Исход

Карлович стал тенью Винера. Он таскался за Мишей следом, а когда Миша был занят (он всегда был занят), ходил к Оле и Игнату с указаниями. Казалось, его радует такой поворот событий.

Миша велел построить навес и поставить под ним два стола. Это был его командный пункт, здесь он сидел часами, весь в схемах, с кофе. Каждое утро в девять трое поселенцев выстраивались перед ним, и он раздавал задания на день.

Как назло, все не ехал Сергей. Мобильная связь работала временами, а стационарную в лагере так и не подключили. Дважды он звонил, раз прислал записку по электронке. Он мог задержаться до середины июля.

Игнат приходил к мысли набить Мише морду, так тот доставал. Повода долго ждать не пришлось.

На утреннем разводе Миша сказал, что не видит смысла зря расходовать время и продукты. Пусть Ольга готовит на всех четверых, и вообще возьмет на себя кухню. Ольга сказала:

— Пошел ты, Миша! Может, мне еще носки твои стирать? — повернулась, ушла домой. Моросил летний дождь, густой и мелкий.

— Игнат, с женой поговори, — бросил Винер, глядя ей в спину, а Игнат подумал, что сейчас убьет хромоногого говнюка.

Карлович, прочитав намерение Игната по глазам, подскочил к Мише и горячо зашептал тому что-то на ухо. Потом схватил Игната под руку и потащил из-под навеса.

— Миша — владелец земли, ничего не поделаешь, — зашептал Карлович, когда отошли от Миши на достаточное расстояние. — Если мы хотим жить в лагере, надо прислушиваться к нему. Думаешь, мне это нравится?

— Думаю, да, — ответил Игнат. — При Сергее под дурачка косил, а сейчас типа премьер-министр.

— Игнат, ты не понимаешь, — не обиделся Карлович, — это способ сохранить мир. Хочешь конфликта? — его голос стал серьезнее. — Ты набьешь Мише морду в его доме, а у него ключи от оружейной. Намек понял? Он не сахар, но сейчас мы будем под него играть.

Игнат не мог не признать правоту Карловича.

— Я его одерну, — продолжал Карлович. — Он отстанет от Оли. Но мы так же будем каждое утро приходить, получать задания и отпрашиваться, когда захочется выйти, потому что это — недорогая цена за мир. Ты понял?

Игнат пошел догонять жену.

Они перестали дружить. По вечерам Винер и Карлович сидели перед телевизором, а Ольга и Игнат — на веранде своего дома — пили чай, слушали радио.

Когда пошла земляника, вздохнули с облегчением. Это давало повод покидать лагерь на весь день — занимались зимними заготовками.

Звонили Ольгины родители. Они перебирались на дачу, пересидеть, и переменили мнение насчет их союза. В каждом разговоре прощались — с такими событиями и связью неясно было, когда удастся поговорить в следующий раз.

До обеда набрали по половине ведерка. Земляника росла на открытых полянах и поросших травой прибрежных залысинах, поэтому, не заходя глубоко в лес, они двигались вдоль реки. Сели перекусить, и это был лучший момент дня. Ольга достала из рюкзака завернутые в фольгу бутерброды с сыром, разлила по чашкам кофе с молоком из термоса, стала чистить яйца.

Игнат любовался ею, дивясь, откуда в столичной штучке появилось чувство земли, дома, очага. Ольга загорела, кончики волос посветлели от солнца, а руки загрубели. Она пыталась ухаживать за ними, но маникюр держался до первой прополки. Сейчас бежевый лак на ногтях облупился, доходя неровными краями лишь до середины.

Ольга резала огурец, а Игнат взял ее руку, прервав ее хозяйственное устремление. Она посмотрела на мужа с удивлением.

— Что?

Он поднес ее пальцы к губам и поцеловал. Ольга хотела забрать руку, стесняясь грубости кожи, мозолей, мелкой грязи. Потом усмехнулась и погладила Игната по щеке. Он не был неженкой, и она дразнила его Железным Дровосеком, так он был нескладен, такими крупными были его черты. Тем ценнее была ласка.

Возвращались засветло. Болели руки, спины. Днем переобулись в кроссовки, а переброшенные через плечо сапоги отзывались на каждый шаг слабым резиновым шлепком.

Игнат предложил срезать через лес. Там было прохладнее и тише, и каждый звук слышался отчетливей. Хохот, донесшийся до них через полчаса, прозвучал как над самым ухом, и Игнат, дернув Олю за локоть, повалился на землю, встретившись с ее взволнованным взглядом — приложил палец к губам.

Смех повторился. Эхо было неглубоким, вдогонку к звуку, значит, смеялись недалеко.

— Пойду посмотрю, — прошептал Игнат. — Ты здесь оставайся, приду потом.

— Я с тобой, — возразила Ольга, а Игнат не стал спорить.

Он пошел в направлении, откуда донесся смех.

Вышли к ручью. Стали слышны другие звуки — обыденной работы, несуетной и устоявшейся. Впереди, между деревьями, Игнат заметил свет открытого пространства, а в нем — чуждый лесу тусклый блеск. Теперь пошли от дерева к дереву, заранее выглядывая место, куда ступить. Деревья здесь стали реже, перемежаясь пнями.

Наконец Игнат замер за стволом, и, не поворачиваясь, остановил Ольгу поднятой ладонью.

Перед ними была вырубка, большая, километр в поперечнике. Блеск, который им виделся, давало солнце, отражаясь от стен одной из восьми теплиц.

Это были длинные строения со стенами, кое-где стеклянными, кое-где затянутыми полиэтиленовым листом. За стенками виднелась зелень. Теплицы отстояли друг от друга на десять метров. Пространство между ними было засажено зеленым кустарником.

С одного края к вырубке вела колея, продавленная гусеницами трактора. У первой теплицы стоял «Исудзу» на больших колесах, и кузов из-за них казался непропорционально малым. У машины курили, переговариваясь, трое. Больше всех суетился молодой, с закрывающей глаз иссиня-черной, вороньей челкой. Игнат не знал, что это Паша Головин.

Паша говорил быстро, взахлеб, смеялся, тряся плечами и прикрывая рот ладонью, но спутники не поддерживали его смех, отвечая вялыми улыбками. Один, пожилой и жилистый, матерый, с лицом в глубоких морщинах, казалось, не слушал Пашу, обшаривая цепким взглядом окрестности. Паша, чтобы обратить на себя внимание, стал трогать его за локоть, но старик поставил его на место злым и спокойным взглядом. Это был Мизгирь.

К компании подошел и почтительно замер, не приближаясь, человек в выцветшей до песочной желтизны рабочей куртке. Паша недружелюбно посмотрел на него. Тот снял бейсболку и заговорил, раболепно склоняя голову. Игнат узнал Ильхана. Паша недовольно кивнул, Ильхан махнул рукой кому-то за спиной — и женщины, их Игнат тоже знал, помогали с огородами, понесли к машине Паши объемные, но, судя по женской походке, легкие пластиковые мешки. В «Исудзу», насчитал Игнат, вошло больше двадцати.

* * *

Есть дни, насыщенные событиями так плотно, что — хоть водой разбавляй, чтобы на неделю хватило. Сегодня был как раз такой.

Не успел Миша проснуться, как по телевизору сказали, что Израиля больше нет. Новость шла третьей, после указа нового президента о расширении функций МОР и репортажа об отделении мятежного Урала. Миша чистил зубы. Услышав новость, замер с мятной пеной во рту и вокруг губ, потом сплюнул бело-зеленым в траву.

— Сочувствую, — сказал Карлович.