Иоанн Грозный

Иоанн засерчал. Тенорок пошел вниз, хриплость явилась в голосе.

– Дело начинай с осторожностью. Насмешников примечай. Мы их осадим. А то загогочут: царь опять женится. Хохотунам придирки сыщем, перевешаем на осинах подлецов. Не важно, боярин или холоп с длинным языком вылезет.

Годунова почуял в ногах слабость. Явственнее стало, какой размах приобретет отбор царской невесты, каковы будут и последствия. Ему грозит перессориться со столькими именитыми людьми, что ум выешь. Всем-то не угодишь! В первую голову – государю.

– Неименитость твоя, Годунов, на пользу тебе пошла. Кому, поторопясь, скажешь о моем желании, тебе – царскому холопу от врагов моих скорый упрек. Верю, как человечишка без связей с родами боярскими к делу подойдешь непредвзято и трезво.

Царь повернулся к Годунову:

– Не чист на глаз будешь, залециприятничаешь, взятку с родни за девицу возьмешь, пошлю под колесо… Иди с Христом.

Годунов с охапкой непоставленных свечей пошел к выходу. Внутренность храма пылала огнями, зажженными Иоанном. Он смотрел Годунову в спину, а тот старался не пошатнуться от охватившей слабости и головокруженья.

От Новгорода Иоанн повернул с войском не к Москве, как молились и надеялись, а на Псков. Положил царь низвергнуть другую северную столицу древней свободы. После себя в Новгороде оставил он выгоревшую пустошь, на многие лета невосстановленную. Удивительно, но на расчищенной большой части Торговой стороны сразу стали строить дворец для повторных наездов государевых. Ребята и нищие потащили на погосты разлагающиеся трупы отцов и матерей. Птицы же, от поклевов трупов зараженные, несли стаями прилипчивую смертную болезнь из Новгорода во Псков.

Сей град тоже не смел защищаться от государя. В субботу второй недели Великого поста Иоанн ночевал в монастыре Св. Николая на Любатове. В полночь услышал он благовест и звон церквей псковских. Призвав Годунова, бодрствовавшего на пороге соседней кельи у постели царских сыновей, вопросил: чего значит? Колеблясь, робея другого спроса, Годунов отвечал, что идут псковичи к Заутрене молить Всевышнего об избавлении их от гнева государева. Знамо, со слезами припадают к святым иконам.

Государь, встав, живо представил переполненные народом соборы, призвал к себе Малюту-Скуратова, князя Вяземского, Василия Грязного и Алексея Басманова, гневно обвинил их в прежних христианских убийствах, когда правые с неправыми огульно корыстолюбиво казнились. Приказал: «Иступите мечи о камень!» Борис слышал такую речь и облегченно перевел дух.

Наутро вступив в город, царь с удивлением увидел на улицах перед всеми домами столы с изготовленными обильными яствами. Так было выполнено по совету наместника князя Юрия Токмакова. Псковичи стояли у домов с женами и детьми, держа на рушниках хлеб с солью. Преклоняя колени, благословляли царя и опричное войско его со словами: «Государь великий князь! Мы, верные рабы твои, с любовью и усердием подаем тебе хлеб-соль. С нами и животами нашими твори волю свою. Все, что имеем, и мы сами – твое, самодержец московский!»

Игумен Печерский Корнилий, по преклонным годам не пугавшийся разделить судьбу новгородского архиепископа Пимена, оплеванного и привезенного в Псков, встретил царя на площади у церквей Св. Варлаама и Спаса. Царь принял его и духовенство милостиво. Вышел из возка, где ехал, поднял упавшего игумена с колен. Прошел в храм Троицы, слушал вместе с ним молебен.

После службы подвели Иоанна к гробу Св. Всеволода Мстиславовича, на века заслужившего благодарную память правления. Царь поклонился гробу. Попробовал поднять лежавший сверху меч, принадлежавший Всеволоду. Тужился и не смог. Улыбнулся без обиды.

В монастырской келье старец Саллюс Никола отказал царю в благословении, без ума предложив вместо искусить сырого мяса. Смущенный царь отвечал: «Я – христианин, и не ем мяса в Великий пост». Не робевший смерти пустынник сказал: «Ты делаешь хуже: питаешься человеческой плотью и кровью, забывая не токмо пост, но и Бога!» Никола пригрозил царю, предсказав будущие несчастия. С измененным лицом царь выскочил из кельи. Велел войску горожан не обижать и собираться к отъезду.

Оставшись наедине с заросшим немытым юродивым, одни ногти длинной с вершок выросли, закрутились, Годунов обнял Николу и, всхлипывая. спросил: чего ты не приехал в Новгород?! Я выглядывал тебя, прежде уговорившись.

Царское войско пошло в Москву. Туда везли знатных пленников, включая низложенного новгородского архиепископа Пимена. Ждали суда. Обозом следовало награбленное добро. Ехали не получившие назначения иностранцы. Судачили про строгость государеву.

Матвей тихо покачивался на Беляке. Перебирал в памяти, как по дороге из Пскова опять заскочил в Новгород. Василий Григорьевич с дядьями ездили к Ананьиным. Семья посадника соскоблила гарь с обгоревших стен, положила на терем новую крышу. Сидели в красной горнице, сватали Ефросинью. Матвея в дом не допустили. Он кружил рядом.

Родители невесты не прочь были породниться с сильными опричниками, но еще ждали, выгадывали, Ефросинью переценивали, не подвернется ли кто побогаче и повлиятельнее. У дочери не спрашивали, своего мнения иметь ей не полагалось. Кого выберут, с тем и жить и станет. Стерпится – слюбится, и верна мужу быть! Порешили погодить до Красной Горки.

Нарядно одетая Ефросинья, в пурпурном сарафане и кокошнике, осыпанном речным жемчугом, выглянула из соседней горницы с глазами заплаканными. Сердце ее склонялось к Якову. Да не с нее спрос! Исстари велось, что старший племянник в роду предпочтительнее четвертого младшего дяди.

Слезы Ефросиньи заметили – от счастья. Матвей ездил по улице и улыбался, предвкушая обладанье женой красавицей. От тайных мыслей оторвал послух, принесший весть, что немедля зовут его к Годунову. Матвей угрюмо подумал о Магнусовом письме и не ошибся.

Миновали Тверь, приближались к Старице, вотчине Владимира Андреевича, покойного государева двоюродного брата, в прошлом году по обвинению в измене казненного. Иоанн опасался, не все враги перебиты, ждал засады. Посылал вперед летучие отряды разведчиков.

Годунов ожидал Матвея с дядей Яковом и Василием Шуйским на Старицкой дороге. Нахлестывая лошадей, брызгая грязью из-под копыт, поскакали вперед войска под предлогом разведки, искали спокойное место. На ходу Борис говорил Якову. До Матвея донеслось:

– Сыграл я, как ты показывал, да сбился со счета.

– Подъезжая к Новгороду, услыхал я ошибку в переборе, - отвечал с доброй улыбкой Яков.

Борис предупредил:

– Никому не болтай, что на колоколах меня учишь.