Искра и Тьма

— Спасибо вам за то, что пришли, — сказала она. — Давайте обсудим наши проблемы.

— А чего тут обсуждать-то, Искорка? — сказал Злоба. — Дело — болото. Если Борис и впрямь захочет сесть на трон, кто ему в этом помешает? Олежка, что ль? Да не смеши меня.

— Помолчал бы ты, — сказала Искра. — Не ты ли стоял и лыбился, глядя, как унижают почтенного Авксента?

— Помилуй, княжна! — изумился великан. — Что я должен был сделать? Броситься спасать советника? Тридцать… и даже меньше — сколько нас было-то, там, во дворе, а, Зуб?

— Двадцать. — Черный Зуб стоял неподвижно, невозмутимо, скрестив руки на груди и ни на кого не глядя.

— Двадцать. Итак, княжна, я должен был с двадцаткой броситься на полсотни? Только затем, чтобы спасти честь какого-то толстого боярина?

— Да, должен был! — закричала Искра. — Ты…

— Ничего я не должен! — Злоба нахмурился и сжал кулаки. — Я Мечеславу не присягал! Авксент сам виноват. Был бы похож на мужика, авось, и не тронули б его.

— Осади, Злоба, — сказал Горыня. — Думай, с кем разговариваешь.

— Не надо ссориться, господа, — сказал Авксент. — Уважаемый Злоба прав. Он ничем мне не обязан. Было бы безумием… вмешиваться. Успокойтесь. Я ни на кого не в обиде. Поговорим спокойно. — Советник горестно вздохнул, что выглядело, честно говоря, смешно, и сказал: — На душе у меня тяжело. Но я все же скажу, уж простите меня, ваше величество.

— За что простить? — хмуро поинтересовался Мечеслав.

— Я не вижу иного выхода, кроме как признать себя вассалами Дубича.

— Ни за что!

— Подумайте, ваше величество.

— Нет!

— Не понимаю, почему вы упрямитесь? — спросил Горыня.

— А почему вы не признаете себя вассалами степняков? — спросил в ответ князь.

— Потому что мы и степняки — два разных народа. Ничего общего у нас нет. Ничего — даже питаемся мы по-разному, одеваемся, молимся, думаем. А вы с дубичами чем отличаетесь? Верой? Все ваше многолетнее противостояние, взлелеянное, как вы говорили, веками соперничества, — полнейшая чепуха. Наоборот, вам надо объединяться. Не ровен час, степняки, а может, и та нечисть, что нас так потрепала в Шагре, явятся к вам. Сожрут вас, ваше величество, потом Дубич, а потом и Беловодье, и… что там дальше? Всех сожрут. А вы и не заметите, ведь для вас главное — ни в коем случае не поддаться соседу.

— Таково ваше мнение? — сухо поинтересовался Мечеслав.

— Только не начинайте мне рассказывать о Всеславе, Божидаре и всех прочих. Тошно уже.

— Но как же быть с оскорблениями? Простить? Сказать, дескать, хорошо ли позабавились? Может, еще чего надо? На карачках пред Борисом поползать?

— Это другое дело, — почесав макушку, сказал Горыня. — Вот мой вам совет, ваше величество, — поговорите с ним наедине. Обсудите все, потолкуйте.

— По душам? — ехидно спросил Мечеслав.

— Зря вы так, государь. — Горыня усмехнулся. — Борис мужик неплохой.

— Да, — с презрением произнесла Искра. — Уж ты с ним быстро спелся.

— Спелся, спелся. Еще добавь, что я пьянь. Никогда ты, сестричка, не исправишься. Все глядишь на меня как на змею подколодную. Что зыркаешь? Наплевать мне на твое презрение, государыня… без государства. Что-то не верю я тебе. Фальшивишь, сестричка, фальшивишь. Без году неделя в Воиграде, а прикидываешься, будто больно тебя судьба его беспокоит.

— Представь себе, беспокоит.

— Ну, раз беспокоит — желаю удачи. Позвольте мне уйти, ваше величество. Мой совет вы уже услышали.

Мечеслав, к тому времени совершенно павший духом, кивнул. Горыня коротко поклонился и ушел. За ним последовал Злоба, все еще кипевший гневом.

— А что ты скажешь, Черный Зуб? — с надеждой в голосе обратилась к десятнику Искра. — Скажи свое слово, скажи смело, мы примем любой совет. Так ведь, Мечеслав?

— Да, — рассеянно подтвердил князь. — Так.

Черный Зуб молчал.

— Не хочешь говорить? — поинтересовалась Искра, подходя к десятнику вплотную. — Или не знаешь, что сказать?

Она взглянула ему в глаза.

— У тебя черные глаза, Гуннар, — проговорила она. — Знаешь, только сейчас я поняла, насколько ты… далек от всех нас. Тебя ведь не Воиград тревожит? Что-то другое, так? Я помню, как про тебя говорили… что же… ах да — тебя нашли в степи. Лет десять назад. Одного, умирающего. Истощенного. И не убили только потому, что ты не очень похож на степняка. Так было?

Гуннар невозмутимо кивнул.

— Кто ты?

— Так ли важно, кто я? — ответил он.

Искра не нашлась что ответить.

— Я ваш слуга, — добавил Черный Зуб. — Приказывайте — все, что в моих силах, я сделаю. Но спасти вашего возлюбленного я не в силах. И никто не в силах. Кто в этом виноват — не мне судить. Но вам не устоять. Некому стоять.

Что-то в его словах заставило ее поверить ему.

— Нет, — прошептала она, опустив голову.

— Это не страшно, — услышала она его хладнокровный голос. — Княжества рождаются. Исчезают.

Гуннар снова замолчал.

— Ты не договорил, — сказала Искра и подняла голову.

Но десятник уже ушел.

В это же время дубичи совещались на кухне.

— Я не гамегех уа хгухать, — проговорил Борис с ртом, битком набитым снедью. — Хе хгойте ых шшеба умжикоу. Хто, в кошше хошшоу, уайи? Пхавиго — я!

Он говорил зло, выбрасывая изо рта крошки хлеба. Справа от него прямо на столе сидел Военег, слева стоял, точно страж, Ярополк. Напротив, на лавках, — Лавр, Семен и Асмунд, рассматривавший впросвет темно-зеленую бутылку с вином. Ольгерд стоял поодаль.

— Так нельзя, — покачав головой, сказал Лавр.

— Пошему? — спросил князь.

— Подождите, господин Лавр, — вмешался Военег, сдувая пену с пива, налитого в глиняную кружку. — Переведите мне, пожалуйста, что сейчас сказал мой дражайший брат?

— Ух ты! — ухмыльнулся Борис — Хегов баамут. Тьфу!

— Кхе-кхе… с вашего позволения, государь, — помявшись, проговорил Лавр и повернулся к Военегу: — Его величество изволили сказать, что он не намерен ждать. Как я понял…

— Ты хочешь сейчас же сесть на трон? — не слушая его, спросил у Бориса Военег. — Мечеслава на кол, а сам на трон? Надо же, какой прыткий!