Искупление грехов

Мне надо идти вперёд. Тихо, чтобы не потревожить местную жизнь, незаметно — чтобы самому не стать добычей. Моя цель там — впереди. И я пошёл. Руками раздвигал широкие листья папоротников и гирлянды мха, ноги ступали тихо и аккуратно — разве я так умею? Уши ловили каждый тревожный шорох. Я был напряжён, как натянутая тетива, готовая отправить своё смертоносное послание миру.

Лес закончился, и я внезапно вышел на поляну — хоть в этом мрачном лесу такое и казалось невозможным. На каменистом пустыре почти не было травы и жизни. В самой его середине горел костёр, рядом с которым сидел старик с седой бородой в странной одежде. Его раскосые глаза задумчиво смотрели на огонь. Я сел рядом и тоже стал наблюдать за пляшущими языками пламени. По телу расползалось приятное тепло.

— Мы много переживаем об одном, — неожиданно проговорил старик, — но важно совсем другое.

— Я о чём-то переживаю? — удивился я, силясь вспомнить.

— О пролитой крови, — глядя в огонь, ответил старик. — Но, знаешь, кровь тебе ещё придётся проливать. Свою ли, чужую…

Я промолчал.

— Нет, это вовсе необязательно, — старик наклонился к огню, поднял палку и поправил сухие ветки. В воздух выстрелил сноп искр. — Но искры не дают вам правильно думать. Как не давали думать и мне… Да… Поэтому крови ты прольёшь много.

— А… я не должен переживать о крови?

— Должен, — ответил старик. — Но это не главное, чего тебе следует опасаться.

Старик молча протянул руку ко мне. На его ладони лежало маленькое зёрнышко.

— Зерно? — не понял я и неожиданно разозлился. — Причём тут зёрна?

С тихим треском зёрнышко лопнуло, и из него выскользнул тонкий побег, впиваясь в держащую его руку.

— Корни, — хрипло проговорил старик, и черты его лица плавно изменились, переплавляясь в мою точную копию. Теперь на меня смотрел я сам. — Зерно может дремать многие годы, но когда настанет его час — корни, что оно пустило, пробьют даже гранитную глыбу. Они найдут трещину. Всегда находят.

Зерно на ладони пошевелилось, корни теперь врывались под кожу меня-старика, тянулись по руке… И там, где корни сумели прорваться, тело менялось. Ещё несколько ударов сердца, и передо мной сидело странное и страшное существо — большое, сильное. И вполне человеческие глаза на его морде смотрелись страшно и как-то неправильно.

— Пробудишь его, допустишь слабину, — прогудела тварь, — и сначала оно пожрёт твоё тело… а потом душу!

Глаза изменились, наливаясь краснотой.

— И тогда все, кто будет рядом…. Р-р-р-р!..

Тварь не договорила, стремительно кинувшись на меня, а я даже не успел отскочить. Острые зубы впились в шею, и я слабо выкрикнул:

— Прекрати!..

Тварь замотала головой, тряся моим телом, как тряпичной куклой:

— Прекрати!..

— Уже прекратила, ага! — голос Пятнашки вырвал меня в реальность. — Подъём, командир!

— Боги!.. Ты очнулась? — я улыбнулся, глядя на девушку. В окно врывались солнечные лучи.

— Очнулась, милый, — Пятнашка наклонилась ко мне и поцеловала. — И теперь не хочу выходить и узнавать, что там происходит вокруг… Без тебя — не хочу.

Глава 20

Три костра занялись быстро. Облитые маслом брёвна, уложенные в высокие поленницы, окутались клубами пламени. Там, в огне, уходили в последний путь наши товарищи и соратники, которых мы не смогли спасти. Которых не смог сберечь я. Го-лани, Лысый и Ао-лени — только скопившие, чтобы выплатить долг. Они мечтали со временем стать вэри, покинуть службу и начать мирную жизнь. Го-лани хотел купить дом и посадить на своей земле фруктовый сад — он любил фрукты. Не знаю, о чём мечтал Лысый, но он отлично пел местные заунывные песни. Ао-лени просто отлично умел смеяться. От его смеха становилось как-то теплее на душе. Три соратника, три товарища, три прерванные жизни и неисполненные мечты. И всё это грузом лежит на душе.

Неподалёку вспыхивают всё новые и новые костры — город хоронит своих защитников. Лишь пепел останется от них, и ветер разнесёт этот пепел по всему миру. Пепел залетит в те уголки мира, в которых никто из погибших никогда не был. Возможно, он промчится и сквозь земли Линга — а может быть, улетит в океан и опустится на самое дно. У погибших теперь свой путь — у нас свой. И у моих бойцов, глядящих в костёр, и у детей, которых мы спасли из Линга. Все они стоят рядом. И хорошо, когда после битвы ты можешь похоронить своих товарищей. И как тяжело бросать их, отступая под натиском врагов.

Похороны состоялись уже глубокой ночью. Весь день и вечер люди чинили стены, выправляли и укрепляли ворота. Получилось так себе — но лучше, чем сразу после боя. А ещё все ждали возвращения Линга. Но алхимики так и не пришли. Видимо, Ксарг с Соксоном были правы — сил у них хватило на одну атаку.

— Обидно за ребят, — проговорил Эр-нори. — Полгода бегали от смерти, а почти перед самым отъездом…

— Я думала, вообще все тут останемся… — вытирая нос, ответила зарёванная Фука. — Вас как начали со стен одного за другим приносить…

И тишина. Слышен только треск пламени, пожирающего дерево. То тут, то там в толпе возникают разговоры об ушедших, но больше чем на вопрос-ответ — никого не хватает. Чудо, что вообще сумели прийти и попрощаться — усталость и ранения давали о себе знать. В результате прощание продлилось недолго. На обратном пути меня окликнул Воргот.

— Шрам, ты как? — он снова был в своей просторной простой одежде. — Говорят, что вы всё-таки уезжаете. Неужели граф не просил остаться ещё?

— Мастер! — обрадовался я. — Нам и не предлагают. Нельзя нам больше в Линг — да и рядом находиться опасно. Это уже решённый вопрос. Помнишь?

— Вон оно что… — строитель почесал бороду, припоминая совещание. — Я уж было думал, и с нынешним не сошлись. А я вроде с ним хорошо пообщался. Нашим он достойную оплату дал.

— Да я с ним толком и не общался, — признался я. — Но мы и не ругались. И отношение у него хорошее. Но так уж сложилось… Нельзя долго в Линг ходить. Даже нам. А уж когда заслужил ненависть тамошнего хозяина…

Я не удержался и улыбнулся. Воргот посмотрел на спасённых детей, которых уводили в казарму с прогулки, и тоже не сдержал улыбки.

— А куда малышей-то денете?

— Пока думал в Форт привести и попробовать там пристроить, — признался я. — Здесь им тоже небезопасно оставаться. В города княжества… Они и без того сейчас в тяжелом положении, и помогать мне с детьми там никто не станет. Вот и получается, что остаётся только Форт.

— Ну, дай боги, всё у мелких хорошо сложится, — кивнул Воргот. — Может, зайдём ко мне… помянем?

Я на секунду замялся, поглядев на Пятнашку, и Воргот быстро сориентировался.

— Пятнашка!.. Пятнашка, можно я Шрама украду?