Искра жизни. Последняя остановка.

Грета. Ну ясно! Оставаться наверху и не ходить в убежище! У фрау Роде — другое дело. Ей уже нельзя спускаться по лестнице, каждую минуту ребенок может появиться на свет… А вы! Может, вам жизнь надоела?

Анна не отвечает.

(Болтливо.) Да и кому такая жизнь не надоест? А? Вечная стрельба, бомбежки, почти совсем не спишь, и ни крошки во рту! А тут еще фрау Роде, ребенок должен был родиться две недели назад. Разве вы ее только что не слышали?

Анна. Кого?

Грета. Фрау Роде! Она со страху во весь голос поет и молится. Почему вы ни разу не зашли?

Анна. Зачем?

Грета. Ну, знаете! Это бы утешило ее! Вы не очень-то отзывчивы, а? (Тем временем вытащила из открытого шкафа чернобурку и, любуясь собой, смотрит в зеркало, которое висит рядом с умывальником.)

Анна. Если она нуждается в утешении, оставались бы с ней, а не бегали в убежище. Вам же за это деньги платят.

Грета. Платят! Жалкие гроши! Даже пару чулок не купишь. (Трогает чулки, висящие на спинке стула.) Это что — натуральный шелк?

Анна (не глядя). Вероятно.

Грета. И белье тоже?

Анна. Да.

Грета. Как все это у вас валяется. Будто не имеет никакой цены.

Анна. Не всели равно — носить при бомбежке шелк или не носить?

Грета. Ну ясно! Хорошие вещи всегда утешение. Это замечаешь только тогда, когда их потеряешь. Вот я, например… разбомбили, и ничего не осталось. Надрываешься ни за грош.

Анна. В таком положении многие.

Грета. Да, но другим-то везет. Вам пришлось отдать из всей своей квартиры только несколько комнат… а в остальном… (С завистью оглядывается.) Все, что душе угодно…

Анна (равнодушно). Все?

Из соседней комнаты доносятся крики: «Грета! Грета! Где же вы?»

Грета. Иду, иду! Я не волшебница! (Анне.) Можно воду подогреть?

Анна. Конечно. Вы же знаете…

Грета (ставит чайник на спиртовку). Просто смешно: у вас все действует! И спирта достаточно… даже коньяк… Надо иметь связи, а?

Анна. Чтобы шла вода? С кем связи? С американскими летчиками?

Грета. Как спокойно вы об этом говорите! Будьте-ка поосторожней. Только вчера суд…

Слышна сирена — отбой воздушной тревоги.

Грета. Ну вот! На этот раз пронесло… А почему у вас затемнение? Ведь на дворе ясный день. Поднять?

Анна. Как хотите…

Грета. Ну ясно! (Поднимает шторы.) Не пойму, как вы можете выдержать — одна наверху, в темноте…

Анна. И я не понимаю.

Грета (озадачена, потом хохочет). Просто смешно, как мы еще не спятили! А?

Анна. Вероятно, все мы уже давно сумасшедшие.

На улице шум, крики, выстрелы.

Грета (направляется к окну). Что там еще стряслось?

Анна (равнодушно). Это уже русские?

Грета. Что? Боже мой! (Выглядывает в окно.) Нет, несколько эсэсовцев. (Отходит от окна.) Русские! Что вы говорите! Будто это пустяк. Неужели не боитесь?

Анна. Кого?

Грета. Русских! Кого же ещё?

Анна. Не знаю. Теперь так много страшного… Не знаешь, чего больше бояться…

Грета (оживленно, болтливо). Они совсем близко. Старик Кернер говорит, завтра могут быть здесь. Ходят слухи, они изголодались по женщинам. Ни одна прабабушка не может быть спокойна. Дикари. Азиаты… А вы и ваши чудные вещи — неплохое блюдо для них!..

Анна молчит.

Можно? (Снова примеряет перед зеркалом чернобурку.) Они обязательно все это порвут или стащат для своих баб в России. На вашем месте я бы заранее отдала кое-что тем, кто заслужил…

Анна. Да?

Грета. Безусловно. Всех нас изнасилуют, все у нас заберут. Ясно.

Анна. Так зачем же вы стараетесь заполучить эти вещи?

Грета. Я? Кто говорит обо мне? Ну, я бы их хорошенько припрятала.

На улице снова выстрелы, крики.

(С чернобуркой на плечах бежит к окну.) Теперь мне и самой кажется — русские! Страх, как зараза! (Выглядывает из окна.) Ничего нового… только фельдфебель все еще висит на фонаре. Вы видели, как его вешали?

Анна отрицательно качает головой.

Грета. Позавчера утром они его поймали у ворот. Эсэсовский патруль. Тут же вздернули. Табличку на шею — дезертир. Готово… Как он причитал! Даже упал на колени. Ну, ладно. Жена, конечно, больная, но нельзя же просто так смываться. Если бы каждый солдат отправлялся домой, когда ему захочется, к чему бы это привело?

Анна. К миру.

Грета (озадачена). Что?.. Ага. М-да, а вы хороши! (Снова перед зеркалом.) Враждебные разговоры, знаете? За них вас могут укоротить на целую голову. Хорошо, что здесь нет доносчиков.

Анна. Нет? А кто же выдал фельдфебеля?

Грета. Понятия не имею. Скорей всего — старик Кернер. Он блокварт [10] , способен на все. Знаете, что он мне предложил нынче утром? Переспать с ним. Придут русские — все равно не миновать… одним больше, одним меньше — какая разница. Старый козел с холодными лапами! (Кладет чернобурку и берет со стула чулки.) Получить хотя бы одну-единственную пару! И сразу снова станешь человеком.

Звонит телефон.

10

Блокварт — в нацистской партии уполномоченный по группе домов, в обязанности которого входило доносить на жильцов. (Прим. переводчиков.)

Телефон! И тот работает!

Анна не шевелится.

Звонит! Может, меня! Или еще кого…

За сценой крики: «Грета! Грета!»

Ну да, иду, иду!

Анна (медленно снимает трубку). Да… (Смотрит на Грету, качает головой.)

Грета, колеблясь, прислушивается, потом уходит, унося чайник.

(В трубку.) Нет!.. Нет… Что? Я не хочу, чтобы меня спасали, особенно ты! Нет! Оставь меня в покое!.. Нет! Никогда! Все! (Кладет трубку, некоторое время продолжает лежать. Потом медленно поднимается, потягивается, идет к окну, смотрит на улицу, возвращается, берет из шкафчика бутылку коньяка и рюмку, наливает, пьет, ставит рюмку обратно, стоит в нерешительности и снова ложится в постель.)

Опять звонит телефон. Она не снимает трубку. Телефон смолкает.

Анна включает радио.

Голос диктора (скрипуче). Русские вторглись в Вильмерсдорф [11] . Фольксштурм и гитлерюгенд героически отстаивают каждую пядь земли. Вокзал Фридрихштрассе временно оставлен нами. Враг несет тяжелые потери. Наш фюрер, несколько дней назад отпраздновавший день своего рождения, отдал следующий приказ…

Открывается дверь. Осторожно входит Росс. На нем полосатые тюремные штаны и цивильная куртка.

11

Вильмерсдорф — район в центре Берлина.