Искупление грехов
Шрифт:
Гулкие шаги раздались от двери. Хозяин Линга вернулся. Я слышал, как он повернулся к полке с книгами, замер — и потом сделал шаг к цветку. А мои глаза уткнулись в небольшую флягу. Она висела на подлокотнике кресла, на тонком кожаном ремешке. Ничем не примечательная фляга — если не знать, что только мастер алхимии может такую флягу иметь. Фляга с Последним доводом. Именно к фляге тянулась вся мудрость земель Линга. Я вдруг понял, что алхимик, оказавшийся самым сильным и подчинивший себе всех остальных — именно он, кажется, был беззаветно предан своему делу до изменения. И его символом, сердцем Линга,
Я протянул руку и ухватился за флягу, поднимаясь во весь рост. Фляга была горячей и слегка пульсировала. Мои пальцы сжались на тонком металле — ещё чуть-чуть и погнётся. Ремешок плавно соскользнул с подлокотника. Тёмная фигура у горшка с растением выпрямилась и развернулась.
«Ты?» — шелест в голове.
— Как видишь, — ответил я, рассматривая флягу.
«Как ты попал сюда?» — в шелесте появилось беспокойство.
— Ты, что, всерьёз уверился в своей вседозволенности и могуществе? — удивился я. — Так долго всем врал, что и сам поверил в свою ложь?
«Как?! Как ты сюда попал?!».
— Ты нарушил правила, алхимик.
«Я сам устанавливаю правила!».
— И ты сам запретил себе выходить за пределы земель Линга? — возразил я. — А кто мне говорил, что не может? Ты не устанавливаешь правила. Ты вышел за границу туч. И нарушил правила, установленные не тобой.
«А кем?».
— Вместо того чтобы устраивать тут Земли Боли, я бы на твоём месте и искал ответ на этот вопрос, — передёрнул плечами я.
«Что ты понимаешь…».
— Хватит! — прервал я его. — Давай узнаем, ошибся я или нет?
«Ошибся?» — алхимик опасливо повёл головой под капюшоном.
— Если я прав — это сердце Линга, — я поднял руку с зажатой в ней флягой. — И тогда у нас есть, о чём с тобой разговаривать.
Алхимик никак не высказал беспокойства, и я вдруг понял — ошибся. Ошибся — не фляга. Совсем не фляга. Вот только почему алхимик не смеётся, не пытается подойти ко мне? Он быстрее, я знаю и видел. Он может одним прыжком оказаться рядом и забрать сердце. Но алхимик молчал и не шевелился.
— А если я ошибся… — продолжил я, пытаясь тянуть время.
«Думай, Шрам, думай! — билось в моей голове. — Почему он ещё тебя не схватил? Что рядом такого, что может быть ему дорого? Что из этого — сердце?».
«Подойди! — приказал он. — Подойди ко мне, и мы обсудим твои условия».
Я снова посмотрел другим взглядом на флягу. Теперь, когда она была у меня в руках — её поверхность не пульсировала и быстро остывала. Как так? Я сделал неуверенный шаг вперёд, к столу, но алхимик оставался спокоен. И только когда я, подчиняясь непонятному порыву, плюхнулся в кресло — только тогда он вздрогнул. Я снова ощутил пульсацию и жар.
— А если я ошибся, то это кресло, — наконец проговорил я, быстро выхватывая меч и прижимая холодное лезвие к спинке.
«Не делай этого», — прошелестел алхимик.
— А что будет? — невинно поинтересовался я.
«Мы умрём. Ты, твои друзья, все люди в Линге».
— Ну, предположим, люди в Линге — уже мертвы, — не согласился я. — А тебя и других алхимиков и прибить не страшно.
«Ты не прав, Шрам, люди ещё живы, — ответил алхимик, делая шаг вперёд. — Без людей нет Линга.
Подумай, готов ли ты их всех убить. Это будет на твоей совести».— Готов, — спокойно ответил я. — Если то, что я видел по пути сюда — это и есть жизнь, то я сделаю им немалое одолжение.
«Они бы с тобой не согласились, — возразил алхимик. — Да, их страдание — сила Линга, его рост и могущество. Но их не убивают».
— Тогда зачем их пытать? — поинтересовался я.
«Чтобы подчинить мудрость, — устало ответил алхимик. — Их страдания меняют мудрость, делают её послушной нам и невидимой другим».
— Мило. А этот, которого я прибил — из мяса?
«Каан-ис».
— Не важно. Зачем он людей жрал?
«Он всегда был недалёким, — алхимик глухо засмеялся. — Не стоит по нему судить всех».
— Да мне и тебя с твоей коллекцией достаточно, чтобы желать вам скорейшей отправки в земли Боли, — признался я. — Хотя тот алхимик, у которого….
«Он тоже не выдержал. Всегда был помешан на сексе. И что же ты тогда ждёшь? Тыкай мечом — и мы все там встретимся».
— Не в этот раз, — я вздохнул и задумался.
Надо было вывести из Линга всех своих, да ещё так, чтобы и самому остаться в живых. И как заставить алхимика выполнять клятвы? Стоило мне подумать о том, чтобы взять кресло с собой, как в голове появился простой ответ — нельзя. Если бы сердце было небольшим — его можно было бы вынести. Но кресло… оно даже не двигалось. По следам на полу я понял, что алхимик, сидя в кресле, не придвигается к столу, а подтягивает массивный стол к себе.
— Почему кресло?
«Почему что?» — не понял алхимик.
— Почему ты сделал кресло сердцем Линга? — пояснил я.
«Я не выбирал, Шрам, — ответил алхимик, опустив плечи. Теперь он был похож на очень уставшего старика. — Так само получилось. Кресло было мне слишком дорого. Сорок лет назад мне его подарила жена, когда я сварил свой Последний довод. Ан-мири давно уже нет — она сгорела в изменённой лихорадке, а кресло — всё ещё со мной. Сорок лет я сидел на нём, и мы, наверно, стали единым целым».
— Зачем тебе всё это надо? — перед глазами всё ещё стояли картины пыток, и я не смог удержаться от вопроса. — Зачем ты вообще создал эти земли?
«А почему нет? Я изменился, Шрам. Изменился окончательно. Последний довод не дал мне выбора. Я получил силу и власть, меня не страшат изменённые — им сюда ходу нет. Я выжил, и хочу жить дальше».
— Что хотел…
«Хватит вопросов, Шрам. Пора решать».
— Последний!
«Хорошо».
— Зачем Кадли нас подставил? Чего он хотел?
«Думаю, ты и так догадался. Он хотел, чтобы ты принёс ему сердце Линга. Тогда бы он стал править здесь — и отпустил бы тебя и твой отряд. Хотя я уверен — он оставил бы вас, заставляя испытывать невообразимые мучения. И да, мы с ним разговаривали. Он думал, что обманул меня… набивался в союзники. Просил начать с тебя и уговорить твой отряд присоединиться. Надеялся, что ты согласишься».
— И зачем же тогда было ему подыгрывать?
«Я хотел, чтобы ты стал одним из нас, Шрам. И я всё ещё считаю — ты бы смог. Ты со своим отрядом оставался для меня неуловим долгие месяцы — неплохие бойцы, ставшие бы у истоков всесильной армии Линга».