Искусство и его жертвы
Шрифт:
— Мне за экспедицию отвалили кучу денег. Предлагаю отметить "жизнь с чистого листа" новым свадебным путешествием.
Нюся рассмеялась:
— Это замечательно. Только не в Париж.
— Может быть, в Италию? У меня там кое-какие дела, связанные с Абиссинией. Ты не против, киса?
— Как же я могу не хотеть Италию!
Высшие женские историко-литературные курсы Н.П. Раева находились на Гороховой, 20. Заниматься тут было не в пример интереснее, и особенно Нюсе нравились лекции Введенского и Котляревского. С удовольствием делала конспекты, занималась в библиотеке, посещала диспуты. А потом
Гумилев докапывался, кто же сей загадочный меценат, давший деньги на издание. Нюся отнекивалась, уходила от прямого ответа, а потом вдруг брякнула:
— Император.
Николя уставился на нее:
— В смысле?
— Николай Александрович Романов, самодержец всея Руси. — И захохотала.
Он обиделся:
— Почему не папа римский? Ну, не хочешь, можешь не говорить.
— Так не домогайся тогда.
— Думал, если мы супруги, то у нас не может быть тайн друг от друга.
— Получается, может.
Шла с Гороховой в сторону Невского и, не доходя до Казанского собора, вдруг увидела того офицерика, что почти год назад взял ее тетрадь со стихами. Был на этот раз в статском, меховой шапке и пальто с высоким бобровым воротником. Поздоровался, шаркнул ножкой:
— Добрый вечер, Анна Андреевна. Поздравляю с выходом книги.
— Очень благодарна.
— Мы послали несколько экземпляров для оценки критикам. В том числе и Брюсову. Отклики в прессе обеспечены. Добрые отклики.
— Право, я в смущении…
— Просто вы и ваши произведения очень нравятся той, известной вам, особе.
— Польщена… и не знаю, как благодарить…
— Отчего же? — тонко улыбнулся посланец. — Коли есть на то ваша воля, можете отблагодарить лично.
— Где? Когда?
— Завтра. В половине седьмого пополудни. — Он назвал адрес. — При условии полной конфиденциальности.
— Понимаю.
— Очень редко кого удостаивали подобным вниманием…
— Разумеется.
— Так что будьте благоразумны, помня о возможных последствиях: ни одна живая душа не должна знать об этом визите.
— Поняла.
— А за сим позвольте откланяться.
— Передайте, что я приду.
Вот оно. То, о чем мечтала всю молодость. Сероглазый Король протянул ей руку.
Ну а как случится сероглазая дочка? Или сын?
Пусть, она готова. Гумилев, в отличие от мужа из ее стихотворения, никогда не узнает правды.
А тем более он сейчас у матери в их имении. Возвратится только через два дня. Ведь решили ехать в Италию сразу после сессии на ее курсах.
Дома села, не раздеваясь. И ласкала ладонью обложку только что вышедшей книжки. Новенькая, свеженькая. Прямо из типографии.
АННА АХМАТОВА
"ВЕЧЕРЪ"
Стихи
ЦЕХЪ ПОЭТОВЪ
Мысли ее и чувства, сохраненные на бумаге.
Перестала быть вещью в себе. И о ней теперь все узнают.
Годы пролетят, и ее не будет, никого из живущих ныне не будет, а вот это останется. Памятник ее тревожной душе. Шаг в бессмертие.
Что ж, за это не грех отблагодарить. Не кого-нибудь,
а ее Клауса. Будучи Королем, он уже сделался частью истории. И, протягивая ей руку, приглашает в историю и ее. Приобщает к Вечности.Нет, она пойдет обязательно. Не пойти не может. Потому что это не просто так. За происходящим стоит Некто, распоряжающийся всеми. Мы в Его воле. Нет случайностей в мире. Мир предопределен Им.
Сообщенный адрес не записывала нигде. Побоялась записывать. Ведь, естественно, не могла забыть.
Неожиданно быстро прилегла и уснула. Ночь спала безмятежно.
Но проснулась с тревогой в сердце. Неужели свидание состоится? Это не обман и не розыгрыш? Что, если явится она в указанный дом и на самом деле вместо Короля встретит там того офицерика, да еще с оравой пьяных собутыльников? Посмеются над наивной провинциалкой, надругаются, обесчестят… Страшно даже подумать! Лучше не идти вовсе. Если что — скажет, передумала. Или заболела. Поломала ногу.
Ну а если всё по-настоящему? Упустить такой шанс в жизни? Оскорбить Короля, протягивающего руку?
Заварила кофе. Выпила. Побежала на экзамен по русской истории.
Лекции им читал профессор Середонин — стройный высокий 50-летний мужчина, чуть похожий на Чехова, только без пенсне. Очень строгий, и "отлично" у него получить было невозможно. Говорил: "Я историю знаю сам не на "отлично", а на "хорошо", а студенты могут знать лишь "удовлетворительно". Все его боялись.
Вытащила билет. Первый вопрос — о крещении Руси — знала сносно. По второму — о Дмитрии Донском и монгольском иге — так себе. А по третьему — о великом князе Михаиле Николаевиче — вовсе ничего.
Стала отвечать. Неожиданно профессор выудил из портфеля ее книжицу. И спросил:
— Правду говорят, это ваше?
Покраснела, смутилась, пролепетала:
— Да, мое…
— Отчего "Ахматова"?
— Псевдоним. Хан Ахмат был мой предок.
— Удивительно. Я прочел с большим удовольствием.
— Правда?
— Правда. Ну, давайте свою зачетку.
— Я еще не закончила по первому пункту, Сергей Михайлович.
— И не надо. О крещении знаете отменно. Экзаменовать потомка хана Ахмата по монгольскому игу просто смешно. А по третьему вопросу ничего знать необязательно. Вы поэт — этого достаточно. — Расписался, улыбнулся, кивнул.
Попросил автограф ее на брошюрке. Потрясенная, расписалась тоже.
Поблагодарила, вышла в коридор. Развернула зачетку. Там стояло: "Отлично".
Значит, сегодня ее день.
Дальше — больше: получила письмо от Наночки — киевской кузины. Там она признавалась в любви к ее брату, Андрею Горенко, и его любви к ней, и желании их обоих в скором времени пожениться; правда, их родители против, да и Церковь не одобряет браки между кузенами; ну да как-нибудь. С ходу написала ответ — любит, рада, хочет быть на свадьбе.
Вдруг почувствовала страшный голод, поняла, что не ела ничего со вчерашнего дня, побежала в Елисеевский магазин и на два последних рубля накупила вкусностей — от тамбовского окорока до бисквитов с кремом. Дома чай заварила и устроила себе пир — ела и урчала, словно кошка на солнышке.
От еды даже опьянела. Потянуло в сон, и свалилась, будто бы убитая. Разомкнула вежды только в пять часов. И, как сумасшедшая, начала прихорашиваться к свиданию.
Вечер был спокоен и тих. Небольшой морозец, ни единого дуновения, ни снежинки с неба. Только наст хрустел под ее ногами.