Инженер Петра Великого 6

В основе замысла лежала простая идея: превратить «Лешего» в самоходный строительный кран с функцией копра. Работа закипела с лихорадочной скоростью. Первым делом под корень пошла самая высокая и прямая сосна, которая, очищенная от веток, превратилась в массивную мачту-стрелу. Используя паровую лебедку, мы водрузили ее на платформу машины. Чтобы компенсировать ее вес и предотвратить опрокидывание, пришлось снять с бортов два тяжелых бронелиста — они послужили импровизированными аутригерами, намертво расклинив «Лешего» на берегу.

На роль «бабки» — ударного молота — идеально подошла чугунная заготовка для ступицы, увесистый десяток пудов. Обмотав ее цепями, мы подвесили груз на канат лебедки, пропустив его через блок на конце стрелы и зафиксировав в двух направляющих из гладко оструганных бревен для точности удара.

— Хитро, Петр Алексеич. Очень хитро, — присвистнул Орлов, оценив конструкцию.

— Это не хитрость, Василий. А гонка со временем.

Инженерный штурм начался без промедления. Первые пару часов было тяжело. Нужно было приноровиться, мы часто промахивались, но потом, с наработанным опытом, стало легче. Работая со статичной позиции на берегу, мы забили первые сваи, насколько дотягивалась стрела. На них лег настил — первая, шестиметровая секция будущего моста, выглядевшая до ужаса хлипкой. Спасибо Федьке, он умудрился впихнуть в наше борохло небольшой ящик с гвоздями, обмазанный маслом. И зачем он нам нужен был по его мнению — ума не приложу. В любом случае, гвозди пригодились, укрепляя конструкцию.

— А теперь самое интересное, — бросил я Орлову, садясь за рычаги.

Затаив дыхание, я медленно повел «Лешего» вперед. Доски под многотонной махиной скрипнули, протестующе затрещали, но выдержали. Теперь, стоя не на берегу, а уже над водой, на собственном творении, мы получили возможность забивать сваи для следующего пролета. Эта изнурительная рутина — выдвинуть свежую секцию вперед с помощью лебедки и катков, переехать на нее, забить новые сваи — позволяла нам буквально ползти через реку, таща за собой свой собственный мост. Ритм задавал сам процесс: подъем «бабки» лебедкой — и оглушительный удар, от которого дрожал наш временный помост. Секция за секцией.

Мы работали без передышки. Солнце уже багровело на горизонте, когда последняя свая вошла в донный грунт и мы уложили настил, соединивший нас с вожделенным противоположным берегом.

— Ну что, Василий, — вытирая со лба пот рукавом, сказал я. — Принимай работу.

Орлов прошелся по мосту, с силой потопал ногой по настилу.

— Стоит, чертяка, — с уважением произнес он. — Крепко стоит.

Я сел за рычаги. Тяжело дыша паром, «Леший» медленно прополз вперед, по окончанию нашего творения. Когда передние траки коснулись твердой земли, я не выдержал и заорал что-то победное, первобытное. Орлов, стоявший на платформе, подхватил мой рев.

Мы сделали это. Одолели. За один световой день.

Перегнав «Лешего», уже на следующий день (сил что-то еще делать не оставалось), мы начали разбирать конструкцию на машине, забирая самые крепкие бревна — кто знает, какая преграда ждет впереди. Работа была почти закончена, когда Орлов, стоявший в дозоре, вдруг замер.

— Петр Алексеич, к нам гости, — тихо произнес он, указывая в сторону леса.

Из-за деревьев на поляну выезжало странное шествие. Впереди, ведя в поводу облезлую клячу, запряженную в крытую повозку, шагал высокий, тощий субъект в потертом, но явно заграничного покроя камзоле и треуголке. За ним семенили двое чумазых мальчишек-слуг. Незнакомец остановился, с нескрываемым изумлением оценивая нашего монстра. Затем, оставив повозку на попечение мальчишек, он уверенно зашагал к нам.

С нарочитой, театральной уверенностью бродячего фокусника он встал перед нами. Говорил он по-русски бойко, но с явным немецким акцентом.

— Доброхо дня, хоспода! — провозгласил он, картинно сняв шляпу. — Позвольте прехдставиться: Леопольд фон Курц, профехссор натуральной философхии и демонстхатор чудес пхироды!

Профессор? Как же. Одного взгляда на его потертый камзол и сапоги было достаточно, чтобы скепсис во мне перерос в уверенность. Это авантюрист и пройдоха. При этом, он играл роль с усердием бродячего актера, которому позарез нужны деньги на ужин. Эти поклоны, нарочитая восторженность, акцент, который был слишком… идеальным что ли, словно он его репетировал. Но главное — цепкий взгляд, оценивающий, он скользил по клепаным стыкам бронелистов, по рычагам управления, по паровой лебедке.

Детали мгновенно сложились в до боли знакомую картину. Передо мной был простой лазутчик низшего звена. Пчела-разведчица из улья, что гудел где-нибудь в Вене, Стокгольме или в Лондоне. Его задача проста и незамысловата: рыскать по необъятным русским просторам, собирая слухи, оценивая технологический уровень встреченных диковин и, самое главное, выявляя «самородков» вроде меня для последующего доклада людям куда более серьезным.

Шпионаж — ремесло древнее, как мир, но сейчас он обрел в России невиданный размах. Государь Петр Алексеевич, прорубая свое окно в Европу, вместе со свежим ветром перемен впустил в страну сквозняк чужих интересов.

Брюс еще в Москве предупреждал меня, посмеиваясь в свои рыжеватые усы: «Запомни, барон, на каждого нанятого нами голландского шкипера приходится один английский купец, что выведывает у него прочность нашего дуба. На каждого саксонского фортификатора — австрийский „инженер“, что зарисовывает его бастионы. А на каждого шотландского офицера… приходится еще один шотландец, который пишет письма своему кузену в Лондон о количестве пушек в полку».

И это не было преувеличением. Вся Россия кишела ими. Они были повсюду, невидимая армия. В архангельских конторах сидели чистенькие английские факторы, которые скупали пеньку и мачтовый лес для своего флота, не гнушаясь сведениями о количестве кораблей, сошедших со стапелей в Воронеже. В Немецкой слободе в Москве жили «аптекари» и «ювелиры», чьи лавки были с функцией явочных квартир.

Их цели были ясны. Шведы искали слабые места в обороне, пути снабжения, признаки недовольства в народе, вроде недавнего бунта в Астрахани. Турки на юге следили за каждым движением на Дону. Но самые хитрые и дальновидные игроки сидели дальше. В Вене Габсбурги с тревогой наблюдали за ростом новой силы на востоке, опасаясь, как бы русский медведь не сунул лапу в их польские и балканские дела.

А англичане… о, эти были самыми дотошными. Их островная империя строилась на торговле и господстве на море. И вот до них доходят слухи о том, что где-то там, за Уральскими горами, в диких лесах, промышленники Демидовы начали плавить железо, которое не уступает знаменитому шведскому, а то и превосходит его. Для лондонских купцов и лордов Адмиралтейства эта новость была страшнее чумы. И вот сотни таких вот «профессоров», «геологов» и «путешественников» сейчас рыщут по стране, по крупицам собирая сведения для своих хозяев.

И что самое парадоксальное — таких людей почти не трогали. Любое серьезное дознание над иноземцем могло вызвать гнев государя. Царь, стремясь привить стране европейские нравы и технологии, наплодил ими Россию, свято веруя, что все иноземное — априори «лучшее». Поймаешь такого «фон Курца» за руку — а он поднимет визг, что невинную науку притесняют, напишет жалобу в Посольский приказ, и в итоге виноватым окажешься ты, ретроград и противник прогресса.

Что ж, раз уж канал для дезинформации сам приплыл в руки, грех им не воспользоваться. Этот актер ждет от меня роли простоватого гения-самоучки? Он ее получит.

— Механик я здешний, Петр, — представился я, намеренно огрубляя голос и манеры. — А это — помощник мой, Василь. Строим вот помаленьку.

— Ме-ха-ник! — с придыханием произнес фон Курц. — О, я такх и знал! Только гхений мог сотворить сие… чхудовище! Скахжите, любезный, на какой силе оно двихжется?

— Да какая там сила, господин хороший, — отмахнулся я. — Вода да уголь. Воду кипятим, пар в трубу, он колеса и крутит. Простая механика, ничего чудесного.

Разочарованно цокнув языком, фон Курц тут же нашел новый заход, постучав костяшкой пальца по траку.