаршала Шереметева, Император еще два дня назад отбыл с инспекцией в Таганрог, где располагались его главная ставка и тыловые базы. В осадном лагере царила сонная апатия: генералы ждали возвращения государя, а солдаты — хоть какого-нибудь приказа.

Мой «Леший» немедленно нарушил это унылое межвременье. Пока я докладывался Шереметеву, машину обступила толпа. Случай продемонстрировать ее мощь подвернулся немедленно: неподалеку, в раскисшей от дневной оттепели грязи, по самые оси увязла тяжелая повозка с бочками пороха. Десяток солдат, надрываясь и чертыхаясь, пытались ее вытолкать, правда безрезультатно.

— Василь, — кивнул я Орлову. — Покажи-ка господам, на что способна наша телега.

Сияя от гордости, Орлов завел еще не остывший двигатель. «Леший», взревев, легко подполз к застрявшей повозке. Трос накинули за считаные секунды, и спустя мгновение, под восторженные крики солдат, многопудовая махина уже стояла на твердой земле. Младшие офицеры, наблюдавшие за этой сценой, одобрительно кивали, в их глазах проступило невольное уважение.

Вечер опустился на лагерь, принеся с собой промозглый холод. Нас с Орловым разместили в просторной офицерской палатке, и простое тепло от чугунной печки после долгой дороги казалось верхом блаженства. Однако Орлов был мрачнее тучи. Он молча сидел на скамье, то и дело поглядывая на меня.

— Петр Алексеич, — наконец заговорил он. — Вон тот ящик, длинный, железом обитый… Там, поди, новое ружье. Верно я мыслю?

Отставив кружку с горячим сбитнем, я кивнул. Он заслуживал знать правду.

— Верно, Василий. Назвали «Шквал». Представь себе: восемь готовых зарядов. Вставил ее в ружье, щелкнул затвором — выстрел. Еще раз щелкнул — второй. И так восемь раз. Восемь, Василь! За то время, пока турок один раз свой мушкет зарядит.

Орлов перестал вертеть в руках нож. Он медленно поднял голову.