Иосиф Сталин – беспощадный созидатель

Как ужасно быть свидетелем минутной слабости такого большого человека – настоящего непобедимого орла (Сталин прекрасно умел убеждать окружающих в собственном величии – в том числе и показной скромностью. – Б. С.). Иосиф говорил Павлуше, что Киров ухаживал за ним как за ребенком. Конечно, после Надиной трагической смерти это был самый близкий человек, который сумел подойти к Иосифу сердечно, просто и дать ему недостающее тепло и уют. Мы все как-то всегда стесняемся лишний раз зайти, поговорить, посмотреть на него. Я лично не стесняюсь. Я настолько люблю Иосифа и привязана к нему, в особенности после Надиной смерти, чувствуя его одиночество, что я бы часто ходила к нему, но Алеша как-то относится к этому подозрительно, вносит в это элемент и как будто ревности и боязни быть навязчивыми. Он говорит, что Иосиф не любит, когда к нему ходят женщины, но ведь я не женщина для него, перед которой он должен выдерживать светский этикет, я близкая подруга его покойной жены, я друг его семьи, я люблю его детей любовью близкого к дому человека и я привязана к нему, не говоря о респекте и уважении перед ним как перед большим человеком, с которым мне посчастливилось быть так близко знакомой».

Киров был, может быть, единственным из членов Политбюро, кого Сталин считал своим подлинным другом и к кому питал по-настоящему дружеские чувства. А по части славословия вождя Сергей Миронович мог дать фору любому другому из руководства. Так, накануне XVII партсъезда он заявил ленинградскому партийно-хозяйственному активу: «Товарищи, говоря о заслугах нашей партии, об успехах нашей партии, нельзя не сказать о великом организаторе тех гигантских побед, которые мы имеем. Я говорю о товарище Сталине.

Я должен сказать вам, что это действительно полный, действительно всегранный последователь, продолжатель того, что нам оставил великий основатель нашей партии…

Трудно представить себе фигуру гиганта, каким является Сталин. За последние годы, с того времени, когда мы работаем без Ленина, мы не знаем ни одного поворота в нашей работе, ни одного сколько-нибудь крупного начинания, лозунга, направления в нашей политике, автором которого был бы не товарищ Сталин, а кто-нибудь другой. Вся основная работа – это должна знать партия – проходит по указаниям, по инициативе и под руководством товарища Сталина. Самые большие вопросы международной политики решаются по его указанию, и не только эти большие вопросы, но и, казалось бы, третьестепенные и даже десятистепенные вопросы интересуют его, если они касаются рабочих, крестьян и всех трудящихся нашей страны.

Я должен сказать, что это относится не только к строительству социализма в целом, но и к отдельным вопросам нашей работы. Например, если взять вопросы обороны нашей страны, то надо со всей силой подчеркнуть, что всеми нашими успехами… мы целиком и полностью обязаны Сталину.

Могучая воля, колоссальный организаторский талант этого человека обеспечивает партии своевременное проведение больших исторических поворотов, связанных с победоносным строительством социализма».

Ну, разве мог Сталин организовать убийство столь ценного кадра! Чтобы получить предлог для террора против оппозиции, можно было пожертвовать кем-нибудь попроще, например, Чубарем, которого Иосиф Виссарионович в конце концов все равно расстрелял, или уж хотя бы Кагановичем. И каким «здоровым силам» в партии будто бы, согласно версии Хрущева, спавшим и видевшим, как бы свалить Сталина, пришло бы в голову выставлять Кирова в качестве альтернативы Кобе!

Другое дело, что Сталин никогда не позволял личным мотивам вторгнуться в сферу политической целесообразности. План репрессий против недобитых кулаков, представителей эксплуататорских классов, «контрреволюционных партий», бывших офицеров, оппозиционеров, «национал-уклонистов» и просто против старой большевистской гвардии существовал у него давно, и для начала его реализации нужен был только предлог. В преддверии неизбежной, как считал Сталин, войны требовалось «зачистить тыл» от «неблагонадежных элементов». Может быть, версия о том, что Сталин приложил руку к убийству Кирова, потому и оказалась такой долговечной, что люди хорошо помнили, что именно это убийство послужило началом кампании репрессий. При этом не задумывались о том, что Сталин в 1934 году не был ограничен в начале кампании какими-либо жесткими сроками и вполне мог начать ее годом раньше или позже. Непосредственной угрозы большой войны еще не существовало. Поэтому при необходимости можно было дождаться, например, нескольких крупных аварий в промышленности, обвинив в них врагов-вредителей, которых-де надо выжигать каленым железом. Убивать Кирова только для того, чтобы получить предлог для репрессий, было слишком большой роскошью и напрасной растратой ценного и безусловно преданного в тот момент кадра.

Причины же, почему версии о заговоре с целью убийства Кирова были столь популярны в народе как при жизни Сталина, так и после его смерти, при Хрущеве и его преемниках (только заговорщиками в первом случае выступали Зиновьев, Каменев, позднее Бухарин и другие оппозиционеры, а во втором случае – Сталин и Ягода), надо искать в особенностях массовой психологии. Журналисту, например, в любом громком убийстве привлекательнее версии заговора, чем версия убийцы-одиночки, ибо первая всегда выигрышнее и политически, и с точки зрения своей сенсационности. Хотя такие громкие убийства XX века, как убийства премьера Петра Столыпина, секретаря Ленинградской парторганизации Сергея Кирова и президента США Джона Кеннеди, были совершены террористами-одиночками, рядовому обывателю кажется невероятным, что столь значительная личность, как Столыпин, Киров или Джон Кеннеди, могла пасть в результате действий всего одного человека. Поэтому толпа всегда охотнее верит теориям заговора. Сталин это прекрасно знал и использовал убийство Кирова на полную катушку для расправы со своими бывшими политическими оппонентами.

В дневнике Сванидзе есть также описание празднования дня рождения Сталина 21 декабря 1934 года. Оно показывает, как воспринимался вождь в «ближнем кругу»: «Двадцать первого отпраздновали день рождения хозяина. Собрались на его «ближней даче» к 9-ти часам. Были все близкие, т. е. люди, с которыми он не только работает, но и встречается запросто (Молотовы – 2, Ворошилов – 1, Орджоникидзе, Андреевы – 2, Чубари – 2, Мануильский, Енукидзе, Микоян – 1, Берия, Лакоба, Поскребышев и родня – Сванидзе – 3, Реденсы, Аллилуевы), были до 10 ¹/₂ ч. Светлана, Вася и Томик, Артема сын, потом они уехали.

Собрались все и сели к столу, вдруг хозяину показалось, что будет тесно, все вскочили, стали передвигать столы, принесли другой приставной стол, все переставили и прибавили несколько приборов.

Запоздали Лакоба, Берия, Сашико и позже пригласили по просьбе Нюры Элиав. Иосиф сделал это явно неохотно. Они приехали к середине ужина. Тамадой были избраны Анастас Микоян и для другой половины Серго.

Тосты были трафаретные. Я приготовила поздравление в стихотворной форме, но посоветовались с Алешей, он стихотворение одобрил, но читать его за столом не позволил…

Ужинали до 1 ч. ночи, потом шумели, хозяин вытащил граммофон, пластинки, стал его сам заводить и ставил пластинки по своему вкусу (как всегда). Мы танцевали, причем он заставлял мужчин брать дам и кружиться. Потом кавказцы пели песни унылые, многоголосные – хозяин запевал высоким тенорком…

В тот вечер… была масса штрихов и деталей, о которых хочется писать. Иосиф был в благодушном настроении, но не такой веселый, каким я привыкла его видеть в тесном кругу, когда только мы, Аллилуевы и Нюра. Во время тостов Серго встал и поднял бокал за Кирова: «какой-то мерзавец убил его, отнял у нас…» Слезы покатились у всех и на минутку воцарилась тишина. Сейчас же зашумели «что-то неслышно тамады» и вновь пошли тосты. Спустя некоторое время, выпили тост за Андрееву – она училась в Академии с Надей. Иосиф встал и сказал: «Раз заговорили об академии, разрешите выпить за Надю». Я пишу, а у меня опять полные глаза слез, как в тот момент. Все встали и молча подходили с бокалами к Иосифу. Нюра и я подошли и поцеловали Иосифа в щеку. У него было лицо полное страдания. Минута была тяжелая. Опять отогнали настроение и зашумели…

После двух тяжелых потерь Иосиф очень изменился. Стал мягче, добрее, человечней. До Надиной смерти он был неприступный, мраморный герой, а теперь в особенности он потрясает своими поступками, я бы сказала, даже слишком обывательски, человеческими».

Спора нет, Сталин любил и Надежду, и Кирова и искренне горевал об их гибели. Однако Мария Анисимовна Сванидзе трагически ошибалась, думая, что Иосиф стал мягче и добрее. Она не могла знать, что ее, как и большинство взрослых представителей рода Сванидзе, расстреляют в 1942 году по сталинскому приказу. Вообще, большинство присутствовавших на том дне рождения умерли не своей смертью. Чубаря, члена Политбюро, Сталин тихо, без огласки, расстрелял. Тамаду Орджоникидзе острый конфликт с Кобой довел до самоубийства. Енукидзе Сталин сначала опозорил, обвинил, кстати сказать, справедливо, в «моральном разложении» (кто не помнит ловеласа Аркадия Аполлоновича Семплеярова из «Мастера и Маргариты», прототипом которого как раз и послужил Енукидзе). А потом и расстрелял. Лакобе повезло умереть своей смертью, но посмертно Сталин все-таки объявил бывшего друга врагом народа. Берии довелось пережить Сталина на несколько месяцев, после чего с ним безжалостно расправились вчерашние соратники. Молотов и Микоян в последний период жизни Сталина пребывали в малоприятной роли очередных кандидатов на отстрел, но диктатор, на их счастье, умер раньше, не успев окончательно оформить свои планы в отношении Вячеслава Михайловича и Анастаса Ивановича.

М.А. Сванидзе тут же вспомнила, как годом раньше Сталин «так остроумно и метко высмеивал стяжание Марико и Сашико и даже своего старшего сына. Когда год тому назад я заговорила о том, что Яшу надо изъять из той среды, где он находится, и протянуть ему руку помощи, что он жертва окружающих (его тетушек и пр.), он на меня довольно резко напал и сказал: «Извините. Вы говорите чепуху – его ничто не спасет и стремится он ко мне, потому что это выгодно». И даже сострил насчет семьи Орахелашвили, которые усиленно хлопотали вокруг Яши, чтоб его женить на Кетуси (которая послужила прототипом героини фильма «Покаяние». – Б. С.). Кетусе надоело ждать Яшиного предложения, отец не пускал его после Надиной смерти к себе, и она вышла замуж за дирижера оперы Микеладзе. Иосиф сострил так: «Да что Вы, если Яша будет жить у меня, то не только Кетуся разведется с мужем, но и ее мать (Мария Платоновна Орахелашвили)». Мы много хохотали и на этом поставили точку, предоставив все времени. И вот теперь, через два года с чем-то, по настоянию Сашико он принял у себя (в Зубалове) Яшу, Марико и Резо (сын Сашико).