Испанец
Шрифт:
«Неужели это правда? – думала она, рассматривая Эду, его черные волосы, тщательно уложенные и зачесанные налево, его сияющую улыбку, от которой у девушки просто кружилась голова. – Неужели он сейчас действительно станет моим мужем, неужто это не сон?»
– Марина! – весело прокричал Эду, заметив свою невесту в окне. – Моя Марина! Ты помнишь, как все начиналось? Помнишь?
Она помнила.
Солнце сверкало в его темных глазах точно так же, как в день их знакомства, ветер перебирал черные волосы, а черная гитара в руках друга жениха, стоящего рядом с нарядным Эду блестела так же, как в тот безумный день, когда Эду взобрался с ней на дерево, петь серенаду. Наверное, если б ему не было жаль новых
– Я помню, - дрогнувшим голосом ответила Марина, и знакомая мелодия огласила сад.
– Я не слышу!
– озорно прокричал Эду, сложив ладони рупором.
– Громче! Скажи это громче!
– Я помню, Эду!
– выкрикнула Марина, смеясь.
– Ты выйдешь за меня, Марина? Выйдешь за меня замуж? Скажи это так, чтобы все слышали!
– Да! Да, Эду! Я выйду за тебя!
– Ты любишь меня, Марина?
– Да! Конечно, да! Я очень люблю тебя, Эду!
– И я люблю тебя, Марина!
Марина прижимала ладони к пылающим щекам, изо всех сил стараясь не расплакаться, когда Эду снова затянул серенаду - ту же песенку, что она напевал тогда, сидя на дереве. Он пел, протягивая руки к невесте, уверяя ее, что будет дарить ей песни о любви каждый день, и Анька, снимающая это, верещала от радости.
– Какая романтика!
– орала она, тайком утирая набежавшие слезы.
– Маринка, какая ж ты все-таки счастливая и везучая! Тут слова доброго не добьешься, а тебе целую серенаду… Сейчас выложу в Инсту, и пусть половина города передохнет от зависти!
Однако, как всякой приличной испанской даме, дослушать серенаду Марине не позволили.
На глаза ее то и дело набегали слезы, грозя погубить макияж, и стилисты, парикмахеры суетились вокруг невесты, обмахивая ее салфетками, журналами, подсовывая ей воду - выпить и успокоиться, - потому что Марина, затянутая в белоснежный корсет, едва не задыхалась от нахлынувших чувств, потому что реальность вдруг догнала ее, и Марина с изумлением поняла, зачем хлопочут вокруг нее все эти женщины, зачем в ее прическу устраивают огромный гребень и покрывают голову роскошной белоснежной кружевной мантильей.
– Во-от, подруга, - заметив испуганное выражение лица Марины, расцветающие на ее щеках пунцовые пятна.
– А это начинается предсвадебный мандраж. Это норма. Дошло, наконец-то?
– Анька, - пролепетала Марина заплетающимся от волнения языком, - я сейчас умру… Анька, что же это происходит?! Анька, я замуж выхожу…Ой, мама…
– Мама нам в этом деле не поможет, - быстро произнесла Анька, ловко наливая в высокий фужер шампанского из початой бутылки.
– Нафиг ту маму! Ну-ка, глоточек! Для наступления здорового пофигизма!
– Я не могу, - пискнула Марина, тяжело дыша.
– Меня тошнит…
– Вот здрассьте, - опешила Анька, вытаращив глаза.
– Ты что, уже с икрой, что ли?! Да?! Беременная?! Серьезно?! Ну, вы даете… Тогда водички и подышать, подышать! Все, спокойно, спокойно! А ну, встань… ну все, пора. Улыбочку - и уверенной походкой от бедра в новую жизнь!
***
В храме было торжественно и тихо. Лишь легкие шепотки взлетали над головами собравшихся. Эду заметно волновался - то и дело оборачивался назад, поглядывая на проход меж скамьями, по которому его друг вел к нему его застенчивую волнующуюся невесту.
Ах, как была хороша Марина в этот день!
Ее обнаженные плечи прикрывала ниспадающая с головы мантилья, нежная грудь вздымалась часто-часто от волнения, и на белой ткани узкого корсета поблескивала серебряная вышивка. На точеной шейке лежало красивое жемчужное ожерелье, подаренное старшим де Авалосом, пышная юбка длинным шлейфом тянулась за невестой. Девушка казалась напуганной и оробевшей, и Эду закусил губу, чтоб не рассмеяться тихонько от распирающих
его чувств, когда ее пальчики легли в его протянутую ладонь.– Какая ты красивая, - тихо произнес он, разглядывая смущенное личико своей невесты.
– Очень красивая. Все гости мне позавидуют сегодня.
Ее васильковые глаза кажутся Эду прозрачными и хрустальными, ресницы трепещут, голубоватая тень от кружевной мантильи ложится на щеки, отчего Марина кажется ему еще более бледной, как инфанта, взлелеянная в сонной темноте мадридского дворца. Жемчуг очень идет Марине, кажется неотъемлемой ее частью, лучами бледного светила, легшими на ее шею, на открытую грудь, и Эду очень хочется отогреть ее, зацеловать до румянца, игриво прикусить голенькое плечико, чтобы услышать горячее «ах!». От теплой кожи Марины пахнет легкими духами, чем-то невесомым, цветочным, с тонкой ноткой острой свежести, но, склонившись над девушкой, Эду ощущает горячий аромат ее кожи, молочный, так потрясший его и полюбившийся. В его глазах разгорается пламя, пожар страсти, Эду на миг крепче сжимает пальцы Марины и мысленно возносит краткую, но очень горячую молитву.
«Спасибо за то, что эта женщина сейчас станет моей. Всецело, навсегда, до конца моей жизни. Маленькая моя королева, - Эду почти шепчет эти слова, глядя в лицо своей невесте.
– Смотри на меня, только на меня! Все будет хорошо. Не волнуйся так сильно».
Эду отчаянно хотелось сгрести Марину в объятья и уже сбежать отсюда как можно скорее, от любопытных взглядов гостей, от непривычной обстановки, от торжественных слов. Он хотел из огромного, налитого торжественным светом и музыкой помещения снова спрятаться в уютной небольшой спальне, стащить это роскошное белоснежное платье с Марины, забраться ладонью в ее трусики, вжаться лицом в ее грудь и слушать, как она стонет и бьется, как голос дрожит в ее груди от его ласки… Но Марина вскидывала на Эду чуточку напуганный взгляд, и ему хотелось, чтобы это мгновение длилось и длилось, хотелось любоваться ее трогательной красотой.
– Потерпи немного, - озорно шепчет Эду, чуть склонившись к Марине.
– Скоро кончится торжественная часть, и мы сможет порепетировать первую брачную ночь.
***
Полозкова была просто куколка. Такая беленькая, такая хорошенькая, такая красивая в шелках и жемчугах, и такая охренительно колоритная испанская невеста, что Анька едва не поскуливала от восторга. Это вам не пляски под Сердючку! Казалось, каждое слово в храме взлетало под самые своды и торжественной музыкой звучало там. Ох, как же это было красиво, торжественно и пронзительно! Даже у Аньки печенка вибрировала, когда она смотрела, как словами связываются воедино две жизни.
«Маришка! Ну, ты просто чудо! Все-таки, дождалась своего принца…»
Анька устроилась не в первом ряду, потому что там сидели какие-то рафинированные нафталиновые старушки, наверное, родственницы Эду, кто их разберет, этих сушеных вобл. Глядя на их вытянутые темные лица, на тусклые глаза, Анька усмехалась и думала о том, что Эду-то не дурак, себе-то отхватил розовенькую Маришку, которая уж точно не станет похожа на мумию в таком же возрасте. Сама она была единственным гостем со стороны невесты и раздувалась от гордости, ощущая себя едва ли не на месте матери.
«Все-таки, - умиленно думала она, - это я тебя сосватала Веронике, это я тебя пропихнула в эту Испанию… ну, судьба! Что делается!»
Священник что-то бубнил, невеста серебристым голоском отвечала «si», а у Аньки, снимающей это, вдруг завибрировал телефон.
– Твою разэдак, - ругнулась Анька, потому что на нее начали оборачиваться и неодобрительно шикать. И ладно б телефон был ее - нет, это был Маринкин телефон, с которого на весь Инстаграм велась трансляция ее свадьбы. Пришлось прервать съемку венчания и сосредоточиться на звонке.